Дикая Роза. Семь лет спустя - Коробов (Хуан Вальехо Кордес) Владимир - Страница 3

Но было и еще одно — и самое главное! — в чем стыдился признаться самому себе и отчего не мог спать Рикардо Линарес: ревность! Семь лет назад он ревновал юную «дикарку» едва ли не к каждому телеграфному столбу, но он тогда еще мало знал и плохо понимал и чувствовал ее. Теперь, конечно, это была ревность иная, более избранная, что ли. Хотя порой возвращалась и та прежняя, неистовая подозрительность особого рода к любому, кто смел открыто восхищаться его женой. Теперь же все это усугубилось тем, что Роза избрала себе публичную профессию. По ней скользят тысячи мужских взглядов, ее внимания домогаются сотни красавцев и богатеев, и, как знать, не встретится ли среди них тот, кто привлечет к себе ее внимание и интерес?…

Мука, горькая мука была в самой этой мысли, и нельзя было ее впускать в себя ни на минуту этот яд отравлял даже лучшие воспоминания. Тяжело вздохнув, Рикардо загасил сигару, потушил массивную настольную лампу и вышел в рассветную мглу на балкон.

Балкон находился на верхнем этаже обычного частного дома так называемого французского стиля, популярного в начале века и вышедшего из моды в двадцатых годах. Впрочем, строение больше походило на испанскую или итальянскую виллу с плоской крышей, асимметричными каменными оштукатуренными стенами и входной лестницей, ведущей на высокий первый этаж, подальше от земляной сырости. Дом, родовое гнездо Линаресов, был огромен. Помимо множества комнат в этом доме были бильярдная в подвальном этаже, библиотека, богатый погреб, гимнастический зал, паровая баня, бассейн, маленький теннисный корт и зачем-то целых шесть туалетов. И сад, прекрасный сад, ниспадавший террасами. В нем росли старинные деревья, был даже искусственный водопад. Сад тенистый, влажный, ограждающий от жарких зорь долины и бережно хранящий по ночам ароматы близкого утра.

Рикардо вздохнул всей грудью аромат хакаранды — мексиканской мимозы. Боже, как хорошо! Он посмотрел поверх деревьев, угадывая направление находящейся невдалеке громадной площади-чаши, где находится станция метро «Инсурхентес», это место беспорядочного стечения и пересечения проспектов и улиц — Инсурхентес, Чапультепек, Хенова, Амберес… Завтра, нет, уже сегодня утром с той стороны приедет домой Роза. Он встанет пораньше и встретит ее с букетом алых роз на крыльце. И все будет прекрасно.

Рикардо еще некоторое время постоял на балконе, прислушиваясь к тишине. И вдруг почему-то подумал, что дом его, как и весь центральный Мехико, стоит, по преданию, на том месте, где во времена ацтеков посреди озера Тескоко находился основанный индейцами древний город Тепочтитлан, разрушенный конкистадорами. Рикардо на минуту ощутимо представил себе исчезнувшее озеро, потом подумал, что ведь практически и сейчас весь их город и его дом покоятся на своего рода водной подушке. И вот его, бодрствующего минуту назад, необъяснимо потянуло в сон, как в водоворот: скорей, скорей! Он хотел позвонить и вызвать к себе мажордома Руфино, но потом передумал и сделал письменные распоряжения: разбудить его сразу же после звонка Розы из аэропорта, садовнику приготовить букет свежих красных роз. Вывесил послание снаружи на двери своего кабинета и решил не идти в спальню, наскоро постелил простыню на старом — кожаном диване, достал подушку, лег и провалился в сон.

Рикардо Линарес проснулся сам оттого, что вполне выспался. Он было обрадовался, что научился довольствоваться столь, коротким отдыхом — ведь мажордом должен был поднять его не позже — девяти утра, но взглянул на часы и разгневался: они показывали уже почти одиннадцать. Спешно набросив халат, Рикардо — нетерпеливо нажал кнопку звонка. Улыбчивый пожилой Руфино возник на пороге тотчас.

— В чем дело, Руфино, почему вы не выполняете мои распоряжения?

— Сеньор лег так поздно, что…

— Вы что, забыли о своих обязанностях?

— Напротив, сеньор, я следую инструкции точно. А не разбудил вас, потому что так просила сеньора Роза.

— Что-о?! Так она уже приехала, негодник! Да ты понимаешь ли, что наделал? В таком случае я…

— Не извольте гневаться, сеньор. Сеньора домой еще не приехала, но один раз уже звонила. Очень подробно о вас расспрашивала и попросила меня пока не будить вас. У нее дела в городе, как только закончит их, сразу же позвонит… Завтрак вам сюда подавать?

Рикардо молчал, словно завороженный сообщением «у нее дела в городе». Какие такие могут быть дела после двухнедельного отсутствия? Что случилось? Руфино застыл перед ним столбом и терпеливо ждал ответа. Не дождавшись, решил повторить вопрос:

— Где будете сегодня завтракать, сеньор? В кабинете или столовой?

— Накройте столик у бассейна.

Десять — пятнадцать минут размашистым кролем без остановки, потом пять минут медленным брассом — это средство всегда помогало Рикардо если не успокоиться, то сосредоточиться. Но на этот раз тревога не отпускала его. Да, что-то все-таки случилось, иначе бы Роза давно уже была здесь. Может быть, попробовать что-то узнать. Но у кого? Позвонить Паулетте? Но вряд ли мать Розы знает больше него, да и напугать этот звонок может не слишком здоровую женщину. Увы, единственное, что остается, — это ждать…

Растершись большим мохнатым полотенцем, Рикардо решил позавтракать не одеваясь специально, а прямо так, в халате. Да и есть ему в общем-то не хотелось, разве что выпить чашку кофе маленькими глотками, и достаточно. Рядом с кофейником лежали по давней традиции две газеты — солидная «Ла пренса» и раскованная «Эль соль де Мехико». По студенческой привычке Рикардо раскрыл сначала полускандальную «Эль соль…». Все то же, все то же. Стоп! А это еще что такое? От неожиданности Рикардо поперхнулся и пролил почти полную чашку кофе на себя, но даже не почувствовал ожога.

Справа на третьей газетной странице была помещена большая фотография Розы с микрофоном в явно невыигрышном ракурсе, а слева огромными буквами шел заголовок: «Провинцию можно обмануть, а столицу — нет!» И далее некий музыкальный критик Сальвадор Мабарак камня на камне не оставлял от творчества Розы Гарсиа Монтеро.

Сам тон статьи был уничижительно небрежный, а выводы ее гласили: репертуар певицы невзыскателен, она апеллирует к низменным чувствам зрителей и слушателей; голос ее хоть и своеобразен, но явно небогат и даже вульгарен; в Мехико бы ей не предоставили даже самого маленького приличного зала, разве что в грязном кабачке, где она, как говорят, и начинала; надо запретить подобным, с позволения сказать, артисткам выступать даже в глухой провинции, ибо формирование музыкальных вкусов нации вопрос слишком важный; впрочем, даже среди крестьян и нефтяников нашлись знатоки, которые выразили свое отношение к песням Розы Гарсиа Монтеро оглушительным свистом и тухлыми помидорами. Был в этой статье и гнусный намек на неблагополучие личной жизни новоявленной певицы, на то, что она вертит, как хочет, своим мужем и вовсе не заботится о детях…

Рикардо едва мог владеть собой. Он и раньше слышал и читал про волчьи нравы в шоу-бизнесе, но и представить себе не мог, чтобы лгали столь нагло, цинично и беззастенчиво. И ведь ничто не предвещало ничего подобного! Да, центральное телевидение и пресса немного доселе говорили о Розе, но по многочисленным радиоканалам отзывались о ней благосклонно и крутили ее записи довольно часто. Сколько раз он сам слышал добрые слова о творчестве Розы по «Радио кадена пасьональ», «Радио програмас де Мехико», «Фоменто де радио СА-Мехико», «Радио-1000». И вот первая большая статья в газете — и столь несправедливый, столь жестокий приговор! Да, это тяжелый удар и, наверное, конец только начавшейся карьеры певицы. Должно быть, Роза увидела эту газету в аэропорту и… Но что же значит «дела в городе»? Ведь наверняка она потрясена, огорчена до глубины души. Неужто она решилась на что-то непоправимое?! Ведь говорят, что так бывает после больших потрясений, человек становится как бы не в себе и готов совершить самые опрометчивые поступки… Так неужели?… Нет, ему надо что-то немедленно делать, куда-то сию минуту ехать, искать Розу…