Вернись и начни сначала (СИ) - Медведева Марина - Страница 33

— В газетах пишут не все, — усомнилась Кристи. – У него мог заболеть желудок, и он целый день проторчал в туалете. Он мог сутками сидеть в своем кабинете, и никто не знал, что он делает.

— Нам не нужны рядовые, незначительные события. Выберем самые важные: свадьбы, рождения детей, инаугурацию, День празднования окончания войны, — перечислила я первое, что пришло в голову.

Я села, надела ботинки, неловко поднялась с кушетки. Иван подхватил меня, обнял за плечи.

— Ты только что очнулась. Нужно поесть.

— Я бы тоже перекусила. Мы уже много часов ничего не ели, — подхватила Кристи.

Мы спустились на первый этаж и занялись готовкой. С продуктами было негусто. Я решила сварить пасту и открыть банку рыбных консервов. Кристи стояла рядом и шумно вздыхала:

— Сейчас бы горячую булку! Полжизни за хот-дог или за кусок пиццы! В нашем районе был славный дайнер. Мы с друзьями часто после школы забегали туда на ланч. Интересно, где сейчас Вик, и Коннор, и Джулия?

— Ты можешь написать старым друзьям. Сообщить, что ты в порядке, — предложила я. – Аарон, мой пациент, часто бывает в Хоупфул-Сити.Он не откажется бросить твои письма в почтовый ящик.

— Что я им напишу? – погрустнела Кристи. – Я не могу рассказать о том, что стала изгоем и вместе с учеными прячусь на заброшенной станции метро.

— Не переживай, Крис! Вот получится у меня устранить Буллсмита – не будет ни Трущоб, ни стирания памяти. Ты сможешь, как раньше, общаться с друзьями.

Иван говорил с оптимизмом, и глаза Кристи загорелись надеждой. К нам подошел Сэм.

— Друзья, я не говорил вам раньше, и это только моя гипотеза. Но, может статься, когда мы изменим прошлое, наше с вами настоящее тоже изменится. Не будет ни Конечной, ни нашей тайной лаборатории. Мы можем даже не знать друг друга. Когда Иван вернулся из прошлого, я сразу понял, что ничего не вышло. Будь по-другому, нас бы здесь не было. Я, Люк и Машина находились бы в нашей старой лаборатории в институте. Вы тоже проживали бы свои обычные жизни.

— Если все получится, мы забудем друг друга, – вздохнула Кристи. – Я никогда не вспомню, как жила на Конечной. Не буду знать о Машине. И мы с вами никогда не встретимся.

— Ты будешь ходить в обычную школу и, возможно, твои родители не полетят во Францию и останутся живы, — подхватил Иван.

— Но я хочу помнить вас! – воскликнула Кристи. – Это такой важный кусок моей жизни. Вы – мои самые лучшие друзья. Я всех вас люблю и не желаю забывать. Получится, будто мне стерли память о самом важном.

Сэм улыбнулся и уселся на край стола.

— Выходит, мы исправим одно, но повредим другое. Сложный выбор.

— Это необходимый выбор, Сэм, — сказал Иван. – Пожертвовав нашей дружбой, мы спасем миллионы жизней и судеб.

— Но я не хочу тебя забывать! – заявила Кристи. – Нужно что-то придумать, чтобы сохранить нашу память.

— Не волнуйся. Я вернусь из прошлого, найду тебя и все расскажу.

— Я тебе не поверю! – хмыкнула Кристи. – Решу, что ты чокнулся.

— Иван, если такое случится, ты должен разыскать мою лабораторию на улице Возмездия, — вмешался Сэм. — Скорее всего я тоже ничего помнить не буду. Ты поможешь мне вернуть воспоминания, а потом мы найдем остальных и все расскажем. Надеюсь, мне ты поверишь, Кристи? — Сэм лукаво взглянул на девушку.

— Поверю, если скажешь пароль. Что-то такое, что могу знать только я.

— Решено! – улыбнулся Сэм. – Мы все придумаем пароли и назовем их Ивану. Когда Иван вернется, он найдет каждого из нас и напомнит о нашей жизни на Конечной. Аня, ты согласна?

Я не возражала. За последние месяцы обитатели Конечной стали мне близкими людьми. Как бы ни сложилась моя жизнь, я хотела сохранить нашу дружбу.

К вечеру я засобиралась уходить.

— Хочу повидать Жасмин. Извиниться за тот вечер. Да и в библиотеку нужно заглянуть, чтобы поискать в старых газетах сведения о Буллсмите.

— Хочешь, я тебя провожу? — спросил Иван.

— Люк утром ушел домой. Его ты не провожал, — едко заметила Кристи. Она зорко следила за нами. Глаз не спускала.

— Мне просто хочется проводить Аню, — пояснил Иван. Кристи такой ответ не убедил. Совсем наоборот.

— Хочешь сказать, она не способна передвигаться без посторонней помощи? – съязвила Кристи. – Что же ты не провожал ее в Хоупфул-Сити, когда ее подстрелили?

Я в недоумении глядела на Кристи. Почему ее так обидело желание Ивана проводить меня? В ее словах мне послышалась обида и, кажется, ревность. Иван считает ее дочкой. Но Кристи – уже не маленькая. Ей семнадцать. Это юная женщина, способная влюбиться в того, кто спасает и оберегает ее. К тому же Иван красивый.

— Кристи, можно тебя на минутку? – попросила я.

Мы отошли за один из неподвижных станков—принтеров.

— Прости, что не рассказала тебе о том, что происходит между мной и Иваном. Не потому, что хотела скрыть. Просто мы еще сами не разобрались в этом. Обещаю поделиться с тобой, когда что-то прояснится.

Я тепло обняла Кристи. Кажется, она больше не сердилась, и, когда мы с Иваном уходили, стояла в дверях и задумчиво глядела нам вслед.

— Как это: когда тебя бросает в червоточину? – спросила я Ивана, пока мы шли подземными коридорами канализационной системы.

— Закладывает уши и трещит голова, будто при резком взлете на истребителе. А после, когда выбрасывает в прошлое, кажется, будто все тело пропустили через мясорубку и собрали заново. Хотя все происходит слишком быстро, и даже не успеваешь проанализировать свои ощущения. Пара мгновений – и я очутился на другой Конечной. В пустой и темной комнате, посреди которой стояла Машина.

— Получается, Машину просто выбросило из ниоткуда?

— Да, словно разорвался невидимый пузырь, — кивнул Иван.

— Какая она, другая Конечная? – спросила я.

— Холодная, без людей, без поездов. С забитыми железом окнами. Мне пришлось оторвать один из щитов, чтобы выбраться наружу. А потом я два часа добирался до Хоупфул-Сити, пока не поймал попутку. Семь лет назад машин в Трущобах было еще меньше. Никто не желал ехать в этот район.

— А тот Хоупфул-Сити, какой он?

Иван улыбнулся. Его лицо, освещенное налобным фонариком, казалось отлитым из воска.

— Лучше, чем наш. Там еще нет патрульных, только полиция. Зато на улицах и площадях все пестрит рекламой партии Новаторов. Было интересно увидеть город той поры. Ведь семь лет назад я был далеко отсюда – посреди Тихого океана. Уволился в запас и вернулся гораздо позже, когда в городе уже вовсю орудовали нейрохакеры.

Я никогда не спрашивала Ивана о его военном прошлом. Война оставила трагический отпечаток на каждой семье. Но больше всех пострадали военные. Они вернулись с искалеченными телами и душами. Иван же продолжал и после окончания войны служить в морской пехоте. Что же подвигло его изменить свою жизнь и разорвать крепкие путы военной присяги?

— Почему ты решил оставить военную службу? – мною двигало не одно любопытство. Я хотела сблизиться с ним, узнать, о чем он думает, что чувствует, что творится в душе бывшего морпеха, а ныне заговорщика Ивана Быкова?

Иван посмотрел на меня. Его лицо исказилось, будто мои слова вернули ему те давние воспоминания о войне, о погибших товарищах. Когда он заговорил, его голос звучал глухо, словно издалека:

— Я ушел, потому что понял: война не решила наши проблемы. Я стал солдатом, чтобы спасти мир от террористической угрозы. Думал, чем больше врагов я убью – тем чище станет воздух, которым мы дышим. И я гордился, когда мы побеждали очередного врага, и получал награды и звания. Как же иначе? Ведь я воевал за мир, за демократию, за справедливость. Мы сражались и сражались, нас бросали с одного континента на другой. Мелькали страны, народы, смертей становилось все больше. И настал момент, когда я перестал понимать, с кем мы сражаемся. Мы вторгались в чужие страны, превращали их в руины, в кладбище. Несли горе и боль. Я видел ненависть в глазах маленьких детей. Сухих, без слез. И понимал, что дальше будет еще хуже. И, когда лишился руки, воспользовался случаем и подал в отставку.