Английская портниха - Чэмберлен Мэри - Страница 16

Высокие дома из красного кирпича, остроконечные крыши с волнистыми башенками. Ада свернула на другую улицу. Никого. Какие немцы? Их тут и близко нет. К Аде приближался человек на велосипеде, и на секунду ей показалось, что это Станислас. Светловолосый мужчина миновал ее и обернулся, ухмыляясь. Ада прижала ладонь к груди. Ночью впопыхах она криво застегнула пуговицы, в образовавшемся просвете виднелась сорочка. Одевалась в спешке. Ночная бабочка. Выждав, пока велосипедист не отъедет подальше, Ада привела в порядок платье и бросилась бежать по булыжной мостовой, опасаясь, что мужчина вернется; мозоли запылали огнем. Мостовая закончилась у большой площади, кишевшей людьми. Ада остановилась, прикрыла нос рукой. Запах страха, который она впервые ощутила в Париже, пронизывал площадь, оседая противным едким привкусом на языке, замутняя слух и зрение. Лица, исполненные решимости, глаза, устремленные вперед, расставленные локти – люди кричали, орали, волоча детей и чемоданы, толкая велосипеды и детские коляски, нагруженные пожитками. Старуха в тачке: седые прямые волосы, худое изможденное лицо, слезы текут по впалым щекам, костлявые пальцы вцепились в деревянные боковины, а ее сын старается из последних сил не опрокинуть тачку. Все на взводе. Ада уже видела такое в Лондоне, в Париже. Но теперь все было по-настоящему. Немцы вот-вот войдут – в Бельгию, где еще вчера многие искали убежища.

Станисласа в толпе она не нашла. Может, он сбежал, либо его поймали и застрелили, и его тело уже гниет где-то во вражеском тылу. Ада закрыла глаза, пытаясь отогнать эту мысль, пытаясь разобраться в том, что произошло с ней и с ним. Откуда у него могла взяться жена? Покинув Лондон, они не разлучались ни на один день. Он всегда возвращался домой, пусть и за полночь. Ада бы догадалась. Нет, хозяйка пансиона ошиблась. Но зачем еще уезжать из Парижа так внезапно? И почему в Бельгию и обязательно в Намюр? Почему именно сюда?

Ее толкали и пихали. Ада сообразила, где она находится – рядом с вокзалом. Люди явно направлялись туда. Ей хотелось выбраться из толпы, подумать. Она попробовала развернуться и двинуться против течения. Ее не замечали, никто не уступал ей дорогу. Она была одна среди тысячи испуганных, рвущихся прочь людей. Станислас исчез бесследно. Она понятия не имела, куда ей идти и что делать. И спросить не у кого. Пусть уж лучше толпа ведет ее за собой. Наверное, эти люди знают, куда идут. Знают, где укрыться от войны.

Париж. Почему бы не вернуться в Париж? Мсье Лафитт, мадам Бретон. Они позаботятся о ней. Она объяснит, как получилась, что она уехала, никого не предупредив. Станислас попал в небольшую переделку. Его приняли за немца.

И вдруг мысль, как пощечина: что, если Станислас – на самом деле немец? Ведь говорила же ей миссис Б. и, сдается, была права. Он – шпион, Ада – его ширма. Она снова попыталась развернуться, но толпа давила со всех сторон. Двигайся вбок, велела она себе, вбок, вперед и опять вбок. Туда, где толпа пожиже.

Мужчина наступил ей на ногу, Ада вскрикнула.

– Excusez moi, mademoiselle, – обронил он, не поворачивая головы, не отрывая глаз от лишь ему ведомой цели. – Excusez moi[14].

Выбравшись на край площади, Ада встала под аркадой в стороне от толпы. Что он делал в Англии? Она ни разу не задала ему этот вопрос. Он привез ее в Париж. Уверял, что войны не будет, а потом сказал, что не может вернуться в Англию. И она не смогла его оставить. Они казались прекрасной молодой парой, она служила ему прикрытием. Откуда он брал деньги? Какими такими делами занимался? Любил ли он ее?

Какой же она была дурой. Обманутой простофилей. Затем Бельгия, Намюр. Нам мир. Ну конечно, он знал, что немцы наступают, не мог не знать. Это они хотят завоевать весь мир, и с ними у него была назначена встреча, не с женой, нет у него жены. Это всего лишь слово-пароль, у шпионов так принято. И конечно, она в глаза не видела его паспорт. Он не мог его показать. Этим он бы себя выдал. Объясняться с пограничниками будешь ты, Ада. Бросил ее здесь, избавился, как от лишнего груза, все кончено. Прикрытие ему больше не нужно, задание выполнено.

Самолет, возникший над головой, ровно и без умолку жужжал, словно гигантская оса. Он летел настолько низко, что Ада разглядела свастику на хвосте, крест на фюзеляже и призрачную фигуру пилота в кабине. Мгновение спустя – взрыв, совсем рядом, так что площадь содрогнулась. Толпа заголосила и рассыпалась. Ада слышала испуганное ржанье лошадей, крики детей, видела, как падают люди и по ним бегут те, кто устоял на ногах. Окаменев, Ада смотрела на то, что творилось на площади. Еще один самолет – и тут она сообразила, что летчик, заметив толпу, собирается ее бомбить. Расталкивая людей, она бросилась вон из аркады в ближайший переулок. Бежала что было сил. Когда упала вторая бомба, еще ближе, земля будто выгнулась, и Ада споткнулась и упала. Вставай, вставай. Она понимала, что надо побыстрее убраться с улиц и найти укрытие. Оглушительный грохот. Впереди осыпалось здание – великан на подогнувшихся ногах падал в густом облаке строительного мусора. Нужно вернуться в пансион, к хозяйке, в погреб, в убежище.

Она заставила себя подняться, огляделась. В воздухе клубы грязной пыли, жирные серые сгустки забивались в нос и рот, липли к ладоням, на ощупь и на вкус они были как пепел. Ада пыталась выплюнуть эту дрянь, но пыль облепила язык, будто промокашка, что впитывает слюну. Где находится пансион, на какой улице и как он называется, Ада понятия не имела и чувствовала, что заплутала. У нее намокла ступня. Падая, она разбила колено, и кровь стекала прямо в туфлю. Ступни пульсировали. Ада сбросила туфли. Надо бежать. Подальше отсюда. Наверное, пансион где-то справа. Она рванула через площадь. Затем вверх по улице, первый поворот направо, но улица, изогнувшись, опять вывела ее на то же место. Она лишь сделала круг. Толпа рассеялась в поисках спасения. Вдалеке опять зажужжал самолет, послышался резкий стрекот пулемета. Самолет подлетел ближе, и Ада, будто околдованная, смотрела, как продолговатая черная бомба падает за домами, окружавшими площадь. Кругом все затряслось. Звон выбитого стекла, осколок оцарапал Аде руку, и соседнюю улицу заволокло густым черным дымом. Самолетов все прибывало, бомбы сыпались все чаще. Нигде не было от них спасения. Повсюду битое стекло, а она босая. Ада снова надела туфли, морщась от боли, и снова побежала, теперь по другой улице, совершенно незнакомой, лишь бы подальше, подальше отсюда, и в такт бегу в голове у нее звучали слова – впервые за много месяцев она молилась. Прошу тебя, Господи, смилуйся надо мной…

За угол. Там двое. Стоят спокойно, не прячутся и смотрят на нее.

Сестры Благой Стражи. Черные рясы из толстой ткани и белые накрахмаленные апостольники. Ада узнала их по одежде. Точно в такой же ходит ее тетя Ви, вступившая в этот орден пятнадцать лет назад.

– Прошу вас, – слова кубарем скатывались с языка, рвались наружу, лишь бы только их услышали за ревом бомб, – пожалуйста, помогите. Aidez moi[15]. Меня зовут Ада. Моя тетя – монахиня, одна из вас, сестра Бернадетта из Лурда. Наверное, вы знаете ее? Послушницей она служила в Бельгии. (Или во Франции? Ада не помнила. В ту пору она была ребенком.) Я заблудилась. Мой муж… – Что им сказать? – Я осталась одна.

– Ваш муж? – переспросила одна из монахинь.

Раз соврала, стой на своем.

Ада поспешно кивнула. Стрельба и взрывы прекратились. Дым и пыль пеленой окутали город, в воздухе стоял запах раскрошенных кирпичей и гари. Другого шанса ей, скорее всего, не представится.

– Я потеряла мужа.

Она пошатнулась, перед глазами поплыло. Когда Ада пришла в себя, оказалось, что она сидит на мостовой, уткнув голову в согнутые колени.

– Мадам, – обратилась к ней одна из монахинь, – мадам, вам нельзя здесь оставаться. Это опасно.