Выбери любимый жанр

Язычник - Мазин Александр Владимирович - Страница 3


Изменить размер шрифта:

3

Первая радость: Славкин батя, воевода Серегей, сам сел на коня.

Все ж таки выходили его матушка Сладислава с ведуном Рёрехом и мудрым парсом Артаком. Кто свершил сие чудо: светлый Христос, огненный бог парсов, любящий доблестных Перун, животворящий Волох, а может, и все разом, то Славке неведомо. Однако ж батя Славкин оказался единственным, кто выжил после страшной сечи на острове Хорса. Лучшие вои русов легли тогда в погребальные лодьи, что поплыли вниз по Днепру. Сам великий князь-пардус Святослав взмыл из священного пламени – в Ирий.

Воевода Серегей тоже должен был уйти за Кромку… Но не ушел.

В Киеве говорили: сие – не просто так. Никто не мог бы выжить с такими ранами.

Артём, старший брат Славки, говорил, что сам не верил, что довезет отца до дому.

Однако ж довез.

И дома батя тоже не помер, хотя оба княжьих лекаря дружно сказали: не жилец. Но матушка, хоть и потемнела лицом, когда увидела батины раны, за священником не послала.

А лекарей прогнал дедко Рёрех.

– Кыш! – каркнул он.

И лекари ушли, обиженные.

А матери Славкиной Рёрех так сказал: «Молись кому хош, Сладушка, а только муж твой—уже за Кромкой. Позвать-то я его позову, а захочет ли вернуться, не знаю».

«Захочет, – сказала матушка. – Не хотел бы жить, уже умер бы. Сам знаешь, старый: с такими ранами не живут, а он – жив».

Рёрех тогда захихикал и сказал: «Умница, дочка! Хоть ты и не ведунья, а ведаешь правильно. Подымем нашего воеводу. Перуновой десницей клянусь, он еще поскачет по Дикому Полю!»

И прав оказался. Вышел батя из-за Кромки. Однако ж три долгих года прошло, пока вернулась к бате доля его прежней силы.

Малая доля, однако ж, когда надевали на Славку шитый золотом пояс княжьего гридня, батя глядел на это не с носилок, а с седла своего боевого коня.

Золотой пояс – вторая радость этого лета.

Опоясал Славку, как заведено, сам великий князь киевский Ярополк.

– Господь с тобой! – сказал князь с важностью. – Служи мне так же верно, так, как вся родня твоя служит!

Слова эти Славке не по душе пришлись.

Во-первых, по его мнению, он уже послужил великому князю – жизнь спас как-никак. Во-вторых, не так раньше в гридни опоясывали. Говорили по-другому: не Господа призывали, а Перуна. И весело было.

Но нет больше веселья в киевском князе. Как убили копченые отца его Святослава, так и переменился Ярополк. Хоть и был лишь на год старше Славки, а совсем веселье юности потерял. Строгим стал, суровым. Неулыбчивым. Жил богато, а не весело.

Но дружине своей веселиться не запрещал. И Перуна славить – тоже дозволял. Хотя тех из дружины, кто крещеный был, выделял особо.

Так было и в то воскресенье, когда отличился Славка.

С первыми лучами солнца великий князь киевский Ярополк отправился на заутреню. Вместе с князем шли крещеные из княжьей руси, а также те, кто крещен не был, но, тем не менее, пожелал проявить уважение к новому Богу. И, заодно, – князю. В Киеве знали, что, в отличие от многих старых богов, Господь Христос не возражает, когда нехристи приходят на богослужение. Конечно, если те ведут себя прилично святому действу.

Впрочем, мало кто рискнул бы нарушить порядок, когда в церкви – сам великий князь. В храме Божием ослушника казнить не станут, однако за церковными дверьми всыплют – мало не покажется.

Одним из таких некрещеных, но желавших проявить уважение, был княжий отрок Малой.

Давний, еще из детских[1] времен, дружок Славки, сын теремной девки Малой с пяти лет жил при Детинце. С тех пор его так и звали Малым, хотя к семнадцати годам парень вымахал в детину саженного роста. Отца своего Малой не знал, однако утверждал, что тот – из свеев. Глядя на беловолосого здоровяка в это можно было поверить.

Второй лучший друг Славки – княжий отрок Антиф. Этот – крещеный, поскольку мать его – ромейка из Тмуторокани, озаботилась привлечением сына в лоно Церкви Христовой. Но не сразу. Отец Антифа, варяг[2] из кривичей, десятник в дружине Святослава, христианином не был и крестить сына не разрешал. Отец Антифа погиб на острове Хорса вместе со своим князем. Антиф очень горевал и завидовал Славке, у которого отец выжил. Мать же Антифа говорила: это потому, что воевода Серегей – крещеный. И уговорила сына креститься.

Рядом с друзьями: Славкой, вымахавшим в свои шестнадцать зим на полголовы выше старшего брата, и не уступавшим Славке статью Малым – чернявый невысокий Антиф, больше похожий на ромея, чем на кривича, казался инородцем. Но в киевской дружине чернявых было не меньше, чем пшеничноголовых и рыжеволосых, так что курчавый парнишка с крупным ромейским носом и большими, как у девки, карими глазами выделялся не больше, чем какой-нибудь тощий, носатый и такой же чернявый касог.

Три друга были всего лишь отроками, поэтому от князя их отделяли широкие спины старших: княжьих ближников и опоясанных гридней. Старшая гридь (среди которой Славкин брат, воевода Артём), все, как и сам князь, в белых праздничных рубахах, без броней, но с мечами у поясов, торжественно спускались по улице мимо любопытствующих киевлян – к новопостроенной на краю торжка церкви Святой Троицы. Княжьи отроки, тоже без броней, но – с круглыми красными щитами (их позже оставят у входа в церковь) важно вышагивали в хвосте колонны и старались настроить себя на молитвенный лад. По крайней мере Славка старался. Это было трудно, поскольку солнышко светило ярко, а девки-лоточницы, торговавшие на торжке, усердно строили глазки красавцам-дружинникам, а иные даже подмигивали и подманивали молодых воинов полупристойными жестами. Не зря этот торжок на Горе, внутри княжьего двора, Бабиным называют. Не торговки на нем, а чистое искушение. Невысокого Антифа, шедшего посередине, спасали от пылких взглядов могучие фигуры друзей, а вот рослые Славка и Малой оказались беззащитны перед искусительницами.

Малой, впрочем, вел себя вполне свободно и отвечал на манящие двусмысленные жесты жестами вполне понятными. Мол, подожди, красавица, я скоро вернусь и тогда…

А вот Славка старательно уводил взгляд вверх: сначала – на крыши домов, а потом – на соломенные кровли рыночных навесов, облюбованных воронами и прочими крылатыми любительницами пищевых отбросов.

Смотрел Славка просто так, без умысла, однако даже рассеянный его взгляд все равно оставался взглядом воина-дружинника, потому отсутствие чернокрылых на одном из навесов Славка отметил. Отметил и не то чтобы обеспокоился… Так, чуть насторожился. И очень вовремя заметил приподнявшегося на подозрительном месте человечка… натягивающего лук.

Дальше Славка действовал не рассуждая.

Рванулся с места, отбросил плечом кого-то из старшей гриди, подпрыгнул, выбрасывая щит…

Успел. Подлая стрела чиркнула вскользь по дубленой коже щита и, теряя силу, ушла вверх.

Вторую стрелу злодей послать не рискнул. Да и без толку, потому что колонна благостных богомольцев преобразилась. Рослые гридни вмиг заслонили невысокого князя, ощетинились клинками, зашарили по сторонам цепкими взглядами, выискивая врага.

Отбитую стрелу, охотничий срез,[3] поймал княжий сотник Варяжко. И сразу бросил воеводе Артёму. Тот глянул мельком, отдал князю.

Славка поймал взгляд старшего брата, махнул рукой в сторону навеса, на котором только что прятался злодей:

– Там!

Лучшие гридни бросились – как волки на добычу.

– Взять площадь! – закричал Артём. – Гридь! Взять всех! Никого не выпускать!

Киевский народ и сообразить ничего не успел, как рассыпавшиеся дружинники заняли все входы-выходы, одни взяли под наблюдение крыши, другие принялись обыскивать толпу, третьи помчались к воротам, отделявшим Гору от остального города.

Великий князь Ярополк вертел в руках короткий охотничий срез и хмурился. Стрела была слабая, доспех таким клювиком не пробьешь. Но разрубить незащищенную плоть – запросто. Попади такая в шею – и человек истечет кровью за две дюжины ударов сердца.

3
Перейти на страницу:
Мир литературы