Первый инженер императора IV (СИ) - Вольт Александр - Страница 23

Я говорил уверенно, делясь своим видением будущего. Я рассказал им о своих планах по созданию новых арбалетов, прочных доспехов, возможно, даже примитивного огнестрельного оружия. Оставалось только найти порох.

— То есть, — спросил Олег Святославович, глядя на «Феникс» с прищуром, но опустив клинок, — что этот дух в коробке способен сделать вот такое? — он ткнул второй рукой в сторону клинка.

— И не только, — я в ответ указал на лежащие композитные арбалеты и ряды стальных болтов. — И это только начало. Я более, чем уверен, что в ближайшее время, если мы как следует наладим поставки, а для этого мы с вами и сделали первый аванпост, — мы будем готовы. К чему угодно.

Я посмотрел на них со взглядом полным уверенности.

Олег Святославович посмотрел на Долгорукова. Тот лишь пожал плечами.

Где-то на восточной границе

Новый день застал Радомира в хорошем настроении, если, конечно, можно было применить это слово к состоянию человека, чье прозвище было «Свирепый».

И, тем не менее, не смотря на ночные дурные донесения, мужчина спал спокойно, хотя назойливый октябрьский гнус и пытался попить его крови.

Именно в этот благословенный момент идиллию нарушил запыхавшийся, визгливый голос, который, казалось, продирался сквозь плотную ткань шатра.

— Радомир! Радомир! — верещал голос, и по его тону было ясно, что обладатель этого голоса принес весть о конце света.

Радомир с тяжелым вздохом откинул потертую шкуру и вышел из шатра. Он был в одном исподнем и потягивался, разминая могучие, покрытые шрамами мышцы, и этот процесс сопровождался таким хрустом, словно кто-то пытался сложить пополам старый дубовый шкаф.

— Чего там? — пробасил он, обращаясь к тощей, суетливой фигуре, которая уже успела припасть к его ногам.

Дикарь, которого звали Хмырь тут же совершил сложное акробатическое действие, которое было чем-то средним между низким поклоном и попыткой спрятать голову в землю, как это делают страусы из детских книжек.

Это был жест не столько почтения, сколько хорошо продуманной техники выживания. Все знали, что утреннее настроение Радомира было таким же предсказуемым, как траектория полета пьяной летучей мыши в грозу.

— Я узнал, Радомир, все узнал! Тот парень, этот… барон, за которого оба царя держатся, как за последнюю надежду… он что-то нашел на Севере! Что-то большое и, говорят, очень блестящее! И та вспышка света, что мы видели… это все он! Его рук дело! Сегодня утром оба царя, и Долгоруков, и Романович, снова к нему в поместье поехали! А еще… — Хмырь сделал драматическую паузу, его глаза забегали, — а еще в Новгороде, на рынке, бабки шепчутся, что этот их «инженегр», или как его там… вумник, короче… так вот, он скоро начнет делать для них новое оружие и броню! Много! Говорят, такую, что ни меч, ни стрела не берет!

Радомир слушал, его лицо медленно превращалось из просто заспанного в каменно-непроницаемое. Он смерил Хмыря долгим, тяжелым взглядом.

— Бред, — наконец резюмировал он, вынося свой вердикт.

— Вот те крест! — тут же взвизгнул дикарь, торопливо осеняя себя каким-то сложным знаком, который, видимо, должен был символизировать крест, но получился «тсерк».

Радомир снова смерил его суровым взглядом, от которого даже у самых отчаянных кочевников начинали подрагивать колени.

— Знаешь, Хмырь, что раньше делали с гонцами, которые приносили плохие вести?

Дикарь нервно сглотнул. Воздух вокруг него, казалось, стал холоднее на несколько градусов. Он знал. Конечно, он знал. Историю в этих краях учили не по книжкам, а на наглядных примерах, которые, как правило, после этого не могли уже ничего рассказать.

— Ик… их… — пролепетал он, пятясь назад.

— Верно, — кивнул Радомир. — Но, — он сделал паузу, и на его лице промелькнуло нечто, отдаленно напоминающее улыбку, — сегодня у меня хорошее настроение. И ты, Хмырь, принес мне не плохую весть. Ты принес мне ценную информацию. А это, как говорят умные люди, совсем другое дело. Так что можешь считать, что тебе повезло. На этот раз. А теперь иди и разузнай подробнее про это их «оружие». И про этого «инженегра». Я хочу знать о нем все. И живо.

Хмырь, не веря своему счастью, низко поклонился и пулей метнулся прочь, пока его предводитель не передумал.

Радомир же остался стоять один посреди своего лагеря, глядя на восток. Новое оружие… Неприступная броня… Каждый день этот невесть откуда взявшийся сученыш наводил суету и смуту в планы Радомира. Он не знал, кто таков этот барон, но слухи, которыми мир полнился, строили странную, но очень яркую картину.

«Что ж, — подумал он, почесывая свою нечесаную бороду. — Значит, придется действовать быстрее. Настолько быстрее, чтобы они ничего не успели предпринять».

На следующий день, едва утренний туман начал редеть, уступая место бледному осеннему солнцу, двор моего поместья превратился в импровизированное стрельбище. Воздух, еще вчера пахнувший лишь прелой листвой и дымом из печных труб, сегодня наполнился совершенно иными ароматами — запахом свежего дерева, соломы и оружейной смазки.

Мы выставили мишени — туго набитые соломой мешки, закрепленные на деревянных щитах — на расстоянии в сто, сто пятьдесят и даже двести метров. Я лично отмерял дистанцию шагами, сверяясь с внутренним, почти идеальным шагомером. Хотелось получить максимально объективные данные, а не просто устроить развлекательную стрельбу.

Вернее будет сказать, что стрелять принялись мои бравые солдаты — десяток лучших воинов Романовича и столько же от Долгорукова, те самые, что ходили с нами на Север. Я же просто стоял чуть в стороне, рядом с обоими царями, которые прибыли в Хмарское, явно не желая пропустить такое зрелище, и анализировал.

Анализировал не только баллистику и точность, но и людей. Их реакцию, их эмоции. То, как менялись их лица, когда они брали в руки новые арбалеты, как исчезало первоначальное недоверие, уступая место удивлению, а затем — чистому, почти детскому восторгу.

И результат меня не просто поражал, а бил наповал. Внутри все ликовало. Композитные арбалеты модели «ККМ-2», которые «Феникс» напечатал за одну ночь, были произведением инженерного искусства. Легкие, идеально сбалансированные, они ложились в руки как влитые. А били… о, как же они били!

Сотню метров болты прошивали насквозь, входя в соломенный мешок по самое оперение и с глухим стуком впиваясь в деревянный щит за ним. На ста пятидесяти метрах они все еще сохраняли убойную силу, пробивая мешок и оставляя глубокие вмятины в дереве. Даже на двухстах метрах, дистанции, на которой обычный арбалет был уже практически бесполезен, наши снаряды уверенно поражали цель, пусть и не с такой разрушительной мощью.

Но дело было не только в силе и дальности. Точность. Вот что поражало больше всего. Я наблюдал, как воины, привыкшие к своим старым, часто разболтанным и непредсказуемым самострелам, после нескольких пристрелочных выстрелов начинали укладывать болты в мишень с невероятной кучностью.

Понятно, что все еще зависело от самого стрелка. Все же эти арбалеты не были оснащены системами наведения, а посему целиться и плавно нажимать на спусковой крючок все еще приходилось живому человеку. Но от того эти арбалеты хуже не стреляли.

Идеальная геометрия, выверенный баланс, гладкий спуск — все это сводило к минимуму человеческий фактор, позволяя даже не самому опытному стрелку показывать отличные результаты.

К тому же, скорострельность у них была тоже значительно выше, чем у оригинальной Бьянки Ивана. Благодаря усовершенствованному механизму взвода, который «Феникс» воспроизвел с идеальной точностью, перезарядка занимала считанные секунды. Щелк-щелк-выстрел. Щелк-щелк-выстрел. Это была настоящая песнь композита и стали.

Сам же Кречет, к моему удивлению, отказался менять свою старую, проверенную в боях Бьянку на более легкую и скорострельную модель. Он стоял рядом, скрестив руки на груди, и с кривой усмешкой наблюдал за испытаниями. Я настаивать не стал. Каждому свое. Его арбалет был уникальным, мощным, почти ручным орудием. Новые же были созданы для массового вооружения, для унификации. И в этом была их главная сила.