Шестнадцать - Чиж-Литаш Анна - Страница 1

Господи, яви святость Твою детям моим!

Ради имени Твоего святого помилуй их. Возьми их из мира сего жестокого и приведи в царство Твое. Окропи их водою чистою и очисти от всех скверн и идолов.

Дай им новое сердце и дух новый дай им!

Возьми из плоти их сердце каменное и дай им сердце плотяное. Вложи внутрь их дух Свой и сделай, чтобы ходили они в заповедях Твоих и соблюдали, и выполняли уставы Твои. И освободи их от всех нечистот их, и не дай им терпеть голода. Напомни им о злых путях их и недобрых делах их и дай им почувствовать отвращение за беззакония и мерзости, творимые ими. А Ты, Господи, по великой милости Твоей очисти их от всех беззаконий их ради имени Твоего. Чтобы стали они, как Эдемский сад, и увидели, что Ты Господь созидаешь разрушенное, засаждаешь опустелое. Ибо Ты Господь, сказал и сделал.

Во Имя Отца и Сына, и Святого духа. Аминь.

Посвящается всем, кому исполнилось шестнадцать.

Хочу сказать лишь одно: «Когда, вам невыносимо горько,

вспомните, что впереди ВСЯ жизнь.

И она удивительная, непредсказуемая, наполненная

чудесами и любовью. Живите, несмотря, ни на что».

P.S. В шестнадцать я ненавидела себя.

Сейчас мне 33 — и я обожаю. свою жизнь.

Алена стояла посреди комнаты и суетливо перебирала вещи. Она уже трижды переодевалась, но, каждый раз подходя к зеркалу, оставалась недовольной. Открыв одну из коробок, которыми была заставлена вся комната, достала джинсовую юбку, сбоку вышитую цветами, и белую блузку с черными блестящими пуговицами.

— Наконец я нашла тебя, — она снова сбросила с себя одежду, наспех натягивая юбку.

Через минуту Алена стояла у зеркала и разглядывала свой новый образ. Легкая улыбка играла на ее губах: она была довольна отражением.

— Мама! — громко крикнула она. — Мама!

В коридоре послышались шаги.

— Что случилось?

— Мам, где мои белые гольфы?

— И из-за этого ты так кричала? Я уже подумала, что тебя придавило шкафом! — она громко выдохнула. — Гольфы висят на батарее в ванной.

— Они хоть сухие? — в глазах Алены читался ужас.

— Должны были высохнуть. Ты, кстати, не опаздываешь? — она посмотрела на часы, стоящие на полу. — Когда уже этот ремонт закончится.

— Мама, давай сначала отправим меня в школу, а вечером поговорим о ремонте, — Алена скрылась в коридоре. Через несколько секунд она вернулась с гольфами, которые пыталась натянуть прямо на ходу. — Ну, как я выгляжу?

Екатерина Владимировна оценивающе посмотрела на дочь.

— Ты очень красивая, но, может, гольфы не нужно?

— Ты не понимаешь! Тогда образ не будет законченным, — Алена обтянула юбку-карандаш.

— Одни кости! — вскинула руки Екатерина Владимировна. — Ты посмотри на свои колени! Как будто я тебя не кормлю.

— Ты кормишь, — улыбнулась Алена, — я сама не ем.

Она подошла к маме и взяла ее за руки.

— Мама, ты точно не можешь пойти со мной? Я так волнуюсь, что у меня даже болит живот.

— Солнышко, я очень хочу, но не могу, — она провела рукой по светло-русым волосам дочери. — Папа сказал, что сегодня приедет дедушка, и я должна его встретить, так как у него не получается из-за службы.

— Хотя, это смешно, — ухмыльнулась Алена. — Ты приведешь в школу десятиклассницу! Да меня засмеют.

— Вот видишь, тем более мое присутствие будет неуместно.

Алена снова подошла к зеркалу, рассматривая свое отражение. Длинные русые волосы были аккуратно уложены на пробор, предварительно отглажены «утюжком». Блузка немного болталась на худых плечах, а голые острые коленки выглядывали из-под юбки. Алена принесла из коридора бежевые мокасины под цвет юбки и обула прямо в комнате.

— Мама, подошвы вымыты, — опережая слова возмущения, сказала она. — Как можно было родить меня с такой длинной ногой! — она скривила губы, рассматривая туфли. Как-будто я на лыжах!

— Не преувеличивай! — Екатерина Владимировна пыталась скрыть улыбку. — Для твоего роста нормальный размер. Или ты хотела быть высокой и при этом с ногой тридцать шестого размера? По-моему, было бы еще хуже.

Алена недоверчиво посмотрела на нее, но промолчала. Повесив на плечо новую сумку, на днях купленную на рынке, она обняла маму и вышла из квартиры.

— После школы сразу домой, — крикнула Екатерина Владимировна вслед дочери.

Алена лишь махнула рукой и скрылась в лифте.

Они переехали в Минск всего месяц назад. Аркадия Петровича, папу Алены, перевели на повышение в столицу. Алеся, сестра Алены, уже три года как жила здесь в общежитии, обучаясь в педагогическом университете. Она единственная, кто был недоволен переездом семьи, так как ей пришлось расстаться со свободной студенческой жизнью и вернуться в родительский дом.

Алеся всегда была послушным ребенком. В школе считалась хорошисткой, в университет поступила с первого раза на бюджет. С родителями споров не возникало, прислушивалась к маме, которая полностью доверяла старшей дочери. От вредных привычек была свободна. Поэтому, когда встал вопрос о поступлении и переезде в столицу, мама со спокойным сердцем отпустила ее в новую жизнь.

После переселения из общежития домой Алеся быстро вошла в ритм семьи. Единственным человеком, доставляющим неудобства, была младшая сестра. Девушку раздражало в ней практически все: как она бросает одежду на диван, а не вешает в шкаф, или без спроса берет ее вещи; длительные разговоры с подружками по телефону приводили в бешенство. Порой, сталкиваясь с сестрой в коридоре, Алеся просто проходила мимо, быстро скрываясь в своей комнате.

Алена в недоумении наблюдала за сестрой, искренне не понимая, за что та злится на нее. Мысленно списывала подобное поведение на подростковый возраст Алеси, забыв, что на самом деле это ей шестнадцать, а сестре — двадцать один.

Сегодня Алена не думала о сестре. Все ее мысли были поглощены школой.

«А вдруг я им не понравлюсь?», — размышляла она, быстро шагая по старым дворам столицы.

Ее юная голова была переполнена образами и мечтами, страхами и отчаянием перед новой жизнью. Казалось, что она видит лица одноклассников, пристально разглядывающих ее. Иногда по ним проскальзывали злые усмешки, порой они громко смеялись, а когда она проходила мимо, перешептывались между собой, бросая ей вслед пустые взгляды, в которых на самом деле таилась тысяча чертей.

Алена остановилась посреди улицы, чувствовала, что с каждым шагом становится все тяжелее дышать. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никого вокруг нет, она быстро сбросила мокасины и сняла белые гольфы. Обув назад туфли, спрятала гольфы в сумку.

— Так будет лучше, — сказала она.

Солнце лениво грело землю. Оно знало, что лето, накануне собрав чемодан, покачиваясь в поезде Минск-Стамбул, отправляется на юг. Сентябрь, словно по часам, вступил в свои законные владения, вывесив на небо несколько грязных туч, из которых слезами обиды плакал дождь. Слезы были редкими, но тяжелыми. От каждой капли Алена вздрагивала, так как крупные горошины больно падали на блузку, пронзая тонкую кожу.

Старые пятиэтажки также угрюмо наблюдали за худенькой школьницей. Распахнув свои морщинистые веки, они пристально следили за каждым движением девчонки. Ветер вовремя выходил на сцену, играя свою роль в этом печальном дне: подхватив облезлые простыни, вывешенные на незастекленных балконах, он резко выбрасывал их на улицу.

Она невольно ежилась, то ли от холода, то ли от волнения. Аккуратно огибала коряво посаженные клумбы возле подъездов, разукрашенные камни и низкие с облупившейся краской декоративные заборчики, сделанные из попавшихся под руку палок и досок.