Распутье Воронов (ЛП) - Сапковский Анджей - Страница 1

Геральт несмотря на самое искреннее желание — и по причинам довольно-таки важным — никак не мог сосредоточиться на болтовне войта. Всё его внимание поглощало большое чучело вороны на войтовом столе. Ворона, поглядывая на ведьмака стеклянным глазом, стояла на глиняной подставке, выкрашенной в зелёный цвет, обе ноги вороны утопали в этой глине. Ворона несмотря на весьма живое выражение своё, никак не могла быть живой, тут и говорить не о чем. Так почему же, никак не мог надивиться Геральт, ворона уже несколько раз подмигнула ему своим стеклянным глазом? Разве что магия? Вряд ли, ведь его ведьмачий медальон не дрогнул, не завибрировал, ни разу, нисколечко. Значит галлюцинация? Видение? Вызванное хотя бы тем, что его пару раз стукнули по голове?

— Повторю вопрос, — повторил вопрос войт Булава. — Повторю, хотя я повторять не привык.

Войт Булава уже несколько раз уверял Геральта, что он повторять не привык. Несмотря на это повторял то и дело. Видимо, любил он это, хотя и не привык.

— Повторю мой вопрос: в чём была настоящая причина? За что ты этого дезертира так страшно изрубил? Старинные обиды? Потому что никак, понимаешь, ни за что я не поверю, что дело было в этом деревенщине и в девической чести его доченьки. Что ты вроде как поспешил им на помощь. Вроде как ты рыцарь сраный, без страха, понимаешь, и упрёка.

Ворона подмигнула. Геральт пошевелил связанными за спиной руками, стараясь восстановить кровообращение. Верёвка больно врезалась в запястья. За спиной он слышал тяжёлое дыхание деревенского громилы. Громила стоял вплотную к нему, и Геральт был уверен, что он только и ждёт повода снова врезать ему кулаком в ухо.

Войт Булава засопел, развалился на стуле, выставив брюхо и бархатный кафтан. Геральт разглядывал переднюю часть кафтана, словно меню, уведомляющее о том, что ел войт сегодня, вчера и позавчера. И, по крайней мере, одно из этих блюд было приправлено томатным соусом.

— Я думал, — изрёк наконец войт, — что никогда не буду принуждён смотреть на одного из вас, ведьмаков. Давно уж никаких ведьмаков не видать было. Говорили, что после сто девяносто четвёртого года мало кто в живых остался там, в горах. Потом пошла молва, что и те остатки вымерли, кто с голоду, кто от заразы. А тут, глядь, явился такой, да прямо в моей деревне. И первое, что он делает, это убийство. А схваченный на месте преступления имеет наглость толковать про какие-то грёбаные указы.

— В соответствии с именным указом от тысяча сто пятидесятого года, — откашлявшись, прохрипел Геральт, — данным Дагридом, королём Каэдвена и Мархий приграничных, primo: ведьмакам дозволяется свободно заниматься своим ремеслом на территориях Королевства и Мархий и изымает оных из-под юрисдикции местных властей…

— Во-первых, primo, — резко прервал его Булава, — уж скоро полвека как Дагрид в прах обратился, а вместе с ним и его именные самодержавные указы. Во-вторых, primo, никакой король ничего у меня ни из-под чего не изымет, потому что король в Ард Каррайге, далече отсюда, а здесь правит местная власть. То есть я. А в-третьих, primo, тебя, братец, арестовали не за ремесло, а за убийство. Оборотня изловить да лешего пришибить — такое твоё ведьмаково дело. А вот людей резать — на это никакой король тебе права не давал.

— Я встал на защиту…

— Дарыл!

Громила послушно врезал Геральту кулаком, на этот раз по шее.

— Ты повторяешься, — войт поглядел на потолок, — это раздражает. А ты знаешь, до чего может довести раздражение? Даже такого спокойного человека, как я?

Ворона моргнула стеклянным глазом. Геральт молчал.

— Ты, — сказал наконец Булава. — Ты не ведьмак. Ты ошибка. Тебя надо исправить. Надо вернуть тебя в это ваше горное Гнездовище, о котором люди болтают. Уж не знаю, как оно там у вас. Может, такого ублюдка, как ты, разбирают на отдельные части, чтобы сделать из них новых ведьмаков, получше. Ведь там у вас так делается, ага? Из разных человеческих кусков ведьмаков складывают, сшивают или склеивают, или как оно там. Люди разное говорят. Ну да ладно, что попусту болтать… Я тебя, неправильный ведьмак, отправлю обратно в горы, за Гвенллех. Через неделю.

Геральт молчал.

— Ты даже не спросишь, почему через неделю? — войт оскалил жёлтые зубы. — Ты ведь любишь ссылаться на указы и законы. Так и я стою за закон. А закон такой, что пришлым сюда, в деревню, с оружием входить запрещено. А ты вошёл с оружием.

Геральт хотел возразить, что он не вошёл, а его втащили. Но не успел.

— Наказание, — постановил Булава, — двадцать ударов кнутом. Исполнить наказание поручаю присутствующему тут Дарылу, а рука у него тяжёлая. Раньше, чем через неделю, ты на ноги не встанешь. Ну же, берите его. На двор и привязать к столбу…

— Эй, стойте, — остановил громил входящий в комнату мужчина в бурой епанче, понизу сильно забрызганной грязью. — Тебе, Булава, только бы к столбу да кнутом! Ведьмака моего хочешь покалечить? Так вот нет же. Мне ведьмак нужен целым и здоровым на стройке.

— А тебе какое дело, — войт подбоченился, — не встревай в исполнение наказания, Блауфалл. Уж и без того терпеть приходится, что ты у меня людей из деревни на барщину забираешь. Но в юрисдикцию мою не лезь, не твоё это дело, моя юрисдикция. Преступление должно быть наказано…

— Шиш тебе, а не преступление, — прервал его Блауфалл. — Нет тут никакого преступления, есть самозащита и спасение людей. Ты морду-то не криви, у меня свидетель есть. Прошу сюда, поселянин. Ну-ну, не бойся. Говори, что и как.

Геральд узнал крестьянина. Того самого, которого он вчера спас от грабителей, и который удрал в лес вместо того, чтобы поблагодарить. Отца девчонки, которую он помнил раздетой до нижней сорочки.

— Удостоверяю… — просипел мужик, указывая пальцем на Геральта. — Удостоверяю своим словом, что оный вьюноша от разбойников оборонил … Имение в разор не дал… Дщерь мою от посрамления спас… невинной из лап разбойничьих вызволил…

— А тот дезертир, — подсказал Блауфалл, — бросился на него с топором, юноша только защищался. Самозащита! Подтвердите, поселянин, что так и было.

— Так и было… Ей-ей, не сойти мне с места, вот так и было! Господин войт, парнишка-то вовсе не виноват! — крестьянин был бледен и говорил неестественно громко. — Господин войт! Пустите его, просим вас. А вот тут… будьте милостивы, возьмите… за то, что… за то… эээ… Может, расход какой или вред был… Мы рады возместить…