По следам мистера Волка (СИ) - Кофей Ева - Страница 20

— Да, — с гордостью выпрямляется Кроули, — мне через окно оно выдало некую бутылку, жидкость в которой я всё ещё не смог определить.

— Какая жуть… Нам хорошо бы позвать сюда священника! Мама говорила, что фэйри — демоны. А вы как думаете?

— Я думаю, что их природу сначала нужно изучить, чтобы затем уже делать выводы, — поделился он строгим голосом. — Но не считаю их демонами в классическом представлении. Ну, что ж, — как-то замялся он, вдруг смутившись, — пойду переоденусь и до вечера оставлю вас… Или, — Кроули шумно сглатывает от волнения, — вы можете составить мне компанию?

— Зачем? — не понимает Элис.

— Я приглашаю вас на свидание, — выпаливает Кроули. — Даже мой интерес к фейри меркнет пред вами.

Элис, будто даже смутившись, улыбаясь, отступает на шаг.

— Не говорите глупостей…

— Но это истинная правда! Признаться, я и сюда так спешно пришёл, не только, далеко не только из интереса к замку.

— Но вы знаете, — голос её дрожит, — кто я… Это неправильно.

— Мне всё равно, — отрезает Кроули.

И в этот момент к ним снова выходит граф.

— Элис, мне… Всё-таки нужен чай.

Она кивает и молча уходит на кухню.

Герберт ждёт её довольно долго. То есть, долго для Элис… Он уже понял, что со слугой ему повезло. Впрочем, её задержку графу легко объяснить — наверняка она занимается своим кузеном. Нехорошо вышло, как бы там ни было, надо было проведать парня и накормить его. К тому же Курт слегка… не в себе. Не стоит, наверное, провоцировать его, усугублять болезнь, даже если случайно. Герберту пора начинать больше думать о тех, кто рядом с ним.

Он отвык от этого. Последние десять лет Герберту приходилось думать о ближних своих лишь в том плане, не вонзят ли они ему нож в спину…

И ещё нет смысла теперь жалеть об испорченном отдыхе и несбывшемся спокойствии. Курт уже в замке, и это по вине (пусть Герберт и не специально) графа, как и в случае с Элис. И он, граф, должен нести за них ответственность.

Как знать, быть может, когда разрешиться всё с этими убийствами и прочим, Герберт даже сможет выставить это, как аргумент в пользу Курта. Якобы теперь граф ответственен за него, блаженного бедолагу, и вообще Курт — по праву его слуга. А преступления свои совершал он в то время, когда Герберту ещё не принадлежал, да и не в себе ведь парень! И, что уж… возможно и залог за него граф заплатить сможет.

Эти размышления неожиданно отняли у Герберта последние силы. Он трёт переносицу, крепко зажмуриваясь, сидя на кровати, и решает прилечь. Но как только голова его касается подушки, он проваливается в глубокий, тёмный сон.

Тёмный в прямом смысле — он ворочается на этой же постели, ничего не видя перед собой.

— Милый, Герберт, — голос жены ласкает слух, и её нежная ладонь опускается ему на плечо. — Тебе приснился кошмар?

Дыхание её щекочет Герберту щёку и он улыбается.

— Уже не помню… Я разбудил тебя?

— Нет, я не спала. Так и не смогла заснуть. Хочу воды…

— Я принесу, — приподнимается он и наугад приближается к ней, чтобы поцеловать.

Поцелуй приходится в висок.

Так странно… у Герберта щемит сердце.

Быть может, потому что где-то глубоко в душе он знает, что это лишь сон… А возможно — он уже и не помнит — в ночь ту и правда он ощущал нечто странное.

Как и Розали.

Она была чутка к людям, чувствительна к переменам погоды, замечала изменения в жизни, которые обычному человеку были бы незаметны. Но вот странно, то, что ждёт ребёнка, вовремя она не поняла.

Не понял этого и Герберт… А не стоило ему оставлять её одну на несколько дней, уезжая по делам. Быть может, если бы он был дома…

Розали что-то делала, вытирала пыль, кажется…

Герберт до сих пор зол на неё. Ведь есть слуги! Но Розали было не изменить, она не всегда пользовалась их помощью. Не считала нужным, пусть при этом — удивительно — и являлась истинной леди.

Она упала… И с тех пор болела. Хотя врач и заверил, что уже ни для неё, ни для малыша опасности нет.

Однако, смешно признаться, чтобы не сглазить, они нигде пока не афишировали её положение.

Герберт поднимается, зажигает свечу, бросает влюблённый взгляд на свою жену: волосы её светлые в неверном отблеске огня кажутся медными, разметались по подушке, глаза блестят, губы трогает лёгкая улыбка… И граф выходит за дверь.

В ту ночь не было в замке слуг. Кого-то он отпустил, кого-то отправил по делам. Герберт никогда не держал в замке целый штат, и подобное порой случалось.

(После скажут, что сделал он это специально, чтобы не было свидетелей).

— Я скоро, — он прикрывает за собой дверь.

И ничего необычного, ничего тревожного, тишина и покой.

И вот Герберт возвращается со стаканом воды… Замирает у двери, чуя кровь. Спешит войти и видит…

Скрип двери будит его и он рывком поднимается, заставляя Элис вздрогнуть.

— Что ты здесь? — рявкает граф, словно разозлившись на неё, и замечает в её руках чашку чая. — А… Что? А, да, благодарю, — тянет к ней подрагивающую руку.

Элис хмурится.

— С вами всё в порядке? Меня не было так долго, что успел присниться кошмар?

«Тебе приснился кошмар?» — будто эхом в его голове прозвучал голос жены, и Герберт вздрагивает.

— Что? — спохватывается он не сразу. — Нет… То есть, да, — и берёт чай. — Момент из прошлого. Всё в порядке? Что там Кроули, Курт? Быть может, не будем и дальше ломать комедию и скажем нашему гостю, что просто прячем у себя блаженного и не хотим, чтобы о нём знали? Якобы, кхм, неловко нам. Якобы, — добавляет он, чтобы не обидеть её.

— Было бы хорошо, но тот человек, что меня допрашивал… Он узнал о Курте. Мой кузен взволновал его. Если пойдут слухи, что на вас работает ещё и странноватый молодой человек… Даже стражи Бонсбёрна сложат два и два. Лишь вам решать, как с ним поступать, но он умрёт вдали от замка.

Герберт вздыхает.

— Хорошо, повременим. Когда станет поспокойнее, я разберусь со всем. А пока постарайся, чтобы он не натворил дел. Как он там? Ты можешь пока позаботиться о нём, мне больше ничего от тебя не требуется.

— Всё хорошо, мне удалось его успокоить… Он очнётся через несколько часов, — она мило улыбается. — Меня больше беспокоит, что ему нет применения. Но вот если бы мы взялись за ремонт замка, начиная с крыши… кузен очень уж бы пригодился.

— Как скажешь, — казалось, сейчас Герберт может согласиться на что угодно, только бы не занимать лишними делами мысли. — Я не против. Скажи… ты случайно не заметила, что было в той записке, которую держали стражи? Ты стояла ближе к ним, чем я.

— Что-то о свидании, насколько я поняла, и внизу «Э.». Ничего особенного. А вы… — она отступает на шаг, будто со страхом, но всё же решаясь, — поработали бы над своей репутацией. Вы не уголовник. И при деньгах. Люди должны знать, что вам нечего скрывать. Давайте устроим… званый ужин, например.

Герберт изгибает брови, не ожидая сейчас услышать это. Однако спорить не спешит.

— И кого же, по-твоему, нам следует пригласить?

— Градоначальника, — усмехается Элис. — А ещё главу стражей, его помощника и остальных по мелочи.

Он усмехается.

— По мелочи, — хмыкает сам себе и валится на кровать, отставляя опустевшую чашку на тумбу. — Пожалуй… Только уже после полнолуния и того, как высплюсь. Ступай, Элис.

Замок, как и было решено, начали ремонтировать. И к недовольству Элис, которая мечтала о непротекающей крыше, ремонт начали с мелочей — подлатать углы, что-то покрасить, заменить стёкла и всякое подобное этому, чтобы хотя бы пара комнат смотрелись прилично и не отталкивающе. Раз уж нужно принимать гостей… Герберт написал и разослал приглашения. Пусть и, возможно, стоило лично хотя бы несколько раз встретиться перед этим где-нибудь, можно и просто на улице, и поздороваться… не враждебно. А так граф испытывает большие сомнения, что кто-то в здравом уме пожалует к ним на ужин.

Но в любом случае до этого ещё несколько дней, за которые ему нужно успеть пройтись по городу, заодно покивать прохожим, выдавливая из себя улыбки и приветствия… О чём Герберт, впрочем, забывает сразу же, как сворачивает за угол одной из тёмных узких улочек и сталкивается с каким-то парнишкой, что куда-то спешит, кутаясь в длинный зелёный шарф. Вроде бы Герберт уже видел его где-то… Граф провожает паренька взглядом, но вспомнить, кто это такой, не успевает. Как и поздороваться. Но оно и к лучшему — он терпеть не может лицемерия, пусть даже ради вежливости, которая так важна.