Железный лев (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 10

— Милый друг, — с хорошо заметным металлом в голосе произнесла Юшкова, — давайте не будем обсуждать подобные вопросы в этом доме.

Лобачевский усмехнулся.

— Вот видите, Николай Иванович? — расплылся в широкой улыбке молодой граф. — Так что не унывайте и пишите, например, Гауссу. До меня доходили слухи, будто он и сам интересуется неевклидовой геометрией, но опасается.

— Ну что же, господа, — произнес Лобачевский, вставая, ибо дальнейшая беседа его уже не интересовала. — Я вынужден вас оставить. И могу сказать, что приятно удивлен. Можете считать, что Лев Николаевич прошел собеседование и уже зачислен на физико-математический факультет казеннокоштным[2]. Я о том сегодня же дам распоряжение…

С чем и удалился, формально раскланявшись.

— И как это понимать? — спросила Пелагея Ильинична у племянника.

— Милая моя тетушка, а разве есть разночтения? — улыбнулся ей Лев Николаевич. — Мы с братом Коленькой, видимо, будем учиться на одном факультете. Вы этому не рады?

Тетушка нервно дернула щекой.

— А как же карьера дипломата? — осторожно поинтересовался Владимир Иванович.

— Я едва ли подхожу для дипломата, — пожал плечами молодой граф. — Мне, признаться, до сих пор стыдно за ту выходку с Эдмундом Владиславовичем.

— И только за нее? — поинтересовался дядюшка с озорным взглядом, видимо, уже знал о той драки с деловыми. — Может, быть вы желаете выбрать себе военную службу?

— Я, право слово, не осилю. Мне лучше вообще горячительным не увлекаться. А какой же гусар без пуншу или шампанского? Вот. Опять напьюсь и чего-нибудь устрою, генералу в морду дам. С меня станется. На сем карьеру свою и завершу.

— Ой ли? — прищурился дядя, который, видимо, уже раскусил ту уловку племянника.

И Лев Николаевич, желая уклониться от опасной для него темы разговора, начал уводить ее в сторону анекдотами. Продолжив тему Шерлока Холмса, только более натурно, если можно так сказать.

Впрочем, дядя особенно и не давил.

Так — слегка подурачился.

Тетушка же была молчалива как никогда. Потому как ее непутевый племянник расстроил все планы, что она с таким усердием возводила. Ведь действительно с таким характером не стоит идти в дипломаты. Да и разговор его с Лобачевским выглядел очень странным…

Лев же после завтрака решил «прошвырнуться» по магазинам и прицениться. У него появились кое-какие мысли на тему того, как раздобыть достаточно большие деньги для должной самостоятельности. Ни казенный кошт на учебе, ни содержание от тетушки, ни тем более подарки любовниц его не радовали от слова совсем. Он хотел сам. Все сам… гордость и предубеждение…

[1] И псевдосфера, и модели Бельтрами с Пуанкаре появились уже после смерти Лобачевского, став доказательствами его правоты.

[2] Казеннокоштный студент содержался полностью за счет государства, взамен он должен был шесть лет отработать там, где ему укажут. Обычно на госслужбе чиновником или преподавателем. За счет таких ребят в первую очередь закрывали вакансии во всяких отдаленных местах, куда никто добровольно обычно не ехал.

Часть 1

Глава 5

1842, мая, 2. Казань

Пелагея Ильинична стояла у окна и наблюдала за племянником.

За Львом.

Ну а за кем еще?

Он как раз возился сейчас в своей импровизированной химической лаборатории на заднем дворе особняка. Навес, столик, какие-то крепежи и стеллажи. Все настолько наспех и ненадежно, что ей казалось — ей-ей обвалится.

В особняке она ему химией заниматься не разрешила, вот он на улице и разместился. Хотя и против этого Юшкова была поначалу. Но супруг настоял, дескать, он переговорил со знакомыми, и они подтвердили вдохновленность Лобачевского. Так что в этой накаляющейся обстановке они вполне могли потерять племянника — Николай Иванович его бы даже у себя поселил, если бы не пробил Лёве полный пансион при университете.

Подействовало.

Тетушка перестала бухтеть и в известной степени самоустранилась. Выпускать из рук перспективного племянника ей не хотелось. А в том, что этот «гадкий утенок» уже явно превращался в «красивого лебедя», она сообразила. Хотя и удивилась немало. Ведь в письмах покойной сестрицы, в бытность ее опекуном, именно Лев оценивался слабее всего…

— Вы думаете, что из этого выйдет что-то толковое? — спросила Анна Евграфовна, которая вот уже час как гостила у них в особняке. И теперь, стоя у окна, они с тетушкой наблюдали за тем, как молодой граф возится с чем-то во дворе.

— Признаться, я даже понятия не имею, что он делает и зачем. Спросила, но он как-то слишком мудрено ответил.

— А что он купил для этих дел?

— Вы разбираетесь в химии? — немного удивилась Юшкова. — Впрочем… — чуть помедлив, она извлекла непонятно откуда небольшой листочек, сложенный в несколько раз, и протянула своей товарке.

Та его развернула и внимательно пробежала глазами по строкам.

— Ничего не понимаю.

— Супруг также сказал. И не только он. Я обратилась к директору первой гимназии за советом.

— Очень приятный мужчина, — кивнул Шипова. — И что же? Он не прояснил ситуацию?

— Собрал консилиум, но ничего не вышло. Вся беда в том, что они лишь разводили руками. Из этого набора, — потрясла она листком, который вернулся к ней, — они вычленили несколько опытов. Да только оставались при этом незадействованные… хм…

— Реагенты?

— Они самые, — кивнул Юшкова. — Поэтому я жду итогов с изрядным нетерпением.

— И давно Лев уже занимается этим?

— Со вчерашнего дня. Сначала возился с серной кислотой и селитрой, а потом еще и с ватой. Сегодня с утра, как сказывали слуги, поджигал что-то. Сейчас же что-то мешает и переливает. Вон бутыли с угла стоят. Там ацетон и касторовое масло.

— Мда… — покачала головой Анна Евграфовна, отхлебнула чая и решила сменить тему. — Вы знаете, что он намедни явился к Карлу Генриховичу и заплатил за чтение выданных ему журналов?

— Заплатил?

— Три рубля. Тот больше взять не решился. Разрешив ему подержать их у себя еще два месяца, сверх оговоренного.

— А не продешевил ли наш торговец? — усмехнулась Юшкова.

— Он вообще брать денег не хотел, опасаясь моего гнева. Но ваш племянник пообещал ему ноги переломать и Карл Генрихович решил не искушать судьбу.

— Что-то мой мальчик слишком часто стал распускать руки. — скривилась тетушка. — Сначала эта ужасная история с Эдмундом Владиславовичем. Теперь это.

— А вы разве не слышали об истории на Оренбургской дороге?

— Нет. А что там произошло?

И графиня Шипова пересказала. Коротенько, минут на пятнадцать. Благо, что она заплатила очень немаленькие деньги и сумела восстановить историю в деталях.

— О боже! — ахнула Юшкова в который раз, качая головой. — Не могу поверить, что это мой племянник! Отчего же он нам ничего не сказал?

— Так он никому ничего не сказал. Но делом заинтересовалась полиция, все ж таки нападение на графа. И, судя по всему, с нашим польским другом все вышло совсем не случайно.

— Лёва же всегда был таким паинькой…

— Был… Люди порой меняются. — пожала плечами Анна Евграфовна. — Может, он так тяжело переживает гибель родителей? Это объяснило бы ту гордость, злость и обиду, с которой он воспринимает мою помощь.

— Сложно сказать… Машенька мне рассказывала, будто с ним какой-то приступ случился в дороге. С тех пор сам не свой. Они его не узнают. И с их болонкой тоже какая-то беда. Раньше она больше с Машенькой ходила, а Лёву чуралась, теперь же шагу от него не отходит. Вон, поглядите, — кивнула Пелагея Ильинична на небольшую белую собачку.