Соло золотого ключика (СИ) - Вивер Ева - Страница 19

— Точно не Шутовской?

— Не, Шут набирает только серьезных ребят, а этот…

А этот, с шальной улыбкой глубоко влюбленного идиота, чинно шагал по личному потайному выходу Карабаса прямиком в нежные ручки своей Мальвины и, наверное, пока еще шефа. Вот только к первой он шел не с пустыми руками.

Четыре месяца спустя.

— Черное дело о Белых снах, как его окрестили в народе, наконец-то закрыто, сообщил сегодня генеральный прокурор Алексей Никанорович Толстый, — женским голосом вещало цветное пятно с экрана телевизора. С некоторых пор именно так Пашка видел окружающих его женщин, всех, кроме одной, той самой, которая в этот момент собиралась на девичник, разбрасывая неугодные наряды по периметру соседней комнаты. — Политический деятель, меценат, миллионер, а проще говоря обычный бандит по кличке Шут, был задержан чуть более месяца назад сотрудниками таможенной службы при попытке пересечения границы с соседним городом N.

Стоит отметить поистине шутовской подход Карла Моисеевича Карабасова к собственному побегу, выраженный в бесконечной, на первый взгляд, череде дешевой клоунады. И да, здесь нет никакой ошибки, именно клоунадой зарабатывал себе на жизнь и свободу вчерашний миллионер, изображая неуклюжего рыжего Бома в цирке шапито «Молния», что, в конечном итоге, его и сгубило.

Вечером, накануне поимки, полюбившийся детям клоун Бом уговорил пятилетнего мальчика Борю украсть для него ключи от машины отца, внешне похожего на его сценический образ. Негодяй бессовестно лгал ребенку, рассказывая ему о страшно больной бабушке, якобы умолявшей Шута, а вернее клоуна, купить ей лекарства. Литр бутафорских слез сделал свое мокрое дело и, вскоре, барсетка с ключами и документами перекочевала из рук ребенка в грязные лапы Карабасова. Шут не учел одного, рыжий двойник оказался не папой, а мамой мальчика, что и выяснилось при проверке документов.

На сегодняшний день вина Карабасова доказана по более чем тридцати пунктам уголовного дела из сорока двух имеющихся, среди которых фигурировало убийство Городового и членов его семьи, являющихся фактическими хозяевами территории Белых снов и всех его пушистых обитателей.

Сразу хочу успокоить всех тех, кто переживает за жизнь и здоровье братьев наших меньших, наследство Городового попадет в самые добрые «зеленые» руки города, в чем вы сможете убедиться сами, ведь уже этим летом нас ожидает открытие обещанной ранее базы отдыха на выгодных для кроликов условиях.

А теперь о погоде. В западной части…

— Паш, ну сколько можно спрашивать? — Танька пока еще МальвИна выключила телевизор и легонько стукнула Павла пультом по плечу. — Ты либо тише делай, либо уши свои деревянные почисть.

— Прости, Танюш, задумался.

— Задумался он… Мне брюки Анюткины нужны, помнишь эти, которые она Артемону на Свидание одалживала?

— А разве он не изъял их в качестве трофея? — Ухмыльнулся Бурый.

— У Аньки изымешь. Она их уже на следующий день вернула свое добро на историческую родину, пообещав родственничку все муки ада в одном флаконе, если вдруг он посадил на них пятно от пирожков. Но, слава богу, обошлось. Чего ржешь то?

— Да так, вспомнил нашу красавицу.

Пашка и впрямь во время просмотра новостей ударился в воспоминания. Каким чудом ему вообще удалось вырваться? И что бы он делал, если бы Танька не выскочила из кухни с горячей сковородой в руках именно в тот момент, когда Глеб пытался технично умыть руки? Когда Пашка бежал по пыльному бетонному коридору, прижимая к груди желанную добычу, он об этом не задумывался. Да что там, он вообще ни о чем не задумывался, ибо в голове торжествующе барабанил марш Мендельсона, наполняя сердце и почки радостью такого объема, который просто нереально удержать в себе. Пашке хотелось кричать и прыгать, но, ввиду его все еще шаткого положения, можно было только бежать и улыбаться.

Коридор, тускло освещенный диодной лентой прикинувшейся плинтусом, заканчиваться, кажется, не планировал. Свадебный марш сменился глухими ударами в висках и весьма ощутимыми в грудную клетку. Прав был Глеб, не стоило ему пренебрегать физподготовкой.

Эхо, многократно отражающее тяжелые, но все еще весьма быстрые шаги Бурого, многократно их повторяло, пробуждая в мозгу единственную отчетливую мысль — а если погоня… И хотя думать о происходящем в таком ключе в корне не хотелось, воображение услужливо рисовало самые разнообразные вариации развития событий, параллельно меняя свадебный марш на несколько иной.

В общем, процесс саморазрушения был запущен. Еще и свет становился все тусклее и тусклее… Хорошо еще это была что диодная лента, а не факелы, иначе уставшее и порядком напуганное сознание Пашки быстро бы подкинуло хозяину картинки удушения в безвоздушном пространстве.

Если верить ощущениям, то следующие полтора километра Пашка преодолел в полной темноте, в очередной раз и мысленно, и вслух проклиная себя за рассеянность и забытый мобильник, а параллельно мечтая плюнуть на все и просто присесть, подперев спиной бетонную стену, и всматриваться в невидимый горизонт, на котором вдруг образовалась тонкая вертикальная полоска света.

— Медик!

— Ну вот и до галлюцинаций добегался. — Тяжело выдохнул Пашка, практически складываясь пополам от боли под ребрами. — Уже шефский голос мерещится. Может пить бросить?

— Я тте брошу, еж недорезанный! Нам еще на твой мальчишник пить, не забыл?

— Нее. — Довольная улыбка озарила Пашкину физиономию, когда полоска света становясь все шире и шире до слез резанула глаза. — Только мне еще невеста окончательного согласия не дала.

— Твоя невеста сейчас мне чуть не дала! По башке сковородкой с горячим маслом. Так что давай, шевели втулками, и успокой уже свою мегеру!

На выходе, весьма искусно замаскированном под горную породу, Пашку встречали трое: Глеб, находящийся в странном расположении духа и более всего напоминавший алкаша со стажем, твердо знающего где припрятана заначка, Эн, она же Артем под толстым слоем штукатурки, и она… Самая красивая девушка в мире. Его любимая девочка с голубыми волосами. Чертовски разъяренная маленькая фурия с остывшей, (хвала богам), чугунной сковородкой.

— Павел, — прошипела она сквозь сжатые зубы, — еще раз ты ввяжешься в какую-нибудь авантюру, я тебя…

— Ты лучше вспомни, где ее брюки, а то ведь такой план срывается!

— Что за план?

Подойдя к столу Пашка демонстративно снял со стены картину с нарисованным очагом и защелкал кнопками на своем новом приобретении — вместительном сейфе, где с некоторых пор хранил свои маленькие секреты.

— Ну… — Замялась Танька.

— Не нукай, выкладывай, а то ведь не видать тебе штанов Артемона как своих ушей.

— В общем… Ты же знаешь, что Глеб ее до сих пор ищет?

— Свою «велоокую нимфу» Да этого только дурак не знает, он ее даже в розыск подавал, через свои связи.

— Ну так вот, у вас тут…

— У нас. — Автоматически поправил Пашка.

— Вот я и говорю, у нас тут Глеб с ума сходит по своей красавице, а у нас там, в писе, Анька по Глебу сохнет. Представляешь, она на него, оказывается, уже год назад глаз положила, даже следить за ним пыталась, информацию собирала, случайную встречу планировала. И главное, нам — ни слова! Обидно. Но мы с девчонками…

— Решили сделать из нее Артемона. — Пашка скептически улыбнулся.

— Ну, конечно она на Артема мало похожа, но ведь согласись, без моей ландшафтной правки, его физиономия тоже далека от роковой красавицы.

— Вот тут согласен. Роковая красавица у нас в городе одна, и Артемону с его черными лапами до нее далеко, потому что моя. Лови свои брюки. И с тебя поцелуй.

— Хоть три! Но потом, сейчас у меня губы накрашены.

Поймав на лету зеленое в маках недоразумение и послав пока еще жениху воздушный поцелуй, Танька упорхнула обратно в комнату, оставив Пашку наедине со своим еще одним сокровищем, о котором не знала даже она. Дневник Татьяны Мальвиной с его, Пашкиным, портретом, неизвестно каким образом оказавшийся в той самой стопке документов на Белые сны.