Ребенок для Азата (СИ) - Зайцева Мария - Страница 37

Не только сейчас, а тогда, замужем за мной.

Проданная и преданная своей семьей, потерявшая ориентиры, она делала то, что делает любое разумное существо. Приспосабливалась. Наверно, и ее чувства ко мне были в какой-то степени приспособлением.

Только я, молодой дурак, привыкший получать свое с полуоборота и полущелчка пальцами, этого не понимал.

Как и не понимал того, насколько увяз в ней, насколько потерял себя.

Я хотел ее физически, я брал ее так, как только могла подсказать фантазия здорового, опытного мужчины, но на самом деле я не был мужчиной. Мальчиком был капризным, получившим в свое распоряжение игрушку и не думающим, каково игрушке в сломанном мире.

Я оставался этим мальчиком долго. Обиженным, разозленным, мстительным. Прав был Адиль, прав…

Сейчас вспоминать свои слова, свои поступки страшно и унизительно.

Но с некоторых пор мальчик начал ощущать себя по-другому.

Отец говорил, что мальчик превращается в мужчину, когда начинает осознавать ответственность за свои поступки.

Я думал, что осознаю.

Я ошибался.

Мой сын лежит в колыбели, обнимая своими руками весь мир. И только моя ответственность теперь: сделать так, чтоб мир обнял его в ответ.

Моя женщина, пусть она пока сопротивляется, но она моя, это знаем мы оба, переживает и тревожится.

Я сделаю все, чтоб она чувствовала себя спокойно.

Наверно, это и есть взросление, да?

— Адиль… — перебиваю я брата, — решай сам эти вопросы, я занят сейчас.

— Брат, ну это неправильно, мне напомнить тебе, сколько мы добивались этого контракта? В реалиях разбираешься ты лучше всего. Надо брать ответственность за свои решения, Азат.

Опять про ответственность…

— Я приеду позже, — решаю я.

— Не увлекайся, брат, — смеется сыто и довольно Адиль.

Судя по всему, у него все в порядке с длинноногой дерзкой блондинкой.

— Себе это советуй, — усмехаюсь я, кладу трубку и поворачиваюсь к кроватке сына.

Магнитом меня туда тянет.

Наклоняюсь и вижу, что Адам не спит.

Грызет сосредоточенно палец на ноге, чмокает.

Увидев меня, тут же отпускает ногу и улыбается. Размахивает руками и ногами, приветствуя.

Ловлю себя на том, что губы непроизвольно растягиваются в ответной улыбке.

Позади слышится шорох, поворачиваюсь, вижу, как Наира, с тихим стоном, тянет к себе подушку.

— Чш-ш… — шепчу я сыну, — тихо, маленький… Мама устала сегодня ночью, пусть спит…

Мне страшно, все еще дико страшно брать его на руки, и в то же время ужасно хочется сделать это.

Наклоняюсь, бережно подхватываю под спинку и шею, вспоминая вовремя, что Наира говорила поддерживать именно так и не присаживать.

Сын полулежа располагается на моих руках и, радостно гукая, тянет ручки к бороде. Нравится она ему, судя по всему.

Наклоняюсь, позволяя схватить и ощущая поистине неземное удовольствие от маленьких цепких пальчиков в бороде.

— Крепкие пальцы у тебя, Адам… — шепчу я, глядя в темные глаза сына, — это у нас у всех, Наракиевых, такие… Если что хватаем, то не отпустим ни за что… Вот отец твой, дурак, отпустил… Ну ничего, теперь умнее буду… Нравится тебе, сын? У тебя тоже будет борода… Если захочешь. Ты вырастешь сильным, высоким, выше меня. И все у тебя будет так, как ты захочешь. Да?

Я разговариваю с сыном, и кажется, что он понимает меня.

Сбоку раздается тихий всхлип.

Поворачиваюсь.

Наира сидит на кровати, красивая до боли в глазах, замученная мною, затисканная до следов на руках и шее. Ей идет. Хочется обновлять эти следы, показывая, насколько плотно эта женщина занята теперь.

Она смотрит, как я разговариваю с сыном, сжимает у груди простынь… И плачет.

Меня тут же обрывает: почему она плачет? Что такое? Больно ей? Обидно? Что-то надумала себе уже? Страшно?

Зверь во мне поднимает голову, требуя немедленно успокоить свою женщину.

Я делаю шаг к ней, прямо с сыном на руках, хочу спросить, почему плачет, но замираю соляным столбом, когда она тихо шепчет:

— Азат… Прости меня… Я так виновата, Азат…

Я смотрю на отца своего ребенка, прижимающего к груди сына, и не могу сдержать слез. Наверно, это самое прекрасное зрелище на свете, я его на всю жизнь запомню.

Как бы ни сложилось у нас дальше, что бы ни произошло, даже если мы все-таки не сможем найти точек соприкосновения и быть вместе, даже если я на него буду злиться, понимаю, что эта картина: смуглый мощный мужчина, аккуратно и бережно держащий в своих здоровенных ладонях маленького нежного ребенка, тихо разговаривающий с ним серьезным, спокойным голосом… Эта картина будет примирять меня с любой несправедливостью и напоминать, что в мире есть что-то хорошее…

Я смотрю на Азата, на его лицо, светлое сейчас, спокойное, красивое до нереальности… Он носит Адама на руках, позволяя ему вцепиться маленькими пальчиками в бороду, и мой сын, его сын, смотрит в лицо отца широко раскрытыми удивленными глазами.

Они так похожи, Всевышний!

Они явно понимают друг друга!

И явно наслаждаются общением друг с другом.

Настолько заняты, что не замечают, как я смотрю на них, как сажусь на кровати, прикрывая грудь простыней…

А я не могу оторвать от них взгляда.

И неожиданно пронзает мысль: мой сын мог бы получать эту ласку, это общение с отцом, с самого рождения! Да что там! Еще в животе моем! Он бы слышал его голос, ощущал тяжесть ладони на своем временном домике, привыкал бы… Может, чувствовал еще большую защиту, ощущал себя в безопасности…

И потом, когда родился… Азат бы держал его на руках. Вот так же. Смотрел, разговаривал, приучая к своему спокойному голосу, к своему запаху… Ведь для ребенка это так важно. Не только мамин запах, мамино присутствие, но и отца!

А мой мальчик не получал даже моего внимания в достатке.

И только сейчас я ощущаю, насколько эгоистичным было мое желание во что бы то ни стало реализовать себя, добиться чего-то не только, как женщина, но и как человек!

В какой-то момент, когда это стало получаться, когда мои заслуги отметили, пригласили на хорошую работу, на новую должность, доверили большой участок работы, я словно с ума сошла.

Решила, что буду все делать для того, чтоб выбиться, чтоб реализоваться… И тратила на это все свои ресурсы, не видя, как сильно во мне нуждается маленький, самый важный человек в моей жизни.

Я зациклилась на работе. Мне там было интересно. А с Адамом — нет.

И сейчас это осознание бьет настолько больно, что сердце заходится.

Мой сын смотрит на своего отца, радуясь их единению, их общению…

А я лишила его этого. Я.

И Азата я лишила возможности быть рядом с сыном. В своей эгоистичности видя только угрозу, не желая ее устранять мирным путем, сбегая от нее…

Только теперь понимаю, насколько слепа была, насколько обедняла жизнь своего мальчика. И свою! Свою жизнь!

Почему я думала, что человек может реализовать себя только в работе? Почему я забывала о том, что каждый день моего сына — бесценен? И то, что он проходит без меня, ужасное преступление?

Мне не хватало денег? Хватало. Живу я в квартире, которую предоставил центр, мне выплачивают пособие, на которое можно жить. Не богато, но вполне сытно. И работа у меня есть, можно же было не хвататься за все проекты подряд, стремясь выслужиться, а работать по силам, уделяя больше времени моему мальчику. В конце концов, меня никто не гнал в офис, я сама захотела! Потому что так мне казалось правильным для карьеры.

Но зачем мне эта карьера, если я не вижу глаза своего сына? Не наблюдаю, как у него растут зубки, не знаю, какой цвет краски он предпочитает в этой самой развивающей игре? И игру-то ему Аня нашла! Не я!

Стыдно… Всевышний, как стыдно…

И Азат… Он такой светлый сейчас, такой довольный. Осторожно держит Адама, смотрит на него внимательно, что-то так серьезно объясняет…