Ребенок для Азата (СИ) - Зайцева Мария - Страница 26

В любом случае, кроме Азата, на нас никто не смотрит. Все внимание народа — в центре, где, извиваясь и изящно вытягивая голую ножку, задирая юбку чуть ли не до нижнего белья, танцует Лаура. Она — мастер в этом деле, брала уроки танго и латиноамериканских танцев, а ее партнер, судя по всему, тоже где-то учился. Они на удивление красивая пара: оба светловолосые, стройные, превосходно двигающиеся. Одно удовольствие смотреть…

Ловлю опять на себе жесткий взгляд из ВИП-зоны, отворачиваюсь поспешно. Брать Азата, Адиль, тоже не курит. И на свою спутницу, томной пантерой раскинувшуюся рядом на диване, не смотрит.

Он напряженно всматривается в центр зала, где белый легким мотыльком порхает Лаура. Она улыбается так широко, смотрит только на своего партнера, двигается изящно и возбуждающе… И, конечно, делает это только для себя.

Я отворачиваюсь от этого душевного стриптиза, Тодд что-то говорит на ухо, мягко дыша легким спиртным ароматом в шею, я киваю, смеюсь невпопад.

А сама лихорадочно обдумываю, как бы забрать отсюда Лауру.

И самой уйти, конечно же.

Братья Наракиевы не выглядят спокойными, а это значит, что там все очень плохо.

Азат

Я. Её. Убью.

Просто встану сейчас, отправив к шайтану все логические, правильные доводы, отправив туда же высокое мнение кого-бы то ни было, просто подойду к ней и… И нет. Не убью.

Взвалю на плечо, прямо посреди танцпола, не обращая внимания на ее вопли, сопротивление и прочие мелочи. Сразу так надо было сделать, сразу! Еще год назад, когда впервые увидел! Прямо там надо было хватать и утаскивать! И под замок!

Нет!

Сначала в кровать — с ночи до утра, потом под замок! А потом опять — с ночи до утра!

И все! И не было бы моих мучений! Не было бы этого бешеного стука сердца сейчас, не было бы седых волос в бороде, не было бы постоянно ноющего к вечеру виска… Ничего бы не было. А моя русалка была бы. Со мной. Подо мной. И ребенок ее был бы мой!

Насколько, все же, было проще предкам!

Понравилась девушка, калым заплатил и забрал! И все! Все! А если нет калыма, силой увез! И тоже все! И женщине в голову не приходило артачиться, бежать, вообще переживать по поводу того, что что-то не так! Все было так! В силах мужчины было сделать, чтоб все было так!

А сейчас…

Сейчас я пожинаю плоды своей мягкотелости, своей неуверенности. И глупости, куда же без нее.

Моя женщина танцует с другим. Моя женщина не хочет меня видеть, не хочет ко мне прикасаться! Боится! Я для нее — Зверь! Она не хочет ничего со мной общего иметь! Она настолько ничего не хочет, что сбежала от меня, едва представилась возможность, и легла в постель к другому! И родила от него ребенка! Это мог бы быть мой ребенок… Мой!

— Брат, осторожно, кресло сломаешь, — хрипло комментирует мое состояние Адиль, не отводя взгляда от танцующей посреди танцпола пары: девушка в белом, словно длинноногий мотылек, невероятно развратный мотылек, надо сказать, но это уже не мои проблемы. И высокий мужчина, очень неплохо ведущий ее в танго. Наверно, это даже красиво выглядит. Брату не нравится, но тут я его понимаю. Мне тоже не нравится.

Моя женщина — не мотылек. Она — пламя. Это проклятое платье, которое необходимо срочно содрать с нее и сжечь, к шайтану, эти волосы, черные и блестящие, забранные вверх, а по тонкой шейке — локон… И шейка эта податливо изгибается, беззащитная такая, манящая… Подойти сзади, вжать в себя, чтоб сразу поняла, насколько все серьезно… И вонзится зубами в мягкую, манящую плоть. Оставить свое клеймо на самом видном месте! Чтоб никто не сомневался, чья она! Чтоб все видели: занята! Моя! Моя!

Дышать тяжело, кальян, который мы с Адилем пытались лениво курить до этого проклятого, возмутительного представления, не помогает, не успокаивает.

Я смотрю, как посторонний мужчина трогает женщину, которую я считаю своей, несмотря ни на что, и понимаю, что терпения уже нет. Нервы истончились, не в последнюю очередь благодаря ей, самой моей жуткой проблеме в жизни. И самой сладкой.

Она хороша. Она настолько хороша, что, увидев ее сегодня в начале вечера, я едва сумел сдержать себя. Ярость, бешенство пополам с диким желанием захлестнули вены, заменив кровь, вытеснив с таким трудом найденное хладнокровие.

А ведь я старался. С того самого дня, когда приказал развернуть машину на полпути, так и не показав Наире дом, купленный специально для нее и ее ребенка. Ребенка, которого я готов был признать своим, даже не видя. Просто потому, что это — плоть от ее плоти.

Да, совсем я стал тряпкой, мягкой патокой рядом с ней. Ни отец, ни тем более дед не поняли бы. И не приняли.

Но их нет в живых, а больше мне не перед кем отчитываться.

О том, что моя жена сбежала, знает ограниченный круг людей, и эти люди, если надо, будут молчать.

Я менял свое решение по отношению к Наире столько раз, что сам себе стал напоминать медный флюгер на нашей детской крепости.

Желая наказать, я сходил одновременно с ума от жаркой потребности обладать и готов был… Да на все готов был!

Но ее слова, отчаянное сопротивление, вывели мое безумие на новый уровень. Она не хотела без любви. Мой отец и, особенно, мой дед просто усмехнулись бы в ответ на такое смехотворное заявление. Какая любовь, женщина?

Женщины не умеют любить. Они просто умеют подстраиваться. Это обмен. Мужчина уважает, заботится, обеспечивает, женщина — отдает себя и рожает детей. Все честно.

Было. Пока на моем пути не попалась одна сладкая русалка.

И, если раньше, взяв ее в дом и постель, я наивно думал, что живу и действую по заветам предков, и это правильно, то сейчас, пройдя через ад потери, бешенства, ревности, безумия, разочарования, я понимаю, что мне нужно от нее, чтоб любила. И тогда нужно было. И сейчас — тоже.

Потому слова ее убили. В очередной раз, теперь уже без флера животной похоти.

Я ее, оказывается, и год назад любил.

И сейчас…

А она…

Все сразу стало неважным: моя месть, мое желание ее унизить, наказать, обидеть. Я не мог ей сделать больнее, чем она мне. Потому что сложно найти равноценный уровень боли, если человек к тебе равнодушен, если боится.

Я решил оставить ее в покое, наконец. Перестал крушить груши в спортзале, силой воли ограничил наблюдение за ней на работе.

Пусть живет так, как считает нужным.

За неделю я не то, чтоб пришел в норму, но все же взял себя в руки.

И даже на корпоративное мероприятие пригласил одну из девушек Адиля, которых он в последнее время почему-то забросил.

Я шел, прекрасно понимая, что увижу Наиру, и готовился к полному равнодушию, готовился к своей моральной победе.

А победила она. Маленький пламенный цветок, притягательный и обжигающий.

Я смотрю на нее весь вечер и ощущаю, как жжет все внутри. Это сгорают мои принципы, моя воля, мое сердце.

— Маленькая дрянь, — ругается на родном языке брат, не отводя взгляда от белокурой подружки Наиры, сжимает не хуже меня подлокотники кресла, и теперь мой через возвращать ему насмешливое:

— Брат, осторожно, кресло сломаешь…

Он смотрит на меня странно отсутствующим взглядом, а затем скалится, словно зверь.

— Мне кажется, брат, что здесь женщины не умеют себя вести, — кивает на Наиру, подставившую ушко долговязому парню. Он что-то шепчет ей, а руки с талии опускаются чуть ниже. Чуть-чуть, но я вижу разницу. И зверею.

— Да, согласен, брат… — голос у меня хрипит, а взгляд наливается красным. Все в огне! Я в огне! Сожгла меня, русалка огненная!

— Надо научить, да? — комментирует брат ситуацию, не отрываясь уже от блондинки.

— Да, надо… — эхом отвечаю я. — Обязательно надо…

— Нэй, еще раз хочу поблагодарить за отличную организацию мероприятия, — у Боба слегка заплетается язык, и я с некоторым беспокойством посматриваю в начало переулка. Когда уже такси приедет?