Другая жизнь. Назад в СССР-2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 10

— А ты пел Визбора, — тихо сказала какая-то девчонка. — А его же Милая моя, не знаешь, случайно.

Я кивнул. Было ещё светло. День в июле длинный…

— Солнышко?

— Ага. Сыграй, а?

— Да, пожалуйста, — так же почему-то тихо сказал я.

— Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены, [9]

Тих и печален ручей у янтарной сосны,

Пеплом несмелым подёрнулись угли костра,

Вот и окончилось всё — расставаться пора.

Милая моя,

Солнышко лесное,

Где, в каких краях

Встретишься со мною?

Крылья сложили палатки — их кончен полёт,

Крылья расправил искатель разлук — самолёт,

И потихонечку пятится трап от крыла,

Вот уж действительно пропасть меж нами легла.

Милая моя,

Солнышко лесное,

Где, в каких краях

Встретишься со мною?

Не утешайте меня, мне слова не нужны,

Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны,

Вдруг сквозь туман там краснеет кусочек огня,

Вдруг у огня ожидают, представьте, меня!

Милая моя,

Солнышко лесное,

Где, в каких краях

Встретишься со мною?

Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены,

Тих и печален ручей у янтарной сосны,

Пеплом несмелым подёрнулись угли костра,

Вот и окончилось всё — расставаться пора.

Милая моя,

Солнышко лесное,

Где, в каких краях

Встретишься со мною?

— Ну, вот. Чем всегда заканчивали сборы, тем начали. Может тогда уж и по домам поехали? — спросила Татьяна. — Завтра будет хорошая погода и надо будет стену пощупать. Кто соревноваться, конечно будет… Мишка — точно будет, ему нужен для второго разряда этот маршрут. Или ты на первый сразу рассчитываешь?

— Не-не, — покрутил головой я. — Мне много не надо. Мы же соревноваться приехали. Что надо, то и сделаю.

— О, как! Молодец! Не за себя переживаешь, за команду! Учитесь, студенты! И студентки! Не устал народ веселить? Они, смотри вон, разлеглись уже. Отдыхают. Говорила я тебе, сюда все переберутся…

— Так я к тебе убегу, пустишь?

— Куда я денусь? — вздохнула Татьяна. — Спой тогда и для меня что-нибудь.

— Несёт меня течение, хочешь? — спросил я.

— Давай, — вздохнула она. — Почему у тебя все песни такие печальные?

— Так, э-э-э, про любовь же, — сказал я. — Петь?

— Пой.

Я спел[10]. Стало ещё грустнее. Девчонки с мальчишками стали расходиться.

— И погода такая мерзкая, — сказала Татьяна. — И ты ещё со своими песнями душу разбередил. Пойду ка и я в свою палатку.

— Да и мы пойдём, — сказал кто-то.

— Девять часов уже. Если погода будет, с утра-пораньше можно на стену… Хоть потренироваться.

— Ну, да…

— Да и я тоже… К себе пойду…

Пырков поднялся. И вскоре я в палатке остался один. Случилось это как-то неожиданно быстро. Я почесал в раздумье затылок, не раздеваясь завалился на матрас и застонал от блаженства.

— Ты, прямо, как и я, чуть тормозишь, когда играешь, и поэтому лирические песни получаются ещё лиричнее, хе-хе, — сказал «внутренний голос». — Я слушал и плакать хотелось.

— У тебя же нет эмоций, кроме моих? Или врал?

— Не врал. Так и ты чуть не плакал. Я сейчас со стороны слушал. Звучало так грустно, что хоть вешайся. Смотри… Мало ли, как кто расстался, уезжая на турслёт… Хе-хе… Не хватало утром…

— Тихо ты! — тормознул я «предка». — Не хватало нам ещё этого.

За окошком медленно темнело небо с облаками, кое-где покрытыми солнечными «зайчиками».

— Тише! — сказал кто-то женским голосом, когда я, вздрогнув от прикосновения, проснулся. — Ты что не раздетый спишь?

Маленькая женская рука шарила по мне и моментально привела меня в возбуждённое состояние.

— Ни фига себе, — мысленно удивился я и спросил. — Ты кто?

Кто-то хихикнул и прошептал.

— Русалка. Сейчас утащу тебя в старицу. Там глубоко под скалой.

Она продолжала меня щупать и залезла холодными руками под мастерку.

— Бр-р-р, -сказал я. — Какая ты холодная.

— Так согрей, — прошептала она.

— Э-э-э…

— Или ты ещё не динь-динь?

— Ага, — соврал я.

— Ух, ты… Какой ценный кадр. Тогда мы сейчас быстренько, а потом ещё разик.

Как с меня слетели спортивки, я не понял. Не понял и то, как меня легко оседлали. Хотя… Чего там седлать? Всё торчало так, что садись чем хочешь. Кто-то сильно хотел и воспользовался мной, как спортивным снарядом. Причём, с обоюдным удовлетворением.

— Ну, ты, какой молодец, — сказала «кто-то» не слезая с меня и продолжая процесс «шевеления». — Мальчиш — крепыш. А-а-х… Сказала она и снова затрепетала, сжав мой отросток так сильно, что и я тоже несколько раз конвульсивно дёрнулся, притягивая её бёдра к себе так плотно, как мог.

Она легла на меня, выскользнув и оказавшись лицом на моём животе. Её грудь коснулась него и он снова поднялся.

— Какой умница, — прошептала она, целуя мой в кубиках живот.

Потом она, как я понял встала на колени, потому что её волосы коснулись оголённой плоти.

— Чёрт! — выругался я, почувствовав теплоту её рта и приподнял бёдра.

— Не сейчас, — услышал я и вновь почувствовал, как меня оседлали, только в позиции назад.

— Ох, — снова сказали мы вместе после нескольких фрикций.

Мне было легко с ней. Даже странно. С Любой практиканткой и то приходилось иногда повозиться и растягивать своё удовольствие. Хорошо, «предок» научил, как. А тут… Я чувствовал себя сверхчеловеком.

— У-у-у-ф, — наконец откатилась она.

Мы уже давно лежали не на «надувастике», а на бабушкином коврике, благо, тот был относительно широким. Девушка продолжала мной играть, трогая пальцами и я заметил, что эти пальцы не были пальцами девушки-скалолазки.

— Какой ты стойкий оловянный солдатик, — сказала она, поглаживая мою плоть. — За такую ночь надо благодарить.

Она привстала на колени, склонилась. Её правая грудь легла мне в ладонь, а левая коснулась соском предплечья… Я застонал от блаженства и накрыл левой ладонью её голову.

Она убежала, так же тихо как и пришла, а я ещё долго лежал и тупо пялился в темноту. Потом оказалось, что «кто-то» специально прикрыл моё окошко и потому в палатке было так темно. А проснулся я от крика:

— Эге-е-й! Трубаду-у-у-р! Лето красное проспишь. Ты там не голый, случаем?

— Голый конечно. Я всегда сплю только голым. Врачи сексопатологи рекомендуют.

— Кто-кто? — спросила Татьяна Миргородская. — Какие врачи?

— Сексопатологи.

— Это, кхм, где такие есть? — удивилась она, но в палатку не зашла.

— Да везде. Кхе-кхе… Где есть секс.

— В СССР секса нет, — решительно заявила Татьяна. — И-и-и… вообще… Не с тобой об этом говорить! Болтаешь, что не попадя!

— Это почему это? Мне уже шестнадцать. Говорить уже можно. Ха-ха…

— Вот то-то, что только говорить, — хмыкнув, сказала Татьяна. — Выходи строиться, короче. Флаг поднимать скоро будем, а ты дрыхнешь как сурок.

— Поднимайте без меня, — сказал я, зевая так, что от моего тигриного рыка примолкли птицы.

— Вот ты…

Татьяна куда-то утопала, а я увидел, что окошко прикрыто брезентом и сквозь узкие щелки в палатку пробивается яркое солнце. Также я почувствовал, что в палатке нагревается влажный воздух и становится душновато. Погода за «бортом» стояла отличная и я, вступив в резиновые сапоги, выскочил на улицу. Змей в кустах и траве тут было немеряно и быть укушенным гадючкой, или щитомордником мне не хотелось.

Как и полагается самой большой палатке, она стояла в центре лагеря на небольшой возвышенности. Вокруг палатки был выкопан небольшой ров, имеющий сток в общий «арык» и притоки от других палаток, стоящих выше этой по склону.

Татьяна меня вырвала из объятий морфея несколько рановато, по моему мнению. Буквально все «туристы» бродили вялые и никуда не спешили. Не стал спешить и я. Не торопясь выполнив гигиенические процедуры, я позавтракал остатками вчерашней перловой каши с тушёнкой и запил её чаем, протолкнув картечь в желудок. Вчера горячая каша казалась божественной.