Даша-обаяша для глозного босса Ладоса (СИ) - Цветова Мира - Страница 4

Невозможно представить, как влюблена я была в Гордея в этой далёкой молодости, которая сейчас кажется скорее полузабытым сном.

Знаю, мы были максимально неподходящей друг другу парой, мы вообще никогда не должны были быть вместе, но...

Те несколько недель, проведённых вместе, стали для меня, наверное, самыми яркими и приятными за последние несколько лет, настолько тёплыми и уютными, что я до сих пор вспоминаю их с улыбкой, даже спустя годы!

Честно, тогда я была готова признаться Гордею в своих чувствах, но... одно подлое предательство перечеркнуло все планы, всю жизнь.

Не сломило меня, но лишило самого дорогого.

Но я не имела никакого отношения к тем деньгам, которые наш общий с Гордеем друг Равиль, племянник богатого и влиятельного бизнесмена, украл из-под носа у своего же дяди, но, когда понял, что деньги ему не унести, Равиль всё выставил так, будто это мы похитили деньги, часть похищенных денег подкинул мне, часть Гордею.

Из-за этого мы оба потеряли работу, а ещё и утратила доверие мужчины, которого любила, потеряла его, думала навсегда, но встретила случайно спустя долгие годы... и снова меня кто-то подставил, подкинув деньги, которые я никогда не видела!

Ненавижу...

Почему жизнь так несправедлива ко мне?

Я всего этого не заслужила!

После всех трудностей и испытаний, после всего, что выпало на мою судьбу, я заслужила простого человеческого счастья...

— Мне казется, этот Голдей на нас запал, — с уверенностью говорит дочь, пока мы едем домой на автобусе, — вот увидишь, не успеем до дома доехать, он нам узе пелезвонит...

Даша замолкает, видит мои слёзы.

— Мамуль, — тихо спрашивает она, — почему ты плачешь? Это из-за денюшек? Не плачь, я знаю, что ты их не блала, этот Голдей ещё извиняться будет и цветы нам пливезёт, а мы на него обидимся, как настоящие зенсины и не будем с ним лазговаливать!

— Да ты же моё чудо, — улыбаюсь сквозь слёзы, — всегда за меня заступаешься, никому в обиду не дашь.

— Конесно, — кивает Даша, — кто зе ещё будет мне косищки заплетать и включать мне песни Андлюшеньки Губина, когда у меня плохое настлоение....

— Ты же, вроде, раньше любила рыжего из Иванушек слушать, — усмехаюсь, вытирая последние слёзы, — когда настроение плохое.

— Лазлюбила, — печально вздыхает дочь, — он иногда так непонятно сепчет в песнях, сто я ничего не могу лазоблать, мне глустить охота, а я сижу и слусаю, что зе там этот лыжый шепчет.

— Действительно, — смеюсь, обнимая дочь, — неудобно.

После общения с дочкой настроение, как обычно немного поднимается, Даша для своих лет очень умная и сообразительная, отлично чувствует, когда мне плохо, всегда старается утешить или поднять настроение, никогда не остаётся в стороне.

А ещё у ней очень хорошая память, она буквально на лету всё запоминает и практически ничего не забывает.

Для таких, как она, кто-то даже термин удачный придумал, “вундеркинд в колготах”, правда, мне больше нравится фраза “знаток в сарафане”, так как я больше люблю передачу с чёрным ящиком и хрустальной совой.

А вот Даша почему-то очень любит все передачи, которые не подходят для её возраста, дочь говорит, что в них эмоции интереснее, правда, сама их не всегда до конца понимает.

Но надо в любом случае следить, чтобы дочь меньше смотрела шоу про любовь, разводы и криминал, а то вырастет такой же отбитой, как герои этих самых шоу...

После автобуса заходим в любимую пекарню, себе беру на вечер салат, дочери запеканку, готовить сегодня сил нет...

Поднимаемся к себе на этаж, но, едва я открываю квартиру, как кто-то с верхнего этажа пулей сбегает вниз, толкает меня в квартиру.

Едва не падаю, с трудом устояв на ногах, в ужасе смотрю, как незнакомец в маске подхватывает Дашу.

— Нет, не трогайте дочь...

— Будешь знать, как с нами связываться, — доносится из-под маски, — больше ты свою малявку не увидишь!

Даша, конечно, отчаянно колотит незнакомца маленькими кулачками, но силы явно неравны.

Незнакомец уже разворачивается, чтобы сигануть вниз по лестнице... но тут появляется Гордей.

— Какого чёрта здесь происходит? — рявкает он. — Отпусти ребёнка, сейчас же!

Он отбирает Дашу у незнакомца, бьёт того под дых, отдаёт дочь мне, командует коротко:

— В квартиру, быстро.

Сам же хватает незнакомца, срывает с него маску.

Под ней совсем молодой пацан, лет двадцать от силы.

— Зачем тебе ребёнок? — грозно спрашивает Гордей. — На кого ты работаешь? Отвечай! Кучеров тебя подослал?

— Нет, нет, — бормочет испуганно незнакомец, — я не знаю никакого Кучерова, мне заплатили, сказали ребёнка забрать, припугнуть девушку, а ребёнка спрятать...

— Кто тебе это приказал? Отвечай!

Но парень не признаётся, лишь испуганно повторяет, что он ни в чём не виноват, и ему просто заплатили...

Гордей заводит его к нам в квартиру, закрывает двери.

— Вы как, девочки, — спрашивает у нас Гордей, — в порядке? Вам не тронули? Вреда не причинили.

— Всё нолмуль, — отвечает дочь, — только снимайте с дядей похитителем обувь, мама тут вчела всё помыла.

Я едва сдерживаю улыбку, когда строгий и жёсткий Гордей сначала сам снимает обувь и надевает домашние тапочки, а потом заставляет это же сделать горе-похитителя.

Дочка чуть смущённо говорит:

— Извините, дядя похититель, у нас немного неплиблано...

— Малая, — говорит есть Гордей, — нам надо средство, чтобы разговорить негодяя, посмотри, что там есть в холодильнике, всё неси.

— Есть лыбий жил, — отвечает Даша.

Гордей кивает.

— Пойдёт, тащи сюда.

Дочка достаёт баночку со старым жиром, которую нам больше года назад приносил кто-то из соседей.

Но прежде, чем отнести баночку Гордею, дочь вдруг поворачивается ко мне и спрашивает:

— Мам, а Голдей и есть мой папа?

Гордей

— Мам, а Голдей и есть мой папа?

Настя изумлённо смотрит на дочь.

— Даша, но... с чего ты решила?

— У нас халактелы похожие, — ничуть не задумываясь, отвечает малая, — и пу-пу-пу он делает, как я... а ещё у нас глаза одинаковые, и нос такой кливо... класивый.

В первую секунду я застываю от неожиданности, даже забываю, что держу негодяя за шкирку.

— Отпустите, умоляю, — хрипит он, — я сейчас задохнусь...

— От нежности? — уточняет малая.

— От безысходности, — бормочет негодяй.

Но я его не слушаю, смотрю на девушку, жду объяснений.

— Ответь уже, Насть, — говорю грозно, — это вправду моя дочь?

Вижу, как дрожат её губы, того и гляди, расплачется.

— Прости, — говорит она едва слышно, — я боялась тебе сказать... после всего, я думала, что ты меня накажешь, ты всё время был зол на меня, и я... боялась сказать тебе про дочь.

Она прячет лицо в ладонях, начинает плакать.

Чувствую, как меня настойчиво дёргают за штанину.

Опускаю взгляд, вижу малую.

— Не стой, пап, — говорит она тихо, — обними маму, а я за злёдеем пока плисмотлю.

Мерзавец в надежде отскочить по лёгкой, просит умоляюще:

— Прошу вас, отпустите... у меня дома кот.

— Влунишка, — говорит ему малая, — на тебе шелсти даже нет, и котом от тебя не пахнет.

Я же осторожно подхожу к Насте, беру её за руки, заглядываю в эти светлые добрые глаза.

И, не в силах удержаться, нежно целую её в губы.

Она не вырывается и не сопротивляется.

Лишь смотрит на меня испуганно.

— Прости, — отвечает едва слышно, — я, правда, я боялась сказать тебе о дочери после всего, что произошло, ты был зол на меня и ты... я боюсь, что ты никогда меня не простишь.

Улыбаюсь, глажу её по щеке, осторожно, медленно, как она любит.

— Глупая, я бы простил тебя сразу, если бы ты сказала мне о дочери. Не надо было бояться.

Она всхлипывает берёт меня за руку, закрывает глаза.

— Я... в первые месяцы даже не знала, что делать... после того, как нас уволили, и я попала в больницу, мне вообще сказали, что я не смогу забеременеть, а сразу после больницы... когда переехала в другой город... поначалу на стрессе даже не заметила, что у меня задержка, а потом сделала тест, и всё узнала, но ты... был уже слишком далеко.