Инженер Петра Великого 4 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 10

Вечером я завел его к себе в кабинет. Рабочая атмосфера тут же сменилась на какую-то напряженно-торжественную. Я молча подошел к стене, нажал на неприметный выступ в панели, и кусок стены отъехал в сторону, открывая тайник (недавно сделал, захотелось похвастаться перед мастером). Оттуда я вытащил тяжеленный дубовый ларец, окованный железом, и водрузил его на стол.

— Андрей, — я посмотрел на Нартова. — То, что в этом ларце, — тайна государственной важности. Величайшей. Знать о ней будем только мы вдвоем. Дай слово, что все, что ты сегодня увидишь, с тобой и умрет.

Он посмотрел на меня, потом на ларец. В его взгляде не было ни тени страха. Он выпрямился и четко, с расстановкой произнес:

— Клянусь Всемогущим Богом и животворящим Его крестом, ваше благородие.

Я откинул тяжелую крышку. Внутри, на бархате, лежали аккуратные свитки бумаги, исчерченные тонкими линиями, цифрами и схемами. Мои чертежи. Главное сокровище, которое я научился прятать.

— Это, Андрей, сердце будущей России, — сказал я. — Вот, — я развернул первый свиток, — конвертер для выплавки стали. Нормальной стали, а не того, что мы сейчас варим. Вот, — я выложил следующий, — поршневой компрессор, чтобы дуть в него как следует. А это… это паровая машина. Сила, которая заставит крутиться все наши заводы. Твоя задача — не строить. Пока не строить. Твоя задача — понять. Изучи каждый винтик, каждую загогулину. Сделай из дерева макеты, в уменьшенном виде. Когда я вернусь из похода, а я надеюсь, что вернусь, мы начнем такую карусель, что все ахнут. И ты будешь в ней главным механиком.

Он смотрел на чертежи, и я буквально видел, как в его голове щелкают шестеренки и рождается новый мир, где металл подчиняется трезвому расчету.

И конечно же Нартов «загорелся».

Через три дня я пошел на тайную встречу с капитаном де ла Серда. Старый испанец принял меня в той же своей спартанской келье. На столе были разложены карты (Брюс выдал все что у него было от его шпионов). Мне пришлось пойти на огромный риск и выложить ему все как на духу — и про Орлова, и про дезу, и про нашу настоящую цель. Любая утечка — и мне крышка. Но по-другому было нельзя. Не мог же я просить его проложить маршрут в никуда.

Де ла Серда слушал молча, ни разу не перебив, постукивая костлявым пальцем по карте. Лицо — каменное. Когда я закончил, он не сказал ни слова. Только махнул рукой в сторону двери.

— Мне нужно подумать.

И я дал ему время, правда врожденная паранойя заставила меня поставить десяток орловских вояк для наблюдения за испанским посольством.

За это время я проверял людей, оружие, припасы, но мыслями был там, в этой маленькой комнатке, где старый, обиженный на весь мир испанец вертел в руках судьбу всей нашей затеи.

Когда я по его приглашения снова пришел к нему, он уже ждал у стола. Карты были испещрены новыми пометками.

— Все ваши первоначальные задумки — чушь собачья, барон, — заявил он без всяких предисловий. — Идти к рудникам вглубь страны — бессмыслица. Вас там в лесах перещелкают.

Он ткнул пальцем в точку на побережье Ботнического залива.

— Вот цель. Город Евле. Там стоит их самый жирный металлургический завод, который переваривает всю руду с лучших месторождений. Хлопнете по нему — и перережете шведам главную артерию. Они без нормального металла останутся на год, если не на два.

— Но как туда подобраться? — спросил я. — Шведский флот…

— А мы и не полезем ко льву в пасть, — криво усмехнулся он. — Мы мимо проскользнем. Пойдем вдоль финского берега, будем по шхерам прятаться. Дойдем до архипелага Кваркен. А оттуда, за одну ночь, сделаем бросок через пролив. Долго, опасно. Это единственная дырка, где нас не будут ждать.

Я смотрел на новую линию, которую прочертила его рука. С души упал здоровенный камень. Моя сумбурная авантюра наконец-то обрела холодную логику и точность настоящего стратегического плана.

Мы долго обсуждали мелочи и я поражался пытливому уму старика, который на простых бумажках смог объяснить как лучше поступить в той или иной ситуации. Казалось, что глядя на линии на бумаге, он уже физически находится в той местности и видит все плюсы и минусы. Колоссального ума тактик.

Едва распрощавшись с де ла Серда, я с головой нырнул в работу. Последние недели перед походом превратились в какой-то безумный марафон, где сон считался непозволительной роскошью, а мастерские стали мне и домом, и казармой. Попытка собрать оружие будущего из материалов прошлого оказалась настоящим инженерным адом. Это была бесконечная череда компромиссов, где мои знания постоянно бились лбом о суровые реалии этого века. Каждый шажок вперед стоил мне десятка обходных маневров и кучи нервов.

Проект, который я про себя обозвал «Дыхание Дьявола», был моим главным козырем. Сама идея термобарической бомбы была простой, но вот ее воплощение в железе и дереве превратилось в ту еще головоломку. Первым делом встал вопрос с топливом. В мое время для таких фокусов замутили бы что-нибудь на основе этиленоксида или на крайняк плеснули бы керосина. Здесь же пришлось крутиться. После серии экспериментов, от которых в мастерской стоял такой чад, что глаза выедало, я остановился на адской смеси из обычного «хлебного вина» и скипидара. Легкий и летучий спирт должен был моментально испариться, создав облако. А более жирный и тяжелый скипидар давал этому облаку «массу» и адскую температуру горения. Чтобы поддать жару, я приказал на специально приспособленных жерновах перемолоть в пыль лучший древесный уголь. Эту черную, бархатистую дрянь мы подмешивали в горючку, превращая ее в густую, липкую суспензию.

Но самым геморройным делом оказалась система подрыва. Нужен был точный таймер, который бы обеспечил два взрыва с задержкой в полторы секунды. Без всякой электроники решение могло быть только одно — пиротехника. Я заперся в лаборатории и, напрягая память, принялся воссоздавать бикфордов шнур (благо от возни с фейерверками остались материалы). Мы плели тугие жгуты из лучшей пеньки, часами вываривали их в концентрированном растворе селитры, а потом плотно обматывали несколькими слоями просмоленной ткани. Работа была кропотливая, но в итоге я получил то, что хотел — шнур, горевший с более-менее предсказуемой скоростью.

На его основе я и собрал весь запал. Основной шнур, рассчитанный на несколько секунд, должен был сработать уже после выстрела из мортиры. От него шло короткое ответвление к вышибному заряду. Это была слабенькая порция обычного дымного пороха. Его задача была не разорвать прочную дубовую бочку, а силой, как поршнем, выплюнуть из нее липкую смесь. Мы провели несколько пробных подрывов пустых бочек, подбирая нужный вес заряда, пока не добились мощного, направленного выброса. Основной шнур должен был гореть еще полторы секунды после первого хлопка. Его длину мы вымеряли с точностью до миллиметра, угробив на это несколько драгоценных, уже заправленных бочек, которые просто сгорели без второго взрыва. На конце шнура был второй, инициирующий заряд. Он состоял из смеси моего бездымного пороха, который давал высокую температуру, и мелких железных опилок. Эта смесь при поджоге давала ослепительный, горячий сноп искр — как раз то, что нужно, чтобы поджечь распыленное в воздухе топливо.

Если с «Дыханием Дьявола» я еще кое-как справлялся, то проект «Щука», моя механическая торпеда, заставлял меня просто рвать на себе волосы. Идея внешнего привода была единственной реальной, но ее реализация упиралась в проклятые материалы. Корпус мы сколотили из прочных дубовых клепок, как бочку, только сигарообразной формы, хорошенько просмолили швы, а снаружи обили тонкими медными листами и отполировали до блеска, чтобы лучше скользила. Внутри, занимая почти все место, крутился огромный деревянный барабан на оси.

Но все мои усилия разбивались о главную проблему — трос. Для нормальной работы торпеды нужен был тонкий и чертовски прочный стальной трос, который бы выдержал бешеное натяжение. Производство приличной стали в Игнатовском все еще было в зачаточном состоянии. Я мог делать небольшие партии для клинков или пружин, но вытянуть из них сотни метров проволоки было из области фантастики. Пришлось снова выкручиваться. Я приказал взять лучший морской пеньковый канат. Затем на специально сколоченном станке (вот уж где Нартов показал класс, устыдив меня — я вспомнил свой первый станок в этом мире) мои мастера начали вплетать в него по всей длине несколько жил тонкой медной проволоки. Медь, которую я уже научился получать в приличной чистоте, конечно, не сталь, но она была прочной на разрыв и не давала канату растягиваться. Так и родился этот уродливый гибрид, примитивный композитный материал.