Лекарь Империи (СИ) - Карелин Сергей Витальевич - Страница 4

Я ведь той самой «заряженной» мазью, что давал Софье Николаевне, незаметно мазнул и по руке Сеньки, когда давал ему конфету. Только зарядил её негативными частицами на этот раз. Совсем капельку, чтобы вызвать легкое, но заметное ухудшение симптомов того, что они принимали за «Стеклянную лихорадку».

Легкий спазм бронхов, усиление кашля — ничего опасного, но достаточно, чтобы напугать родителей и заставить их действовать немедленно. Жестоко? Возможно. Но жизнь ребенка дороже ложного спокойствия.

И тут мои расчеты оправдались. Входная дверь с грохотом распахнулась, и в подъезд влетел Григорий. Глаза у него были вытаращены, лицо перекошено от испуга.

— Разумовский! Быстро наверх! — заорал он, не помня себя. — Мальчику… Сеньке… ему совсем плохо стало! Задыхается!

И он, не дожидаясь меня, понесся по лестнице наверх, перепрыгивая через ступеньки.

Я усмехнулся. План сработал. Я не спешил. Спокойно завязал шнурок и медленно пошел следом.

Я-то знал, что ничего по-настоящему страшного с Сенькой не произошло. Просто небольшой, контролируемый «толчок» в нужном направлении. Иногда, чтобы спасти человека, его нужно сначала как следует напугать.

Медицина, она такая — многогранная.

Мы буквально вломились в приемное отделение детской больницы, громыхая каталкой с бледным, тяжело дышащим Сенькой. Григорий, отпихнув меня в сторону, тут же принялся тараторить, обращаясь к выскочившей навстречу медсестре:

— Мальчик, восемь лет, Ветров Арсений Васильевич! Острое ухудшение на фоне предполагаемой «Стеклянной лихорадки»! Цианоз кожных покровов, дыхание затруднено, тахипноэ до тридцати в минуту, сатурация, предположительно, низкая! В пути проведена симптоматическая терапия, эфирная поддержка минимальная, так как адепт… — тут он покосился на меня, — … не обладает достаточной мощностью для полноценного вмешательства! Требуется срочный осмотр и, возможно, реанимационные мероприятия!

Он сыпал профильными терминами, как из рога изобилия, явно пытаясь произвести впечатление на персонал. Я лишь хмыкнул про себя. «Эфирная поддержка минимальная», как же. Если бы не моя минимальная поддержка, еще неизвестно, довезли бы мы Сеньку вообще.

Каталку тут же подхватили две шустрые дежурные медсестры в накрахмаленных халатах. Одна ловко подключила к пальцу Сеньки аналог пульсоксиметр, вторая уже готовила кислородную маску.

Из недр приемного покоя, шурша халатом, вынырнул дежурный врач — невысокий, плотный мужчина с усталыми, но внимательными глазами. Он бросил короткий взгляд на Сеньку, на нас, на показания прибора, который уже пищал, показывая не самые радужные цифры, и отрывисто скомандовал:

— В смотровую, быстро! Анализы, эфирограмму легких, готовьте все для интубации на всякий случай!

Мальчика тут же укатили вглубь отделения, вместе с матерью, которая испуганно семенила рядом, не отпуская его ручку.

Григорий, оставшись со мной и отцом с братом Сеньки в опустевшем коридоре, принялся сокрушенно качать головой.

— Вот ведь напасть! Ничего не понимаю! — бормотал он, вытирая пот со лба. — Только что пацан на ногах стоял, почти здоровый, и вот тебе на — так резко плохо стало! Что за зараза такая, эта «стекляшка»… косит и косит…

Я повернулся к испуганным до смерти Василию и его старшему сыну, который выглядел ненамного лучше отца.

— Не переживайте так, — постарался я их успокоить, хотя у самого на душе скребли кошки. — Сенька в надежных руках, здесь хорошие специалисты. Вон там, видите, диванчики? Можете там подождать, как только что-то будет известно, вам сразу сообщат.

Они кивнули, благодаря, и поплелись в указанном направлении, поддерживая друг друга.

Про себя я думал, что с мальчиком, по крайней мере, в данный конкретный момент, ничего фатального не случилось. Перед тем как его укатили, я успел еще раз быстро просканировать его своим «Сонаром».

Мазь, которую я ему так удачно подсунул, сработала именно так, как я и рассчитывал. Она не усугубила его основное, гораздо более страшное заболевание, а лишь вызвала временное обострение симптомов, похожих на приступ «Стеклянной лихорадки» — легкий спазм бронхов, учащенное дыхание.

Это, по сути, был искусственно вызванный сигнал тревоги, который должен был заставить врачей обратить на него более пристальное внимание и провести углубленное обследование.

И это хорошо.

Теперь они просто обязаны обнаружить ту гадость, что пряталась в его легких. Главное, чтобы не списали все на «осложнение стекляшки». Но я надеялся на лучшее. Все должно быть в порядке. Должно.

В коридоре приемного отделения мы нос к носу столкнулись со старшим врачом смены. Это был Фёдор Максимович Волков, в ранге Мастер-Целитель. Мужчина внушительный, лет пятидесяти пяти, с густыми седыми бровями, суровым, но проницательным взглядом и такой аурой спокойной уверенности, что рядом с ним даже Григорий как-то съеживался.

Григорий, однако, не упустил возможности выслужиться и одновременно наябедничать.

— Фёдор Максимович! — подобострастно начал он, едва Волков на него взглянул. — Разрешите доложить! Только что бригада триста двенадцать доставила сложного пациента! Мальчика, восемь лет, тяжелое течение «Стеклянной лихорадки», удалось стабилизировать в пути! И это все в одной квартире, приехали на вызов — мужчину током ударило, так мы его буквально с того света вытащили! Я там применил протокол экстренной эфирной реанимации…

Он еще пару минут расписывал свои героические деяния, не забыв упомянуть, что адепт Разумовский, то есть я, ему, конечно, помогал, как мог, но в целом больше мешался под ногами и, что самое возмутительное, «совершенно не соблюдает субординацию, спорит со старшими по рангу и вообще ведет себя неподобающим образом для своего начального уровня!» Последние слова он произнес с особым нажимом, искоса поглядывая на меня.

Вот же козел.

Фёдор Максимович слушал эту тираду с каменным лицом, лишь изредка кивая. Он был человеком суровым, это чувствовалось сразу, но в его глазах светился живой ум и какая-то внутренняя мудрость, свойственная людям, многое повидавшим на своем веку.

Сплетни и подковерные интриги его, похоже, интересовали мало. Когда Григорий наконец выдохся, Волков перевел свой тяжелый взгляд на меня.

— Разумовский, — его голос был спокойным, но таким, что невольно хотелось вытянуться по струнке. — Поясните слова вашего… коллеги. Что там у вас за разногласия по поводу субординации и помощи пациентам?

Я внутренне усмехнулся. «Коллеги». Звучало почти как издевательство в данной ситуации.

— Фёдор Максимович, — начал я так же спокойно, глядя старшему врачу прямо в глаза. — Разногласий как таковых нет. Есть лишь мое твердое убеждение, что жизнь и здоровье пациента всегда должны стоять на первом месте, независимо от рангов, усталости или личных амбиций. На предыдущем вызове, когда мужчина получил удар током, ситуация была критической. Фельдшер Григорий Сычев, безусловно, старался помочь, но его действия, на мой взгляд, были не совсем адекватны ситуации и могли привести к потере драгоценного времени. Поэтому я позволил себе вмешаться и применил те методы реанимации, которые считал наиболее эффективными в тот момент. Результат вы знаете — мужчина жив.

Волков молча слушал, его взгляд не отрывался от моего лица. Я чувствовал, как он буквально сканирует меня, оценивая каждое слово, каждую интонацию.

— То есть, вы считаете, что были правы, вмешиваясь в действия старшего по рангу и настаивая на своем диагнозе, будучи всего лишь адептом? — уточнил он без тени укоризны, скорее с исследовательским интересом.

— Я считаю, что был прав, борясь за жизнь пациента всеми доступными мне способами, Фёдор Максимович, — твердо ответил я. — Если бы я ошибся, я был бы готов нести за это полную ответственность. Но я был уверен в своих действиях и своих наблюдениях.

Старший врач еще мгновение смотрел на меня, потом едва заметно кивнул.

— Ясно. Свободны. Разберемся позже, если потребуется.