Шарлатан (СИ) - Номен Квинтус - Страница 46

В общем, работы (причем совсем не «крестьянской») хватало всем. Даже старшие школьники брикеты в тачках возили, так как телег просто не хватало, а для зимы дед Иван теперь срочно делал школьникам «грузовые санки». Но даже дети предстоящую работу воспринимали с радостью: им же в интернате и тепло было, и светло, и сытно. При школе соорудили отдельный курятник на полсотни кур (два курятника, чтобы в случае заразы какой без кур не остаться), а отопление в октябре в школе сделали вообще от собственной ТЭЦ! То есть поставили еще одну электростанцию, маленькую, на двенадцать киловатт, и «лишним теплом» от нее и школу с интернатом отапливать решили. Для этого отдельно Надюха ездила а Павлово, и там на трубном заводе изготовили, наконец, именно трубы! А на нашем металлургическом гиганте старики отлили чугунные батареи. Честно говоря, народ такое отопление поначалу оценивал очень скептически, но в середине октября, когда температура ночами начала в минус уходить, скептицизм как-то быстро испарился: в интернате пришлось вообще форточки даже на ночь не закрывать.

В Ворсме тоже к октябрю произошли заметные изменения: все же городские власти решили, что кое-какие дома очень сильно мешают «транспортной связности» района и там приняли решение полтора десятка «частных» домов снести нафиг. Но людям-то где-то жить все же надо — и прежних жителей этих домов было решено переселить в новые, уже кирпичные дома, причем в дома с центральным отоплением. В городе для «собственных нужд заводов» и новую электростанцию поставили, с четырьмя сразу генераторами на сто двадцать киловатт каждый, а вот «попутное тепло» для отопления «жилого фонда» и решили использовать. Старики-металлурги в Кишкино получили теперь в дополнение ко всему и рабочие карточки, причем по высшей категории — за то, что они и для города батареи отольют, Надюхе — за то, что она снова договорилась в павловцами об изготовлении новых труб — городские власти вручили медаль «За трудовое отличие»…

Кстати, о трубах. Выяснилось (это ученые мужи из горьковского университета выяснили), что трубы из «фосфотированного железа» — то есть из вырабатываемой на нашем заводике стали — почти вообще не ржавеют. То есть от воды не ржавеют, потому что там что-то такое фосфор обеспечивает. А еще я узнал, почему ученые нашу продукцию сталью в бумагах не обзывают: сталь-то — это сплав железа с углеродом, а в нашей продукции этого углерода было всего две сотых процента. Ну да, в конвертере-то весь углерод выгорает, чтобы из получаемого железа сталь получить, в ковши специально его после конвертера добавлять положено (в виде угольного порошка или графита), а у нас никто об этом вообще не знал. И хорошо, что не знал: оказывается даже самая паршивая гвоздевая сталь с таким, как у нас, содержанием фосфора стала ты настолько хрупкой, что гвоздь из нее при ударе молотком мог расколоться — а у нас материал получился не хуже конструкционных сталей, вон, мост через Кишму из него выстроили…

Но это у нас: в деревню приехали в конце ноября мужики уже из-под Тулы, где вроде тоже решили несколько таких же доменок выстроить — и там были люди, которые тамошнюю руду хорошо знали. И они сказали, что такого железа у них просто не получится, зато настоящей гвоздевой они у себя сделают куда как больше нашего. Ну и пожалуйста, нас и своя устраивает, а если в Туле другую сталь сварят лучше нашей, то мы только порадуемся за туляков. Потому что они не станут тогда от нас гвозди увозить для восстановления своих порушенных деревень. То есть нам на такое восстановление гвоздей для них было не жалко, все же помогать ближнему в тяжкую годину — это у нашего народа в крови. Но если этот ближний и сам себе помочь может, то мы уж лучше им поможем самим себе помогать…

Год выдался очень урожайным на яблоки: баба Настя только пастилы заготовила килограмм двести. Еще и грибов много в лесу уродилось — го наши бабы в заготконтору их не сдавали: все же местность-то было вокруг не лесная, грибов самим едва хватало. А вот соли на засолку хватало, и чтобы капусты наквасить тоже: хотя последний раз ее в сороковом году привезли, лари с солью едва наполовину опустошить получилось. Правда теперь ее из ларей приходилось топориком добывать, но это труд все же невелик. А вот в городе с солью стало очень грустно. В городах: в Ворсме еще народ как-то перебивался (родственники из деревень помогали), а в Павлово с ней было уже худо. И в Горьком — тоже, хотя где-то под Семеново каменную соль копали, а возле Балахны ее выпаривали из соленых родников. Но все равно соли было маловато, и в более лесных районах заготконторы грибов от населения много получали: за сдачу грибов и соль выдавали, и разные другие очень нужные товары. Например, обувь, которую иным способом было почти невозможно заполучить. Мне-то хорошо было, у меня от старших обувка оставалась, а вот взрослым приходилось мучиться: пока зима не настала, в валенках-то не походишь…

Я эту проблему все же решил, с помощью Вовки Чугунова: когда он в очередной раз приехал в теще на соленьями, я ему пожаловался на то, что отцу на работу ходить не в чем, и он пообещал помочь. И помог, привез отцу специальные «рабочие» ботинки. Причем сказал, что выписал он их в качестве премии за мой пульт управления самолетиками: этот пульт решили использовать и для других самолетиков, которые стали теперь в Уфе уже делать. То есть сами самолетики были почти такими же, как и горьковские, только на них уже не электрический мотор ставился, который сейчас от каких-то «полуанодных» батареек работал, а внутреннего сгорания, работающий на смеси эфира с касторовым маслом. И уфимский самолетик мог теперь летать уже на три километра и тащить груз до восьми килограммов — и всем, кто в проектировании его принимал участие, полагалась «материальная премия». Вовка и меня записал, так что ботинки сорок второго размера официально мне были выданы… и ботинки уже женские, тридцать шестого (это он для моей мамы выписал). Он еще сказал, что этот же пульт управления где-то вообще для ракет использовать собрались, но деталей он не знал, это слух такой пронесся. Но слух вроде обоснованный: мне он не сказал, для какой конторы у него все схемы и технологические карты запросили, но сам-то он знал, куда их посылал.

Так что мои родители босиком осенью не ходили, а зимой спокойно перешли на валенки. И дядя Алексей снова начал понемножку валенки валять, не для продажи, а для своих, конечно — но Вовка об этом узнал и как-то с ним договорился, что Дядя Алексей и ему валенки сваляет. Не просто так, и даже не за деньги: он и дядьке пообещал хорошие ботинки в обмен на валенки привезти. Однако перед Новым годом он в Кишкино приехал в валенках, но без ботинок. И даже не за очередной порцией еды к теще приехал: он сразу пришел к нам и сказал, что его вызвали в Москву, к товарищу Устинову на прием. А когда я его с этим поздравил, а отец просто усмехнулся столь откровенному хвастовству, Вовка добавил кое-что ее, отчего отцу сразу стало не до смеха. Оказывается, Вовку вызвали не одного, ему было приказано и меня с собой захватить…

Вообще осень сорок второго прошла успешно. И для Кишкино, и для Ворсмы, и вообще для всей страны. В стране — отбили у фашистов приличный кусок территории возле Ленинграда и в город даже успели до снега ветку железнодорожную проложить. А в Ворсме все же успели разобрать полтора десятка домиков (частных) и на освободившемся месте тоже железную дорогу протянули, от первой узкоколейной станции возле завода до дороги, ведущей в Кишкино и даже в Грудцино. Только я думал, что жителей снесенных домов в новые кирпичные переселят, но пока их дома просто разобрали, собрали на новом месте (заменив самые гнилые бревна) и народ в своих же старых домах жить стал. А новые пока только строиться начали, но до снега там только фундаменты поставить успели. Но все уже поверили, что весной и сами дома готовы будут: пока для четырех собрали дощатые балаганы, внутри которых кирпич в тепле класть станут, а еще остальные фундаменты просто досками сверху прикрыли и насыпали кучи торфа. В качестве теплоизоляции (чтобы земля у фундаментов не промерзла и кирпичную кладку не разрушила) и как запас топлива для электростанции на зиму.