Босиком в саду камней 3 - Адари Ана - Страница 9

– Я уйду, – голос мой вкрадчив. – Но дай слово, что выслушаешь меня.

– Никаких слов тебе я давать не собираюсь.

– Хорошо. Вечером у грота, как только стемнеет. Там же, где вчера. Просто выслушай.

Я задом отползаю на тропинку, поскольку Ран Мин все равно молчит.

Интересно: придет, не придет?

Обед в меня не лезет, хотя на этот раз мои оголодавшие фрейлины расстарались. И раздобыли мясо. Оказалось, и окаменевшее мужское сердце способно смягчиться от женских слез. Кто-то из монахов подстрелил фазана.

Суп наваристый, мясо нежное. Леди с удовольствием обсасывают косточки и последние скудные новости. Мы ведь отрезаны здесь от внешнего мира. Ну а я ухожу в свои мысли. О предстоящем свидании. А что если Мин не придет?!

Он был такой непреклонный, когда застукал меня в кустах. Холоден, как лед. Бр-рррр…

До вечера откровенно маюсь, осматривая местные достопримечательности. Будда, Будда, снова Будда… У меня в глаза уже троится!

Но перед каждой статуей смиренно преклоняю колени. Так что к вечеру они невыносимо болят, разбитые в кровь. А ноги меня почти не держат.

– Вам надо отдохнуть, ваше императорское высочество, – щебечут придворные дамы, которые заметно ожили то ли от фазана, то ли от обилия вокруг мускулистых, молчаливых мужчин. Выказывающих гостеприимство.

– Мне надо помолиться.

– Да вы весь день молились! – переглядываются леди.

– Это особая молитва. Поэтому в пещеру я пойду одна. Великая Гуаньинь мне открылась. И сегодня я надеюсь всерьез поправить свою карму. А вы мне не мешайте, слышите?

– Но что если вы к полуночи не вернетесь?!

– Тогда дозволяю меня поискать, – ехидно говорю я.

Сдается, мне, что отсутствие госпожи девушкам только на руку. Обед им обеспечили, но как насчет завтрака? И в дорогу надо бы кое-что собрать из провизии. Пойдут просительницами к затворникам. У юных леди, вон, уже и щечки зарумянились!

Ах, ну почему эти монахи, такие красивые?! Нравственность женской половины моей скромной свиты под угрозой.

Но мои мысли сейчас не об этом. Мне предстоит уговорить принца Ран Мина вернуться в Пекин. Вчера я уже потерпела неудачу, Лин мне отказал.

И вот я снова, спотыкаясь от волнения, да еще и ноги невыносимо болят, бреду к гроту, где находится статуя богини Гуаньинь. Но на этот раз располагаюсь на берегу пруда. Сижу, как Аленушка на известной картине Васнецова. Грусть тоска меня одолевает. Пригорюнилась.

Волосы растрепались, краска с лица стерлась. Но до красоты ли мне? Ран Мин не идет. Меж тем неумолимо темнеет. Я со вздохом снимаю туфельки и опускаю босые ступни в темную воду. Истомилась. Но быстро спохватываюсь. А вдруг здесь пиявки?!

Торопливо обтираю ноги подолом платья и обуваюсь. Сижу на валуне, собираясь с силами. Пора уходить. Его высочество не придет. Я разбила Мину сердце, а мой тайный муж своим наточенным мечом нанес принцу смертельную рану туда же. Чудо что он выжил.

Невольно вспоминаю, как мы плыли на лодке по морю лотосов. И голова Ран Мина лежала у меня на коленях. Его поцелуи, такие тягучие и сладкие. И то, что было потом…

Нет, это невыносимо! И я еще хочу, чтобы он меня выслушал!

Но он ведь три года молился! Постриг принял! Мин не должен больше таить на меня обиду, это не по канонам религии. Любой. Но и слушать меня Ран Мин не обязан. Какая все-таки потеря! Шикарный мужик с обжигающей улыбкой и умелыми руками. А его поцелуи? О-о-о! Это что-то!

И на тебе – монах! Несправедливо это. У него были бы красивые дети… Но – не судьба. Хотя, о чем это я? Дети у него уже есть, раз был гарем!

Уже собираюсь уходить.

И вдруг приплывает внушительных размеров черепаха! О, Боже! Настоящая черепаха! Наверняка священная! Поскольку это Храм, и пруд здесь тоже священный. И все, кто в нем водится. Даже пиявки. Надо было позволить им испить мою кровь. Комары, вон, наслаждаются! Интересно, а они тоже священные?

Раз так, то я очистилась ото всех грехов! Столько крови отдала на пропитание местным обитателям! Плюс оросила ею каменные плиты перед статуей Будды, раз колени мои разбиты. Что ж, пора в Пекин. Справлюсь как-нибудь.

Я касаюсь рукой черепахи, которая не возражает против ласки, но быстро уплывает, а я со вздохом поднимаюсь и слышу вдруг за спиной:

– А ты терпеливая.

Резко оборачиваюсь:

– Мин! То есть, я хотела сказать, ваше высочество!

– Я больше не высочество.

Он подходит. Оказывается, все это время Ран Мин прятался в пещере и наблюдал за мной! Надеялся, что уйду! Видать, черепаха мне помогла. Принц счел, что это знак. Меня отметила Гуаньинь, ее посланник позволил до себя дотронуться. И монах решился подойти. Он ведь теперь верит во все эти знамения. И что мое прикосновение ему не навредит после того, как его стерпела священная черепаха. Равно как и разговор со мной.

Милосердие одна из добродетелей на пути к просветлению. Хвала великому Будде, Мин вышел из пещеры!

– А кто ты? – жадно спрашиваю я. – Как тебя теперь называть?

– Никак. Для тебя я теперь никто. Просто монах.

Он удивительно спокоен. Оно и понятно. Буддизм гласит, что жизнь это сплошные страдания, причина которых желания. И путь избавления от страданий это спокойствие и самосозерцание. Отказ ото всех желаний.

Я вижу, что Ран Мин твердо встал на путь к нирване. И невольно сокрушаюсь:

– Что ты с собой сделал?! Самый красивый принц династии! Сверкающий рубин в ее короне! Твои волосы, Мин! Им позавидовала бы любая женщина! Такие густые и мягкие, а на ощупь – ну, шелк! Зачем ты их остриг?!

– Я монах. Теперь уже не переодетый, а настоящий. Мне безразлично, как я выгляжу.

– Но это же чудовищная несправедливость! Надеюсь, там все осталось на месте? – выразительно смотрю на ладонь пониже пупка. – Ты не до конца обратился. Монахи ведь не евнухи. Я правильно говорю?

– Разве тебя это когда-то интересовало?

Ну, наконец-то! Хоть какая-то эмоция! Мы на правильном пути!

– Не скажи.

Я подхожу поближе. Точнее, подкрадываюсь. Все ж таки он пришел.

– Ты столько пережил, несчастный…

– Осторожнее, Мэй Ли. Тут могут быть змеи.

– Да, ладно! Я просто хочу на тебя посмотреть. Уже почти темно, – я касаюсь ладонью его щеки. – Это и в самом деле ты…

Забери тебя Конфуций, принц Ран Мин! Я готова заорать от боли, потому что мои пальцы мало того, в железных тисках! Да он их сейчас переломает! Все до одного!

– Одну змею я поймал… – его взгляд режет даже в сумерках, словно клинок. – Думал, прошло… Но как только ты до меня дотронулась… Лучше отойди!

Я благоразумно делаю пару шагов назад. Резко меняю тон:

– Хорошо, давай присядем, – киваю на камень, с которого недавно встала. – Поговорим, как друзья.

– Друзья?!

– Ладно. Исповедуй меня.

– Это тебе к Учителю надо.

– А ты кто?!

– Я просто монах.

Снова-здорово!

– Хорошо. Просто удовлетвори мое женское любопытство. Расскажи, как ты выжил?

Он все-таки присаживается. Итак, мы на пути к нирване. Ран Мин решил, что хватит перерождаться и надо выйти из мельницы Сансары, хотя ему-то жаловаться грех. Такое тело! Но хозяин барин. Внимательно слушаю.

– Меня подобрали в лесу, почти что мертвого. Муж и жена, местные крестьяне, которые приехали в лес за дровами. И отвезли в ближайший монастырь, чтобы монахи меня похоронили сами или нашли моих родных. Крестьян смутила моя богатая одежда. Понадеялись на вознаграждение, но сами не тронули ни дорогой кинжал, ни драгоценные перстни. К счастью, в Храме оказался искусный лекарь. Я долго был между жизнью и смертью, а когда очнулся, то решил принять постриг. И освободиться от желаний. Что означает конец моим страданиям.

– Понимаю, – осторожно говорю я.

Дело в том, что религия при династии Мин – это гремучая смесь неоконфуцианства, даосизма и буддизма. Я долго пыталась в этом разобраться, но в голове до сих пор – каша. Помню только народную поговорку: китаец внешне конфуцианец, внутри даос, а при смерти – буддист. Вот Мина и торкнуло, пока был в коме. Или близко к тому.