На тысячи осколков - Стенберг Леа - Страница 10

Рада? Рада?! А-а-а-а…

Я упала лицом в подушку. Герда, что ты наделала? Сейчас он подумает, что я весь день только о нем и думала!

Но разве это не так? Никчемная одиночка, которой парни никогда не дарили валентинки. Неудачница, которая не пользуется популярностью у ребят, но боится того, что ее заметят и захотят завести разговор!

Я подняла голову и уставилась на экран мобильного. Кай что-то печатал. Жаль, среди букв нельзя увидеть лицо человека, который пишет тебе ответ. В ожидании я закусила губу.

Кажется, у меня поднялась температура. Я села на постели и прижала колени к груди. Что он собирался сказать? Но три злосчастные точки, как назло, попрыгав в окошке чата, исчезли совсем. И Кай вышел из сети.

Пару минут я так и пялилась в экран, затем встала и подошла к окну. Сквозь стекло проглядывали очертания города. Свет горел во всех соседних домах, кроме того, что стоял наискосок. Миниатюрная белая кошечка, потоптавшись у занесенной снегом двери, перебежала дорогу и растворилась в снежной пелене. Остались только следы ее лап в желтых пятнах фонарей.

Кто же выпускает кошку в такой мороз?..

Тут телефон снова ожил и отвлек меня от этих мыслей.

Я почувствовала, как сильнее вспыхнули щеки, а по рукам и спине побежали мурашки. Как же хорошо, что Кай сейчас не видит меня!

Я почувствовала, как сдавило грудь. Вспоминать времена, когда папа был жив и они с мамой казались счастливыми и влюбленными, было больно.

Мой собеседник замолчал. Он все еще был в сети, но ничего не отвечал. Наверное, я напугала его. Мама тоже не понимала мою страсть к этой саге. Моя привычка раз в год пересматривать «Сумерки» вызывала у нее приступ нервного смеха. Хотя я знаю: это потому, что она всегда больше болела за Джейкоба. Надеюсь, как женщина, не как ветеринар.

Я вздрогнула. Сжала в руках телефон и стала писать ответ.

Я не могла стереть с лица улыбку. Села удобнее, подложила под спину подушку.

Я встала и подошла к окну. Редкие снежинки, кружась, медленно падали на землю.

Я вернулась обратно в постель, укрыла ноги одеялом.

Я улыбнулась.

Мне почему-то показалось, что Кай улыбается. Я не могла видеть его лица, но была твердо уверена, что это так.

Я сглотнула ком в горле.

Я с трудом сделала вдох. Посмотрела на сломанные наушники, которые обычно надевала, когда мне было грустно. Закрыла глаза, представила, как пальцы касаются струн гитары, и у меня внутри все сжалось.

Я сказала ему о том, о чем боялась признаться даже себе. Музыка причиняла мне боль, поэтому без нее мне было комфортнее.

Мне стало тяжело дышать, и я поспешила его прервать.

Прошла, наверное, минута прежде, чем он ответил.

Я зажмурилась на мгновенье, а когда открыла глаза, перед ними было мутно от слез.

Слова не передают силу голоса, но у меня было такое ощущение, будто я наорала на парня, которого знала ровно сутки.

Я сказала это. Я призналась. Призналась! И, надо заметить, мне как будто стало легче.

Пока он тянул с ответом, мне удалось отдышаться. Я вытерла слезы, чтобы прочитать новое сообщение.

Зачем я согласилась? От нахлынувших эмоций мне стало тяжело соображать. Я принялась ходить из угла в угол по комнате. Во всем виновато ощущение, будто мы с Каем знакомы уже тысячу лет. Мне захотелось ему довериться.

Я забегал по комнате под ошарашенный взгляд Бёрге – так он на меня смотрит, когда я вдруг неожиданно начинаю отжиматься или качать пресс. Его взгляд говорит: «Чувак, зачем ты двигаешься? Можно же просто лежать и кайфовать».

Но сейчас я нервничал. Она не любит музыку. Это вообще нормально? Такие люди бывают? Оказывается, бывают!

Я на десять секунд открыл окно, и подоконник сразу засыпало снегом. Но холодный воздух позволил мне немного прийти в себя.

[3]