Троя. Пепел над морем (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 42

Удар мирмидонян спас ахейцев от полного разгрома. Две с лишним сотни свежего войска, да еще и с самим Ахиллесом во главе заставили бегущих собраться вокруг него и отстоять корабли. Патрокл первым делом врубился в отряд фракийцев-пеонов и убил копьем их царя Пирехма. Пеоны побежали, потеряв вождя. Да и не выстоять в ближнем бою лучникам против копьеносной пехоты. Отряд мирмидонян обрастал людьми, втягивая в себя всех отступающих и ободряя тех, кто еще бился. Они медленно, но неуклонно отдавливали троянцев назад, к крепости. Патрокл в доспехах Ахиллеса раз за разом врезался в ряды врага. Он сразил Сарпедона, который, еще не оправившись от раны, выехал на колеснице, и карийцы из Лукки дрогнули.

— Гектор? — оскалился Патрокл, которого захватило боевое безумие. Он, не чуя ударов и мелких ран, что обильно кровоточили, бросился вперед. Прямо перед ним маячит Кебрион, возница Гектора, который пытается вывести колесницу из свалки. Сам наследник стоит за ним, отбиваясь от ахейцев длинным копьем.

Патрокл нагнулся и схватил валяющийся под ногами камень с кулак величиной. Он прищурился, сжал в руке его шершавые, угловатые бока и прицелился. Через мгновение Патрокл размахнулся и швырнул его с силой, от которой хрустнули сухожилия в плече. Камень ударил Кебриона между глаз, раздробив кость и сорвав клок кожи со лба. Удар был так силен, что глаза царевича выскочили из орбит, повиснув на тонких ниточках. Сын Приама рухнул вперед, запутавшись в поводьях, а лошади поскакали, волоча его тело по пыли(3). Кони вскоре увязли в плотной мешанине боя. Они бесились и хрипели, кося налитыми кровью глазами, но дальше не шли.

Ахейцы окружали. Гектор соскочил с колесницы и выставил копье перед собой. Он не даст утащить тело брата, хоть и не ставил его при жизни ни во что. Не ровня будущему царю сын пастушки. Патрокл схватил Кебриона за ноги, а Гектор, положивший копье, за голову. Они так и тянули его каждый на себя, пока не подоспели мирмидоняне и не уволокли мертвого царевича в гущу своего войска. Его разденут догола, не гнушаясь даже хитоном, испачканным чужой кровью и потом.

Свалку, настоящую свалку напоминала эта битва, где не было ни строя, ни порядка. Все поле боя состояло из мелких стычек, где сражались небольшие группы воинов, а то и вовсе из поединков один на один. Эвфорб, сын Панфоя, подкрался к Патроклу сзади и ударил. Его копье вошло в спину ниже лопаток, пронзив бронзу доспеха. Видно, попало оно прямо туда, куда уже раньше пришелся какой-то удар, и где ослабло крепление чешуи. Патрокл пошатнулся и начал пробираться назад, под защиту своей пехоты, но не тут-то было. Гектор, увидев, что он убегает, догнал его и всадил копье в живот, пробив почти насквозь. Мирмидонянин застыл на мгновение, а потом медленно упал на колени и завалился набок. Царевич наступил ногой на его грудь, выдергивая острие, и глумливо произнес.

— Что, — сказал он, — женщин наших хотел сделать рабынями? Слышал я, как вы на Лесбосе порезвились и в городах Мисии. Это тебе за них!

— Не ты меня победил, — прохрипел Патрокл.

— Зато именно я отрежу тебе башку и надену на кол!(4) — злобно оскалился Гектор. — Ты, сволочь, Сарпедона убил, и теперь от меня ликийцы уходят. Мог бы, и второй раз убил бы тебя!

Так он сказал, но Патрокл его уже не слышал. Он умер.

— Тащите его в Трою! — заорал Гектор. — И доспех с него снимите! Я его сам надену. Хороший доспех, богатый. Пусть данайцы полюбуются на него. Они-то уж точно знают, чей он.

1 Согласно легенде, первенец Приама Эсак, бросившийся со скалы от несчастной любви, после смерти превратился в птицу. Наверное, это была скрытая насмешка врагов, намек на то, что при жизни он летал плохо.

2 В Древнем Египте использовалось множество способов контрацепции. Начиная от таких экзотических, как помещение внутрь крокодильих экскрементов, и заканчивая вполне рабочими, изменяющими кислотно-щелочную среду женских половых органов.

3 В оригинале, в переводе Вересаева, эта сцена описана так:

'Прямо в лоб он попал побочному сыну Приама.

Брови камень сорвал, не выдержал череп удара,

Весь раскололся; упали на землю глаза Кебриона.'

4 Желание Гектора надругаться над телом Патрокла привело к тому, что над его собственным телом потом надругался Ахиллес, опечаленный смертью друга.

Глава 19

Окрестности Дардана напоминают муравейник, и даже серебро, привезенное с Сифноса, меня уже не спасает. Я и не подозревал, что столько молодых парней и с этой стороны Пролива, и с той хотят уйти куда подальше за сытой жизнью. Оказывается, у нас тут форменный рай. На востоке лютуют каски и мушки(1), вконец разорившие сердце страны Хатти, а на западе, во Фракии, то и дело встречают племена с севера, которых гонит на юг голод и враг. Ко мне приходят целые роды вместе с женщинами и детьми. Они не требуют оплаты. Они готовы умирать за еду. А вот как раз еды у меня становится все меньше и меньше. И даже купить ее здесь я больше не могу. Никому не нужно мое серебро, если излишков ни у кого нет. Люди сами мечтают дотянуть до весны.

— Что ты будешь делать с этой толпой? — спросил меня отец, глядя со стены на цыганский табор, который раскинулся за стеной Дардана.

— Уведу отсюда подальше, — ответил я. — Иначе они уже весной пришли бы сюда сами. Разве ты не видишь? Их земли разорены.

— И куда ты их уведешь? — спросил Анхис.

— Туда, где они либо найдут свою землю, либо свою смерть, — пожал я плечами. — А ты что предлагаешь?

— Да ничего, — поморщился отец. — Я говорил с вождями родов, пришедших из-за Пролива. Ты прав. Нас весной ждала бы еще одна большая война. И еще неизвестно, выдержали бы мы ее. Троя едва дышит.

— Это скоро закончится, — сказал я. — Пришел последний отряд из Фракии. Мы выходим через несколько дней.

— Зачем тебе нужно было вызывать на бой Агамемнона? — не выдержал Анхис. — У тебя тысячи воинов…

— Две тысячи шестьсот человек, — поправил его я. — И этого не хватит, чтобы разбить ахейцев в одиночку. Париама может запереться в крепости и не выйти к нам на помощь. А потом, когда мы будем обескровлены, он соизволит помочь нам и заберет победу себе. К чему бы мне делать ему такие подарки?

— Поэтому ты ждешь, когда истечет кровью он, — невесело усмехнулся Анхис. — Не по-родственному как-то.

— Это его собственный выбор, — пожал я плечами. — Я его на эту войну не тащил. Наоборот, я его от нее отговаривал. А что сделал он? Сказал, чтобы я проваливал из Вилусы и больше не появлялся здесь. Мне незачем помогать ему, отец. Он перехитрил сам себя.

— Делай как знаешь, — поморщился Анхис. — Я уже давно тебе не советчик. Куда ты поведешь их?

— На юг, — коротко ответил я. — Там еще есть возможность прокормить такую прорву народа. Я был во Фракии, где течет ручей Олинф. Там добрая земля, но сейчас там взять уже нечего. Поэтому пойдем на юг, в Милаванду.

— Так зачем тебе драться с Агамемноном? — снова спросил Анхис.

— Если я сражу его в бою, то все, что принадлежит сейчас ему, станет по праву моим, — пояснил я.

— К чему тебе столько? — испытующе посмотрел на меня Анхис. — Царь Париама несметно богат, но то, чего хочешь ты, намного, намного больше.

— Мир рушится, отец, — пояснил я. — И если умрут торговые города, он рухнет совсем. Я соединю его безопасными путями, и тогда у него есть шанс выжить. Мне не нужно многого. Я заберу земли от Проливов до Милаванды, Угарит, Пелопоннес и все острова Великого моря. А остальные пусть живут как хотят. Меня не хватит на всех.

— Не нужно многого? — изумленно посмотрел на меня Анхис. — Даже величайшим из царей не удавалось такое! Хетты подчинили себе Кипр, но теперь, как я слышал, этот остров разорен дотла.

— Туда-то я и поведу этих людей, — кивнул я. — Мне нужен Кипр и его медь. Если он будет моим, то я возьму за горло Египет и стану получать оттуда столько зерна, сколько мне будет нужно. И тогда тот мир, который я создам, будет процветать.