Троя. Пепел над морем (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 2

Не дурак! Волчьим смехом засмеялись цари, по достоинству оценив его догадливость. Войско уйдет за море, и уйдет надолго. Сами боги велели наведаться в гости к неосторожному соседу.

— Так что? — посол обвел всех испытующим взглядом. — Нападете на нас?

— Это ты сказал, — сделал я загадочное лицо. — Я всего лишь передал тебе волю божества, а решение принимать твоему царю.

— Ты услышан, тиран Эней, — Мерион с достоинством встал из-за стола. — Я должен отправиться в путь немедля. Я думаю, царственные, вы и сами понимаете, почему.

Посол царя Кносса вышел, а мое сердце запело от радости. Третий по численности контингент армии вторжения, после Микен и Пилоса, никуда не пойдет. Царь Идоменей останется дома и поневоле будет держать в узде изрядно ослабевших басилеев-критян. Все же пять сотен — это огромная сила для этих мест. Хватило бы только серебра!

* * *

Четыре недели спустя в мою бухту зашли последние корабли с новобранцами. С математикой тут скверно, а потому каждый из царей, стыдливо отводя глаза, высаживал кто шестьдесят, а кто и семьдесят человек, стремясь сплавить мне всех, кого только можно. Впрочем, насильно сюда никого не гнали. Стать царским воином — мечта несбыточная. А уж если есть возможность получить панцирь, бронзовый шлем, как у господина Абариса, и щит из воловьей кожи, так это и вовсе сладкий сон любого мальчишки на нищих островах.

Пухлый парнишка со стилосом и свинцовой дощечкой в руках считал критян по головам. Он выстраивал их шеренгами по десять, стоять в которых те категорически не желали и разбредались тут же. Парнишка отрывался от своих записей, крыл их почем зря и грозил отправить обратно пасти коз. Угроза действовала моментально, и вскоре дурацки улыбающиеся критяне стояли на месте, позволяя себя пересчитать.

— Сто двадцать восемь человек, господин, — шепнул мне сын писца Корос, юный мозг которого принял десятичную систему сразу и навсегда. — Царь Прессоса привез.

— Талас! — раскинул я руки при виде царя, щеголявшего плащом синей ткани и золотыми браслетами. — Тут больше ста человек, почтенный!

— Ай! — отмахнулся он. — Не обращай внимания! Парнем больше, парнем меньше! Какая тебе разница, Эней? Каждый из них может со щитом биться! Просто от сердца отрываю! По два сикля за каждого давай!

Город Прессос стоит в горах, а потому и пришел его царь позже всех. Этот сценарий мы уже проходили восемь раз. Каждый из царей Крита считал себя самым умным, а меня, строго наоборот, непроходимо тупым. И раз за разом все заканчивалось одинаково, без сюрпризов.

— Начинай, — я кивнул Абарису, который стоял рядом недвижимо, словно бронзовая статуя.

Первого из критян вытащили из строя, который вновь рассыпался в гомонящую толпу, обступив нас шумным кольцом. Пополнение, все как один, после зимы было тощим, напоминая телосложением весло, перевитое веревками. Невозможно разожраться на горсти зерна и соленой рыбе.

— Пошел! — крикнул я, и критянин, которого Абарис толкнул щитом в щит, полетел в пыль кувырком.

— В фалангу не годится! Следующий! — крикнул я, и из строя вышел малый лет восемнадцати, такой же худой, нескладный на вид, как будто состоящий из одних острых мослов. Глубоко посаженные глаза его сверкали свирепым огнем. Злой парнишка, и в кости пошире будет, чем первый. Мясом бы ему обрасти, могучий воин получится.

— Пошел! — крикнул я.

Абарис ударил парня щитом, и того отбросило на пару шагов назад. Он пропахал землю босыми ногами, покачнулся, но устоял.

— Годен! — сказал я, и показал по правую руку от себя. Парень усмехнулся и с победоносным видом оглядел толпу своих товарищей. Он теперь знатный воин, а тот, кто только что упал на землю, в лучшем случае станет лучником или пращником.

— Сколько выдерживает испытание? — негромко спросил Талас, который с тоской во взоре прощался со своим серебром. Его люди раз за разом летели в пыль.

— Один из пяти примерно, — ответил ему я. — Но ты не волнуйся, дружище, за лучников я тоже плачу. Только посмотрю, что они умеют.

— А если они… э-э-э… не очень хорошо стреляют? — осторожно спросил царь, который привез мне все отбросы из своих владений.

— Тогда вези их назад, — засмеялся я.

— Даром забирай, — сплюнул Талас. — Их уже дома никто не ждет. Матери и отцы не знают, каким богам молиться, что сплавили лишний рот. Парни в возраст вошли, женить пора, а где я им наделы возьму? Забирай их, и точка! Не нужно мне за них ничего.

Это я проходил тоже. Четверть из тех, что мне привезли, в воины не годятся. Ни сил, ни здоровья, ни умений нет. В рыбаки пойдут. У меня лов тунца на носу. Вот в рыболовецкие бригады я их и определю.

— Все, господин! — сказал мне Корос, когда испытания закончились. — В фалангу — двадцать семь человек господин Абарис отобрал, в лучники — сорок два, пращников — двадцать девять, остальных в дворцовые люди определим.

— Сколько всего их у нас теперь? — спросил я его.

— Тысяча девятнадцать воинов, господин, — поднял он на меня глаза. — Пришли наниматься парни с Милоса, Пароса, Наксоса, десяток наших рыбаков свои сети бросили, ватага карийцев приплыла в купеческую стражу проситься, да тоже в войско пошла.

— Тысяча девятнадцать! — присвистнул я, с трудом осознавая эту чудовищную цифру. — Как же мы их всех кормить будем?

— Отец говорит, зерна ни за что не хватит, — замотал башкой Корос. — Если тунца не добудем, голодать начнем уже через два месяца.

— Значит, надо добыть, — подумав, сказал я. — Новеньких гоните в кузницы, на поля и рыбу ловить.

— Слушаюсь, господин, — кивнул парнишка. — Мы за зиму сетей столько наплели, что все гадают, куда нам столько. Неужто это на тунца все?

— На тунца, — кивнул я. — Как тунец уйдет, будем каменные загоны для него строить. Тунец, он глупый. Он каждый год одной тропой ходит. Весной в одну сторону, а осенью — в другую.

— Каменные загоны? — округлил глаза паренек. — Для рыбы? Владыке это сам морской бог сказал?

— Он самый, — с серьезным видом ответил я. — Бог Поседао хочет нас немного подкормить. Беги к господам… Сардоку, Абарису, Паллагону и Хуварани. Пусть на закате своих людей около жертвенника строят. Воины клятву давать будут.

Проклятье! Надо воинские звания придумывать, а у меня все руки никак не дойдут. Тянул до последнего. Взять греческие классического периода? Там отряд воинов назывался словом лох. Аж с души воротит! Нет, не хочу! Не буду ничего придумывать, тем более что сейчас наречие совершенно другое, лишь отдаленно напоминающее классический греческий язык. Пусть будет десятник, полусотник, сотник… А потом что? Ведь у меня уже одних лучников триста человек. И щитоносцев две сотни. Пусть старшие командиры таксиархами называются. Все подразделения, что состоят из сотен, будут называться таксисами. Уф-ф!

— Ювелира сюда! — крикнул я, и Корос побежал в город, потешно тряся пухлым задом. У меня эта семейка похудеет скоро.

Солнце скоро закатится за горизонт, а огромная толпа людей, из которых едва ли шестая часть похожа на настоящее войско, с шумом и гамом начала строиться в шеренги. Для тех, кто пробыл здесь хотя бы неделю — это дело привычное, а вот с новичками сложно. Десятники, которые сами прослужили чуть больше полугода, с помощи брани и зуботычин выстроили кое-как бывших козопасов, ни один из которых не отличал правой руки от левой. Тяжело будет, а времени у меня почти нет. Я за три месяца должен из этой толпы сделать настоящее войско. Или, скажем так, его бледное подобие. Они должны держать строй, знать сигналы рога и слушаться команд. И уже одно это поставит их на голову выше всех армий этого мира. За исключением Египта и Вавилона, пожалуй.

Рядом со мной целый сундук, набитый серебром и золотом, а моя казна в который раз показала дно. Но без этого никак. Царь не может быть скрягой, иначе за него не станут умирать. Он бьется в одном строю вместе со всеми и ест то, что едят воины. Вождь делит взятое в бою согласно обычаю, и тогда воины преданы ему. Жадничать нельзя, и потому господа таксиархи уже щеголяют в немыслимо роскошных ожерельях, заменяющих им погоны. Десятники получат простые серебряные обручи, полусотники — витые, а сотники — такие же, но сделанные из золота. Ничего другого мне в голову не пришло, потому как одежды тут большую часть года не носят, а как сказал классик, общество, не имеющее цветовой дифференциации штанов, обречено. Тут дифференциация такая, что мое почтение. Только слепой звание перепутает.