Троя. Пепел над морем (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 12

А вот мне позарез нужен храм. Он сделает остров Сифнос священным, а меня — настоящим повелителем моря, признанным самими богами. Без этого я не смогу подняться над другими царями, которые с остервенением голодных волков рвали на куски остатки этого несчастного мира.

* * *

В то же самое время. Микены.

Феано пыталась сопротивляться, но приказ царя Менелая обсуждению не подлежал. При первых же признаках опасности юный царевич должен быть укрыт в цитадели Микен. И Феано вместе с ним, раз уж она его мать. Страшные времена наступили для царств Пелопоннеса. Как только самые сильные и храбрые ушли за море, на утлых лодчонках переплыли коринфский залив дикари-дорийцы и начали опустошать северо-запад. И вроде бы это далеко от Спарты, но, с другой стороны, что там того Пелопоннеса. До любого города пять дней пути. Как только в Спарту пошли беглецы из Арголиды и Аркадии, управляющий, оставшийся на хозяйстве, посадил Феано, маленького царевича и одну-единственную рабыню в повозку, запряженную ослами, дал в сопровождение два десятка воинов и отправил под защиту микенских стен. Возражений Феано никто даже слушать не стал.

Так она и оказалась здесь, во дворце, из которого с таким трудом сбежала. Надо сказать, приняли ее с холодком. Электра, бывшая хозяйка, только фыркнула презрительно и отвернулась. Царица же Клитемнестра и царевна Хрисотемида даже словом ее не удостоили, глядя на бывшую рабыню как на пустое место. Родственные связи с тираном Энеем для них не значили совершенно ничего. Приблудный дарданец в этом месте считался наглым, безмерно везучим выскочкой, которого скоро прихлопнут как муху. Так Феано осталась в оглушительной тишине одиночества. Для рабынь она была одной из них, неведомо как выбившейся в люди, а для знатных баб — невольницей, выкупленной родней и взятой из милости в наложницы. Рабыни ее ненавидели, а знатные дамы презирали, и Феано была готова выть от тоски. Да и этот дворец так пропитался болью и скорбью, что это ощущалось почти физически. Царица Клитемнестра каждый вечер выла в своих покоях, словно раненая волчица, и приносила одну жертву за другой, поминая убитую дочь.

Небольшая хитрость Феано не привела к тому результату, на который она рассчитывала. Царевна Ифигения приняла смерть на жертвенном камне, и ахейское войско все равно отправилось в поход. Правда, с большим опозданием, потому что впустую прождали критян, которые на войну так и не явились.

— Вот ведь незадача какая! — думала Феано, которая не испытывала ни малейших угрызений совести. Скорее ее расстраивал срыв собственных планов, чем гибель невинной Ифигении. Ну, подумаешь, какая-то смерть! И, во-первых, это не она девчонку на алтарь потащила. Ее собственный отец жизни лишил. А во-вторых, люди в этом дворце каждый день мрут. Кто будет убиваться по какой-нибудь рабыне, которая сорок лет сучила нить в царских мастерских? Да никто! Зароют в землю и забудут тут же. Или сожгут тело на костре, как на севере водится. Каменной гробницы и поминального пира уж точно не удостоят. Так размышляла Феано, валяясь в крошечной комнатушке, которую ей выделили от царских щедрот.

— Не получилось у меня ничего. А ну как Менелай назад явится и законную жену привезет. Вот тогда я горькими слезами умоюсь.

Мегапенф лежал рядом и лениво теребил ее грудь. Мальчишке уже больше года, он бегает так, что не догонишь, и особенных хлопот ей не доставляет. Феано жертвы принесла Великой Матери за свое счастье. Уж очень она хорошо помнит крикливых выродков мачехи своей, которые отравили все ее детство.

— Ма! — сказал сын, который проснулся и смотрел на нее ясным чистым взглядом. — Ма! Ма!

Он бросил грудь и слез с кровати. Ему надоело лежать, а неуемная энергия требовала выхода. Феано знала, что сейчас будет. Либо мальчишка набегается, поест и ляжет спать, либо будет мучить ее всю ночь, не дав сомкнуть глаз. Она встала и притянула его к себе.

— Подожди, мой царевич, — сказала она. — Мама оденет тебя как подобает.

Она никогда не позволяла себе вольностей. Тут, где дети бегали голышом, пока на причинном месте не начнут волосы расти, ее сын ходил в крошечном хитоне, перевязанном пурпурным пояском. Ни у кого не должно возникнуть ни малейших сомнений, кто это такой. И кто такая она сама, мать будущего царя. Она призадумалась на мгновение и тут же была наказана за это. Мегапенф, тут же почуяв, что хватка матери ослабла, вывернулся подобно умелому борцу и бросился прочь, оглашая коридоры дворца радостными воплями.

— Да как же! — расстроилась Феано, в руке которой остался поясок. — Сыночек! Вернись! Мама оденет тебя.

Последние слова она говорила уже в пустоту, потому что малыш скрылся в переходах, убежав куда-то на царскую половину. Феано повернулась к рабыне, которая стояла рядом с видом полнейшего равнодушия, и сказала:

— Пиерис, пойдем искать маленького царевича. Если найдешь его первая, приведи назад. Я должна его одеть.

Феано торопливо пошла по коридорам, выложенным из серого шершавого камня. Здесь было не так нарядно, как в мегароне. Не было ни фресок, ни инкрустаций цветными вставками, ни резных колонн. Тесаный известняк и ткани, которыми затягивали стены в покоях царицы и ее детей. Она остановилась, чтобы пропустить делегацию каких-то мужей, на шеях и запястьях которых тускло блестело золото. Те вошли в покои царицы, а Феано так и застыла у двери, делая вид, что у нее развязалась сандалия. Она, проходившая босой всю жизнь, теперь никогда не выходила без этой обуви, сплетенной из синих и красных полосок кожи.

— Госпожа! — услышала она разговор за дверью. — Царь Эгисф шлет вам свой привет. Мы присланы им для встречи с тобой.

— С каких это пор бродяга стал царем? — послушался презрительный голос Клитемнестры.

— С тех самых пор, как Ахайю стало некому защитить, — спокойно ответили ей. — Дорийцы царя Клеодая громят север и уже подошли к городам Аркадии. Мы слышали, они уже до самых Микен доходили. Он пришел сюда с несколькими сотнями, но теперь с той стороны коринфского залива к нему плывут все новые и новые воины. Потому что он побеждает.

— Микен им не взять! — резко сказала Клитемнестра.

— Может, и не взять, — рассудительно ответил тот же мужской голос. — Да только всю округу они уж точно разорят вчистую. Ни поля несжатого не оставят, ни овцы, ни козы, ни осла. Голод непременно наступит в следующем году. Сильного войска в Арголиде нет. И четвертой части от прежнего не выставите.

— А у твоего царька войско есть? — в голосе Клитемнестры слышалось все то же ледяное презрение.

— Царь Эгисф привел пять сотен воинов из Додонии, — ответили ей. — И по пути к нему присоединились многие. Фивы и Коринф уже вступили в союз с ним. Они хотят унять разбушевавшегося Клеодая. У того откуда-то появилось много хорошего оружия, госпожа. И это оружие из железа.

— На Сифносе делают такое, как я слышала, — раздался задумчивый голос царицы, — у хеттов и у иллирийцев севера(1). Странно, откуда у Клеодая появилось столько серебра и скота, чтобы купить его.

— Мы этого не знаем, госпожа, — ответили ей. — Но царь Эгисф уже вступил в борьбу с дорийцами, и знать народа ахаёй склонна поддержать его. Иначе нашу землю разорят дотла. Мы считаем, что поход за море был неразумной идеей, но теперь что сделано, то сделано. Нам надо спасать свои поля и свой скот. Там, где проходит войско Клеодая, не остается вообще ничего. Они жгут все на своем пути. Им не нужны тонкие ткани и расписная посуда. Им не нужны резчики и ювелиры. Они с удовольствием забирают красивые вещи, но тут же режут тех, кто их сделал. Они пришли не для того, чтобы забрать эту землю себе. Для этого у них слишком мало сил(2). Они пришли, чтобы разорить нас. И я вас уверяю, госпожа, у них это отлично получается.

— Знать Ахайи поддержит царя Эгисфа? — голос царицы едва заметно дрогнул.