Золото Кёльна - Шир Петра - Страница 6

Раздался стук в дверь., Алейдис обернулась. Показалась голова Герлин.

— Простите, госпожа, но Марлейн и Ленц вернулись, и я подумала…

Служанка попятилась, узнав шеффена и стража.

— О, простите меня, я не знала…

— Пойди прочь, Герлин! — крикнула Алейдис, метнув в служанку сердитый взгляд. — Закрой дверь и не мешай нам больше. Проследи, чтобы Марлейн и подмастерья разошлись по своим покоям и оставались там, пока я не разрешу им выйти.

Ее голос прозвучал настолько резко, что Герлин отпрянула от неожиданности и испуга.

— Да, госпожа, конечно, как скажете.

Она поспешно закрыла за собой дверь.

— Госпожа Алейдис, боюсь, что факты говорят сами за себя, какую бы боль они вам ни причиняли, — беспомощно развел руками ван Кнейярт.

— Помощник палача снял тело с дерева и отнес его в сторожку неподалеку. Судя по тому, что мне рассказали, не приходится сомневаться…

— То есть вы пока даже не видели его собственными глазами?

— Нет, еще нет. Мне пока не удалось этого сделать. Но именно сейчас закон предусматривает…

— Я хочу его увидеть.

— Госпожа Алейдис, вы только навлечете на себя еще больший позор.

— Я хочу его увидеть! — повторила Алейдис и яростно глянула на шеффена.

Она цеплялась за свой гнев, чтобы горе, которое маячило где-то за спиной, не набросилось на нее, как дикий зверь.

— Я хочу увидеть своего мужа, господин ван Кнейярт. И не говорите мне, что у меня как жены нет такого права.

— Хорошо, если вы желаете, я могу завтра…

— Никаких завтра, прямо сейчас, господин ван Кнейярт. Я не могу позволить, чтобы это чудовищное подозрение отягощало мою семью хоть на мгновение дольше, чем это необходимо. Отведите меня к нему. Я прошу вас, — добавила она, отдышавшись.

— Хорошо, госпожа Алейдис, — немного подумав, согласился шеффен, — следуйте за мной. Но вы точно уверены, что в состоянии совершить эту трудную прогулку?

Алейдис смерила его холодным взглядом.

— Думаете, мне будет легче, если я прожду целый день?!

Поймав его испуганный взгляд, она решительно указала на дверь.

— Пойдемте.

Они вышли на Брайтештрассе, но затем свернули по направлению к монастырю Святых Апостолов, так как дальше улица была перекрыта телегами. Затем снова свернули, вышли на Ханненштрассе и по ней дошли до городских ворот. Отсюда было всего десять минут ходьбы до небольшого леска — одного из многих в округе, — где произошло несчастье. Сторожка, о которой упоминал ван Кнейярт, представляла собой покосившуюся хижину, которая, вероятно, использовалась лесорубами в ненастную погоду, чтобы укрыться и спрятать от дождя пилы и топоры. Она располагалась всего в нескольких шагах от раскидистой липы, с одной из крепких нижних ветвей все еще свисала, раскачиваясь туда-сюда от теплого вечернего ветерка, пеньковая веревка. Завидев дерево, Алейдис резко остановилась, так что Мате Кройхер, шедший прямо за ней, чуть не влетел ей в спину. Рихвин ван Кнейярт протянул руку, вероятно, чтобы поддержать, если потребуется. Но Алейдис не нуждалась в помощи. Гнев на тех, кто возвел на ее мужа эту чудовищную напраслину, кто посмел утверждать, что он мог покончить с собой, сжигал ее изнутри. Но этот гнев придавал ей сил.

Обернувшись на мгновение, она с удивлением обнаружила, что за ней следует целая орава зевак. Среди них были уличные бродяги, ремесленники, служанки и нищие. Около тридцати человек собрались полукругом, и вполне возможно, что их будет еще больше, как только страшная весть разлетится по городу. В толпе она заметила Вардо и Зимона, двух верных слуг Николаи. Вардо смотрел на нее по-привычному хмуро. На его лице угадывался лишь слабый намек на то, что он взволнован. По щекам Зимона текли слезы.

Прежде чем она успела что-то сказать или отвернуться, слуга шагнул к ней.

— Не надо, госпожа, не делайте этого одна.

Его голос был резким, почти пронзительным, как у маленького мальчика, но звучал совсем не по-мальчишески. Алейдис долго не могла привыкнуть к этому голосу. Он совершенно не подходил массивному телу, под складками жира скрывавшего, как уже было известно Алейдис, огромные мышцы. Из-за них Зимон, который и так не жаловался на рост, казался почти колоссом. В детстве его оскопил жестокий помещик. Позже Николаи выкупил его у этого варвара, как он его называл, и взял к себе в дом. С тех пор Зимон был предан ему душой, телом и, прежде всего, своим огромным сердцем. Алейдис возблагодарила судьбу, что рядом с ней оказался этот силач. Ей нравился Зимон, и она знала, что он единственный из присутствующих страдает так же сильно, как она. Вместе они направились к сторожке. Шеффен забежал вперед и толкнул ногой дверь. Внутри не было ничего, кроме стола и двух скамеек. Потолок был настолько низким, что Алейдис могла бы дотянуться до него рукой; если fei захотела. Зимону пришлось при-гнуться, чтобы не удариться головой о балку. Тело Николаи положили на одну из деревянных скамеек, вероятно, потому, что она единственная подходила ему по длине. Сердце Алейдис сжалось от боли, когда она увидела неподвижное, восковое лицо мужа. Спокойный и умиротворенный, он лежал с закрытыми глазами и сложенными на груди руками — такое одолжение сделал ему, суда по всему, помощник палача, вынувший его из петли. К горлу Алейдис подкатил ком, но она усилием воли сдержала рыдания. За ее спиной кашлянул Зимон. Она сделала шаг в сторону, уступая ему дорогу, потому что в тесной сторожке двоим было не развернуться.

— Боже святый, Боже всеблагой, сущий на небесах, — перекрестился слуга. По его щекам все еще текли слезы.

— Николаи, — одними губами выговорила она имя мужа и подошла вплотную к скамейке.

Рихвин ван Кнейярт быстро протянул к ней руку, пытаясь удержать, но тут же отдернул ее, поймав предупреждающий взгляд слуги и увидев разлитую в глазах Алейдис муку. Она молча встала на колени рядом со скамьей и легонько коснулась щеки мужа. Как ей хотелось, чтобы он открыл глаза и улыбнулся ей так же безмятежно, как в то утро. Если бы только она могла проснуться и осознать, что это был всего лишь дурной сон! Но чуда не произошло, Николаи не восстал из мертвых, и кожа под ее пальцами была холодной, как лед. В нем не осталось ни крупицы жизненной силы, его душа оставила тело. Он покинул этот мир. Осознание этого было настолько болезненным, что на мгновение у нее потемнело в глазах.

— Госпожа Алейдис, прошу вас, вы должны сейчас;;:

— Нет.

Она резко сбросила руку, которую шеффен положил ей на плечо.

— Оставьте меня.

Она нежно погладила Николаи по щеке, затем по плечу. В глаза бросились уродливые красновато-коричневые следы, указывающие на то, где веревка врезалась в плоть и задушила его — или даже сломала ему шею. При ближайшем рассмотрении Алейдис заметила, что шея ее мужа кажется странно искривленной. Снова тошнота подкатила к горлу, и ее чуть не вырвало. Задыхаясь, она вскочила и выбежала из сторожки. Зимон и шеффен поспешили за ней.

— Госпожа, с вами все в порядке?

— Госпожа Алейдис, простите меня.

Ван Кнейярт беспомощно развел руками.

Не стоило вам сюда приходить. Это ничем не поможет…

— Все в порядке.

Пытаясь побороть тошноту, Алейдис прислонилась к стволу дерева и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Затем она снова медленно выпрямилась и окинула взглядом толпу, которая наблюдала за ними с почтительного расстояния. Народу в толпе заметно прибавилось. До нее доносились перешептывания и ропот. Вскоре раздались и первые крики: «Сжечь грешника! Четвертуйте его, нечестивца! Позор всем самоубийцам!»

Полная решимости, Алейдис обернулась к ван Кнейярту и стражам, которые стояли в ожидании рядом с ней.

— Приведите городского медика. Я хочу, чтобы он осмотрел моего мужа.

— Госпожа Алейдис, подождите. По правилам, вопрос о том, самоубийство это или нет, может разрешить палач. Но тут все очевидно.

— Тогда, ради всех святых, зовите палача! — Она глянула в лицо шеффена гневно, но в то же время с невыразимым облегчением. — Пусть он подтвердит мои подозрения.