Золото Кёльна - Шир Петра - Страница 4

— Ленц был груб с Марлейн.

— Да я… ну ладно.

Мальчик быстро втянул голову в плечи.

С Марлейн?

Алейдис внимательно изучила царапину на лбу Урзель и намазала ее травяной мазью, которую подала ей Эльз. Марлейн была сестрой Урзель, на два года ее старше.

— А чем ему не угодила Марлейн?

— Он дразнил ее. А все потому, что Марлейн считала в саду сорок, а Эльз сказала, что сороки приносят несчастье.

— Так и есть. Это птицы висельников, — подтвердила Эльз.

Она взяла в руки корзину и принялась выкладывать на каменную плиту возле раковины принесенные продукты.

— Эльз, — поморщившись, покачала головой Алейдис. — Все это суеверие, да и только.

— Называйте это как хотите, госпожа. Я знаю, о чем говорю. Детям нужно держаться подальше от сорок, не считать и ни в коем разе не подманивать их.

Вздохнув, Алейдис обернулась к Урзель.

— Итак, Эльз это сказала, и что случилось потом?

— Потом появился Ленц. Он был в конюшне у Зимона, помогал выпрягать ослов.

— Зимон пообещал мне за это краюху хлеба.

Наткнувшись на суровый взгляд Алейдис, мальчик снова втянул голову в плечи, но храбро продолжил:

— Я просто сказал Марлейн, что ей нужно быть осторожной, потому что если одна сорока сулит одну смерть, то две сороки — сразу две смерти и так далее. А там их была целая стая. Я всего лишь хотел сказать, что она так может угробить весь дом и ей лучше спрятаться, чтобы смерть ее не нашла.

На мгновение Алейдис опешила.

— Ты сказал это Марлейн?

— Разумеется, все это чушь насчет сорок. Но разве я виноват, что эта глупая коза… эта Марлейн принимает все за чистую монету и чуть что пускается в слезы?

— Ты такой мерзкий, — сердито огрызнулась Урзель.

— Ты очень виноват в том, что напугал Марлейн, — промолвила Алейдис, поймав глазами взгляд мальчика. — Ты не хуже прочих знаешь, что у нее очень ранимая натура и ее напугать проще, чем кого-либо еще. Поэтому извинишься перед ней, ясно?

Ленц пожал плечами.

— Как будет угодно. Но ничего ужасного-то не случилось.

— А по-моему, случилось, раз Урзель посчитала нужным наброситься на тебя с кулаками.

Она снова повернулась к девочке.

— Дорогуша, я знаю, что ты хотела защитить Марлейн. Но будь добра впредь не использовать для этого ни кулаки, ни зубы. Пинаться тоже запрещено.

Она прекрасно понимала, что эти наставления не возымеют должного действия. Урзель всегда вставала на сторону старшей сестры. И отличалась вспыльчивым нравом. Иногда Алейдис казалось, что, возможно, Урзель должна была родиться мальчиком, но Всевышний что-то напутал. Однако ее нежное лицо с большими голубыми и главами губами сердечком говорило об обратном. Когда-нибудь она станет красавицей, но, если она не задумается над своим поведением, ее будет трудно выдать замуж, сколь щедрым ни было бы приданое.

Алейдис соединила два конца полотняного платка и перевязала девочке руку.

Что ж, юная госпожа, сегодня вы отправляетесь спать без ужина. Немедленно иди в свои покои и позови сюда сестру. Скажи, что Ленцхочет попросить у нее прощения.

— Но Марлейн сейчас не в наших покоях. — Урзель осторожно пошевелила рукой и осмотрела повязку. — Она побежала по улице в слезах. Наверное, направилась к матери.

— Ладно. Тогда ты, Ленц, мчи со всех ног в бе-гинаж. Скажи госпоже Йонате, что пришел забрать Марлейн. Нет, не хочу слышать никаких возражений. Ты приведешь ее обратно и попросишь прощения. И не дай бог я еще раз услышу, что ты повел себя непорядочно. Три дня ты не будешь помогать Зимону убираться в хлеву и присматривать за животными. И ночевать в этом доме ты тоже не будешь.

— Но я… — Ленц повесил голову. — Ладно. Большую часть времени мальчик жил на улице, потому что их с Герлин родители были бедными поденщиками, которые едва сводили концы с концами. Поэтому он помогал соседям, если тем нужно было почистить лошадей и убрать навоз в конюшне, натаскать воды для бани или прочистить дымоход. За работу ему давали что-нибудь поесть, а в семействе Голатти предоставляли место для ночлега — между загоном для ослов и свинарником.

Алейдис тронула его за плечо.

— Радуйся, что сейчас лето и ты можешь ночевать под открытым небом. И не забывай о своем поведении, когда ударят холода.

— Да, госпожа Алейдис.

— Если бы господин Николаи узнал о вашей потасовке первым, ты бы так легко не отделался. Уверена, он бы тебя поколотил. Так что смени выражение лица и делай, что я тебе сказала.

— Да, госпожа Алейдис.

— И веди себя прилично, как подобает настоящему мужчине.

— Да, госпожа Алейдис.

Мальчик убежал, и она повернулась к Урзель.

— Так, а ты почему еще здесь? Разве я не сказала тебе отправляться в свою комнату?

— Да, госпожа Алейдис.

Девчушка также поспешно вышла из кухни, и спустя пару секунд по лестнице застучали ее башмачки.

— С таким же успехом вы могли бы отхлестать этого недотепу лозой, — подала голос Эльз. Она уже разложила продукты и теперь чистила и нарезала пастернак, чтобы добавить в суп. С утра в котле, подвешенном над огнем, уже варился жирный кусок говядины. Алейдис медленно повернулась к ней.

— Могла бы? А как насчет того, чтобы выпороть тебя?

— Меня? — испугалась кухарка.

— Ты прекрасно знаешь, что не стоит лезть к Марлейн со своими глупыми суевериями. Она принимает это слишком близко к сердцу.

— Это не суеверия, госпожа, а чистая правда. Или вы будете отрицать, что сороки и вороны всегда считались птицами висельников?

— Лишь потому, что они питаются телами повешенных. — Алейдис повернулась к двери. — Если бы они действительно были вестниками смерти, то в городе Кельне уже давно не осталось бы ни единой живой души. Просто взгляни вокруг: сколько, этих птиц летает внутри и снаружи городских стен. Я думаю, ты несправедливо обвиняешь их во всех несчастьях.

— Но так и есть, госпожа, они приносят несчастье. Даже моя матушка говорила, что сорока на крыше…

— Не хочу ничего больше об этом слышать, Эльз. Позаботься лучше об ужине. Пойду прослежу, чтобы Ленц привел бедняжку Марлейн домой целой и невредимой и не наговорил ей по дороге еще каких-нибудь гадостей.

— Пожалуйста, передавайте привет госпоже Катрейн и госпоже Йонате.

Алейдис спокойно кивнула кухарке.

— Обязательно, если, конечно, их встречу.

Всего в пятидесяти шагах от дома семейства Голатти находился небольшой бегинаж, в котором жили и работали девять женщин под руководством старшей бегинки Йонаты Хирцелин. Одной из этих женщин была Катрейн, мать Марлейн и Урзель. Она стала бегинкой несколько лет назад по настоянию Николаи. Каждый год под Рождество он делал приюту бегинок щедрое пожертвование, чтобы его единственная дочь ни в чем не нуждалась. Причину, по которой он выбрал для нее такую судьбу, он раскрыл Алейдис вскоре после свадьбы — чтобы, как он сказал, упредить дурную молву. Когда Катрейн исполнилось пятнадцать лет, он выдал ее замуж за боннского менялу, тоже выходца из Ломбардии, который часто вел с ним дела и был желанным гостем в их доме. Юная Катрейн была увлечена красавцем и с радостью принимала его ухаживания. Оглядываясь назад, Николаи винил себя во всем, что произошло дальше. Как он признавался потом, ему следовало присмотреться к жениху повнимательнее. Якоб де Пьяченца был уважаемым жителем Бонна. Его хорошо знали и в Кельне, но то обстоятельство, что он к своим тридцати все еще ходил в холостяках, должно было заставить отца невесты насторожиться. К сожалению, лишь спустя некоторое время после свадьбы он узнал, что Якоб был тираном и садистом, который бил молодую жену и издевался над ней, как только ему представлялась такая возможность. И исполнения супружеского долга он добивался от нее силой. Николаи подозревал, что в Якобе, должно быть, жила какая-то извращенная наклонность, которая побуждала его к такой жестокости. Конечно, Якоб хотел, чтобы у него родился наследник. И после рождения девочек он принялся истязать Катрейн с удвоенной силой. Николаи несколько раз пытался вмешаться, пока не понял, что тем самым лишь усугубляет положение дочери. Однажды в середине зимы, когда маленькой Урзель было всего пять лет, а Марлейн — семь (несмотря на столь нежный возраст, они уже несколько раз становились жертвами жестокого отца), тело Якоба извлекли из рыбных сетей в Рейне. Выглядело все так, будто его сначала забили палками до смерти, а потом сбросили в реку. Убийцу так и не нашли.