Меченный смертью. Том 5 (СИ) - Юрич Валерий - Страница 21

Особняк огласил ужасный вопль. Хорошо, что я заранее окружил звуконепроницаемым магическим барьером Малахитовый зал, иначе жители близлежащих домов наверняка заподозрили бы неладное и вызвали представителей власти.

На Черную вдову жалко было смотреть. Еще за секунду до этого яростная и неугомонная, сейчас она внезапно вся сжалась, поникла и притихла. Ее глаза жадно следили за зажатой у меня в руке звездой.

— У любого призрака, задержавшегося по своей воле в этом мире, должна быть связующая нить, за которую он цепляется. Обычно это какое-то невыполненное обязательство, — задумчиво проговорил я. — А вот с вами, милая леди, дело обстоит совсем иначе. Вы заранее подготовили себе якорь, который будет крепко держать вас здесь, чтобы вы не отправились прямиком в ад. Вот такая вроде бы неприметная звездочка, а какое большое дело делает. — Я равнодушно поглядел на маленький кусочек малахита, лежащий у меня на ладони. — И теперь она у меня в руках. А значит и вы тоже. — И я бросил ледяной взгляд на испуганно сжавшуюся в центре круга Черную вдову.

Она вновь обернулась миловидной женщиной и умоляюще посмотрела на меня, протянув в мою сторону дрожащую руку.

— Сжалься, мой господин, — дрожащим голосом проговорила она, и по ее щеке скатилась крупная слеза.

— Со мной эти шуточки не пройдут, миледи, — холодно усмехнувшись ответил я. — Да и сдается мне, что вы слегка переигрываете. Слеза явно была лишней.

Лицо Черной вдовы вновь стало холодным и непроницаемым.

— Вот так-то лучше, милейшая Аврора. А сейчас мы с вами поговорим, как деловой человек с деловым призраком. Просто, по существу, и без лишних эмоций. И когда этот разговор окончится, надеюсь, вы измените свое мнение на мой счет.

Александрийский театр в этот вечер был по обыкновению заполнен народом. Ставили «Гамлета». Пьеса была невероятно расхвалена всеми Петербургскими новостными агентствами. Те зрители, у кого были зарезервированы места в партере или в ложах на весь сезон, не спешили занимать свои места. Особенно это касалось привилегированных особ, которые снимали места в бенуаре. Они являлись на представление в середине, а порой даже и под конец первого акта. Этим они как бы говорили всем и каждому: «Посмотрите, я настолько богат и влиятелен, что могу позволить себе приходить, когда заблагорассудится, несмотря на то что мной оплачена аренда за весь сезон».

В наши дни весь свет Петербургского общества, впрочем, как и сто, и двести лет тому назад, ходил в театр не для того, чтобы увидеть очередную блистательную постановку талантливого режиссера, а чтобы себя показать и на других посмотреть. И конечно же, когда открывалась дверь в очередную привилегированную ложу, многие в зрительном зале отрывались от происходящего на сцене и с любопытством бульварных газетчиков начинали разглядывать в бинокли вновь прибывших зрителей. Их интересовало все: кто? когда? с кем? как одет? куда смотрит? о чем говорит? Да, были и такие умельцы, которые могли прочитать по губам каждое, вроде бы втайне произнесенное, слово. Поэтому знатные дамы носили с собой весьма модные и в этом сезоне веера, которыми могли загораживать свои прелестные уста, переговариваясь со своими собеседниками, а мужчины неизменно принимали скептический вид, подпирая большим пальцем подбородок и частично загораживая рот оставшимися.

В Александрийском театре ничего не менялось. Выработанный веками негласный этикет действовал непреложно и всеохватывающе.

В середине партера, на лучших местах расположился барон Пирогов Иван Владимирович, вассал князей Филатовых. Рядом с ним восседал его молодой протеже дворянского происхождения Дятлов Роман Тимофеевич. Барон везде таскал его с собой, чтобы на его фоне выглядеть более значительным и преуспевающим. Роман Тимофеевич не обладал ни титулами не землями. Зато в его характере была незаменимая и весьма полезная черта, которая и помогла ему коротко сойтись с бароном Пироговым. Роман Тимофеевич был неисправимым подхалимом и ничего не мог, да, если честно, и не хотел, с этим поделать.

— Скажите, любезнейший Иван Владимирович, что вы думаете о тех ужасных слухах, которые плодятся вокруг графа Доронина и генерал-губернатора Зубова? — заговорщическим шепотом спросил Дятлов у своего покровителя. — Это просто немыслимо. Говорят, что здесь замешана супруга Андрея Филипповича, которая намедни произвела на свет сына. И уж совсем злые языки вещают, что младенец совсем не похож на графа. — И Роман Тимофеевич скользнул несколько вороватым взглядом по пустым ложам Дорониных и Зубовых.

Он уже знал эту историю, как облупленную, во всех ее мыслимых и немыслимых интерпретациях. Но также он прекрасно понимал, что барона Пирогова хлебом не корми, только дай посплетничать на какую-нибудь злободневную тему. И Роман Тимофеевич не мог отказать своему щедрому покровителю в таком непередаваемом удовольствии.

Иван Владимирович пошарил вокруг своим цепким взглядом и, убедившись, что его никто не подслушивает, чопорно приосанился.

— Я лично вчера был на вечере у Дорониных, — степенно произнес он с весьма важным видом, подразумевающим, что он-то и есть тот первоисточник, что глаголет неоспоримую истину в первой инстанции.

— Да что вы говорите, Иван Владимирович⁈ Тогда я более чем уверен, что никто другой не сможет так точно и правдиво отодвинуть завесу тайны с этого темного дела, — разгадав скрытую мысль своего благодетеля, приглушенно и с придыханием ответил Дятлов.

— Вы совершенно правы, дорогой мой Роман Тимофеевич, — важно ответствовал барон Пирогов. — Среди слухов и сплетен должен когда-нибудь возобладать голос истины. Слушайте же. Я буду краток, но при этом весьма красноречив. — И выдержав драматическую паузу, Иван Владимирович выдал: — Ребенок у графа Доронина родился совершеннейшим блондином. Сущий такой одуванчик. — Барон замолчал и, многозначительно подняв бровь, уставился на своего собеседника.

Роман Тимофеевич помимо того, что был непревзойденным подхалимом, обладал еще недюжинным актерским талантом. Всплеснув руками и деланно выпучив глаза, он изобразил такое величайшее изумление, словно ему прямо сейчас сообщили, что его родителями были граф Дракула и кровавая графиня Батори.

— В это просто невозможно поверить! Граф с графиней совершенные брюнеты. Неужели здесь замешана магия? — не желая высказывать оскорбительных предположений по отношению к влиятельной фамилии, состроил из себя дурака Роман Тимофеевич.

— Боюсь, что единственная магия, которая тут замешана, это магия любви или, если уж быть совсем откровенным, магия похоти человеческой, — равнодушно пожал плечами барон Пирогов.

— Я слышал совершенно безумные предположения, что здесь каким-то боком причастен генерал-губернатор Зубов, — едва слышно прошептал побледневший Роман Тимофеевич, испуганно оглядываясь по сторонам.

— Не уверен насчет бока князя Зубова, скорее здесь поучаствовала совсем другая часть его тела, — прямолинейно и весьма грубо съерничал Иван Владимирович, подавив готовый вырваться смешок. — Достаточно было понаблюдать за его поведением во время вечера, чтобы даже у самого заядлого скептика закрались обоснованные сомнения по поводу его непричастности. Зачем он так себя вел, ума не приложу. Вероятно, надеялся, что ни одна из черт младенца не укажет так явственно на его личность.

В это время рядом с нашими перешептывающимися собеседниками уселась шумная компания молодых аристократов и барон с его протеже вынуждены были, многозначительно переглянувшись, замолчать.

Тем временем партер, как и весь остальной зал, постепенно наполнился зрителями, прозвучал звонок, свет в зале приглушили и представление началось.

Во время первого акта многочисленные взоры любопытных зрителей то и дело обращались к ложам Дорониных и Зубовых. Обе пустовали. Все конечно же понимали, что неявка на премьеру этой знаменитой постановки может быть приравнена к признанию в том, что разошедшиеся по городу слухи имеют под собой реальные основания. Поэтому никто особо и не сомневался, что эти ложи сегодня в конце концов примут своих посетителей.