Александр. Том 3 - О.Шеллина (shellina) - Страница 1

Я стоял возле окна и смотрел на улицу. Солнце отражалось от искрящегося белоснежного снега и слепило глаза. В Петербурге такое яркое солнце редкость, а здесь можно спокойно наслаждаться солнечными днями даже сейчас, в преддверии зимы, когда выпал первый влажный и липкий снег. Он скоро растает, но пока искрится на солнышке вполне задорно.

На тропинке в парке показались женские фигурки. В одной из них я узнал Лизу и улыбнулся. Мудров посоветовал ей чаще гулять, и она весьма скрупулёзно выполняла его рекомендации.

Собственно, одной из рекомендаций лейб-медика императрицы было повременить с отъездом из Москвы. Мудров опасался, что на столь малом сроке да ещё и после выкидыша у императрицы шанс потерять и этого ребёнка увеличивается в разы, если она днями напролёт будет трястись в карете. И мы решили не рисковать.

Возвращение в Петербург запланировали после Нового года. И одной из причин были сани. Поездка зимой в карете по плохо расчищенным дорогам лично для меня попахивала серьёзным извращением. В санях более комфортно, и Лизу не будет так трясти, как в экипаже. Нужно лишь почаще останавливаться, и нормально доедем. Зимин как раз сейчас маршрут составляет и подданных подбирает, кого по дороге мы осчастливим своим присутствием с ночёвкой.

По другой дорожке пробежали Коля с каким-то незнакомым мне мальчиком. Остановившись, Николай принялся лепить снежок. Мальчик затормозил, слегка заколебался, а потом сам зачерпнул горсть снега. Чуть в стороне от них стоял Новиков с Михаилом. Миша хотел бежать к брату, но Николай Иванович его удержал. Всё-таки Миша был ещё слишком мал, чтобы составить компанию старшему брату в его играх.

– Ваше величество, – в кабинет вошёл Скворцов.

Илья уже практически полноценно занял место моего секретаря. Сперанский хоть и продолжал числиться на этой должности, но находился в моей приёмной всё реже и реже. С моего позволения, естественно. До нашего возвращения в Санкт-Петербург он должен был проконтролировать все начатые в Москве нововведения, чтобы они не пошли на растопку, едва мы покинем город.

– Кто этот ребёнок с Колей? – спросил я, поворачиваясь к Илье. Секретарь сразу же подошёл ко мне и выглянул в окно.

– Это Александр Раевский, – ответил он уверенно. – Николай Николаевич неделю назад приказал привезти сюда детей, когда окончательно убедился, что в свою деревню ни он, ни Софья Алексеевна в ближайшее время не вернутся.

– Смирился наконец-то? – я усмехнулся и снова посмотрел на детей.

– Я бы не назвал его состояние смирением, ваше величество, – Илья улыбнулся. – Скорее, он начал получать от своего изменившегося положения определённое удовольствие.

– Это хорошо, – я отвернулся от окна и подошёл к своему столу. – Раевский – принципиальный тип, а его порядочность, по-моему, больше похожа на какую-то душевную болезнь. С другой стороны, должен же в моём ближнем окружении присутствовать человек, способный в какой-то момент пробудить мою совесть. К тому же Коля может со временем стать верным и преданным другом. Мы в этом направлении понемногу движемся. И я сомневаюсь, что сын слишком сильно отличается от отца. Так что Николаю будет полезно, если его другом детства станет Саша Раевский.

– Его высочеству весьма понравился Александр, ваше величество, – Илья отошёл от окна вслед за мной. – Их представили друг другу вчера по распоряжению вашего величества. Новиков Николай Иванович предложил Николаю Николаевичу определить сына ему в обучение вместе с его высочеством. Он считает, что в компании не только игры веселее проходят, но и науки легче запоминаются.

– Я с ним полностью согласен.

Илья положил какое-то письмо на стол, прежде чем подойти ко мне, и я взял его, разглядывая взломанную сургучную печать. Что-то мне в этом письме не нравилось, но я никак не мог понять, что именно.

– А где адрес? – наконец до меня дошло, что именно мне не нравится.

– Его привёз курьер, – Илья бросил на письмо очень странный взгляд. – Прямиком из Лондона. Капитан Гольдберг Иван Савельевич.

– Вот как? – я снова покрутил письмо в руках, а потом посмотрел на Скворцова. – Он здесь?

– Да, ваше величество. Ожидает в приёмной, – спокойно ответил Илья.

– Ты читал, что здесь написано? – я продолжал смотреть на него.

– Да, ваше величество, – повторил секретарь.

– И что думаешь? – мне одновременно хотелось вытащить письмо дрожащими от нетерпения руками и бросить его в печь.

Что-то мне подсказывало, что подобные письма не должны храниться после прочтения. Ни один архив, ни единый томик чьих-нибудь мемуаров не должен содержать даже упоминания о подобных письмах. Разве только Макаров Александр Семёнович на старости лет рехнётся, уедет за границу, обиженный на меня до зубовного скрежета, и примется строчить эти самые мемуары, раскрывая все секреты подряд. Вот только я даже представить себе не мог, что может заставить Александра Семёновича поступить подобным образом.

Молчание между тем затягивалось. Илья задумчиво смотрел на письмо и молчал, а я терпеливо ждал, пока он сообразит, что же мне ответить. Наконец секретарь поднял на меня взгляд.

– Я не знаю, ваше величество, – он снова посмотрел на письмо. – Так и хочется сказать, что пути Господа нашего неисповедимы.

– Любопытно, – я открыл письмо. – Позови Гольдберга и оставь нас, – бросил я Илье и углубился в чтение.

Это было даже не письмо, а донесение, написанное незнакомым мне почерком. Я успел прочитать его до середины, когда дверь открылась, и в кабинет вошёл капитан Гольдберг. Оторвавшись от чтения, я бросил на него внимательный взгляд. Он выглядел сильно уставшим, как и в тот раз, когда привёз мне сообщение Макарова о нелепой гибели лорда Уитворта от рук каких-то разбойников.

– Вы были в Лондоне, когда это случилось? – спросил я, возвращаясь к чтению.

– Да, ваше величество. Я даже сопровождал графа Воронцова к лорду Аддингтону в тот вечер, когда было совершено это гнусное и отвратительное по всем статьям нападение на карету его величества короля Георга, – ответил Гольдберг, а я снова прервал чтение и внимательно посмотрел на него.

– То есть, вы присутствовали у премьер-министра в тот самый момент, когда ему донесли о случившемся? – я прищурился, быстро дочитал письмо до конца и принялся теперь рассматривать капитана. Я смотрел на него так пристально, что Гольдберг невольно начал нервничать.

– Не только. Практически одновременно с гонцом к лорду Аддингтону примчался сам король Георг. Его величество пребывал в жутком волнении. Он кричал, размахивал руками, и из его речи я понял, что он считает виновным в произошедшем своего сына. Мы с Семёном Романовичем не успели уйти, когда его величество отдал приказ арестовать принца Уэльского, обвиняя его в измене, – отрапортовал Гольдберг.

– Осень, что поделать, – я потёр лоб, затем решительно подошёл к печи и бросил в огонь этот документ, хотя он и не содержал на первый взгляд ничего компрометирующего. – Это вы писали? – спросил я капитана, беря в руки кочергу, чтобы поглубже в огонь затолкать плотную бумагу.

– Это мой доклад Александру Семёновичу, – на этот раз Гольдберг контролировал каждое своё слово, отвечая мне очень осторожно. – Я привёз его лично, но Александр Семёнович, ознакомившись с докладом, велел отвезти его вам, ваше величество.

– Французы в курсе того, что произошло? – резко спросил я, глядя, как огонь поглощает бумагу до самого конца, а пепел оседает на горящих углях.

– В том, что произошёл арест его высочества принца Уэльского, разумеется, в курсе, – Гольдберг задумался. – У Талейрана много шпионов при дворе его величества короля Георга.

– Вопрос в том, что в этом случае предпримет Наполеон, – я обвёл задумчивым взглядом комнату.

– Англия и Франция всё равно находятся в состоянии вялотекущей войны, – немного подумав, осторожно сказал Гольдберг. – Что ещё Франция может предпринять?