Древнееврейские мифы - Вогман Михаил Викторович - Страница 13

Этот тип теофании очень древний, мы обнаруживаем его уже в потенциально древнейшем библейском фрагменте — «Песне Дворы (Деборы)» (около XI в. до х. э.)[56]. Таким образом, нельзя объяснить его историческим процессом усложнения и абстрагирования образа божества, а нужно допустить существование столь абстрактных сверхъестественных представлений на самых ранних этапах развития древнеизраильской культуры. Автор «Песни Дворы» восхваляет Творца следующими словами:

Для теофаний этого типа характерно упоминание южных гор: по-видимому, за ними может стоять некий миф о чудесном приходе Господа с юга, — однако детали этого мифа безвозвратно утеряны. Главная из этих гор — Хорев, она же, согласно библейским текстам, Синай, которую христиане и мусульмане идентифицируют с современной Джебель-Муса (горой Моисея) на полуострове, так и называемом сегодня Синайским. Однако в действительности библейский Синай мог находиться и восточнее — в современной Иордании; другие исследователи идентифицируют его с доизраильским культовым центром на горе Джебель-Идейд (Карком) на юге современного Израиля. Упоминаются в текстах этого жанра горы Паран и Сеир, тоже связанные либо с югом Израиля, либо с более восточными территориями, а также местность Тейман (букв. «юг», сегодня — обозначение Йемена). В связи с этим некоторые исследователи допускают, что культ YHWH первоначально принадлежал кочевникам южных пустынь, мидианитам и эдомитам, и лишь затем был заимствован израильтянами — впрочем, на деле миф о шествии божества с юга мог не быть связан с историей его культа. Тем не менее это четко отличает данные теофании от круга мифов, известного нам из Угарита, где обители богов, напротив, располагались на севере.

Впоследствии гора Синай была осмыслена как место поворотного события в истории — однократного Откровения Абсолюта после выхода из Египта, ключевого историко-мифологического рассказа Пятикнижия. Соответственно, старые тексты о теофании с юга были переосмыслены в этом контексте. Так, в псалме 68(67) представлен перепев приведенных выше строк «Песни Дворы», где действие целиком увязывается с историческим, а не мифологическим прошлым израильтян, а названия, не связанные с Синайским откровением, удалены (в свою очередь, имя YHWH исправлено на менее конкретное Elohim)[58].

Самая подробная теофания, изображающая шествующего с юга Господа, находится в «Молитве пророка Хаваккука» (Авв. 3) — поэтическом тексте, завершающем книгу этого пророка и, предположительно, созданном в VII в. до х. э. Здесь речь целиком идет о действиях Бога как господина истории, а не о реальном мифологическом явлении, однако используется мифологический язык, чтобы продемонстрировать Его величие. Это и мотив бога-воина, скачущего с луком на запряженной конями колеснице, и мотив светового явления. Оба они могут иметь традиционные корни, но здесь выступают лишь метафорой для неописуемого — вторжения Бога в историю. Приведем лишь фрагмент в качестве иллюстрации.

^{Еврей-портной шьет облачение священнослужителя. Иллюстрация из книги Ч. Ф. Хорна «Библия и ее история», 1908 г.}

^{Horne, Charles F.; Brewer, Julius A. The Bible and Its Story Taught by One Thousand Picture Lessons. New York, F. R. Niglutsch, 1908 / Wikimedia Commons}

Таким образом, мы видим, как мифологические мотивы утрачивают свое изначальное конкретное содержание и превращаются в оболочку для совершенно нового типа высказывания, однако сам мотив божественного явления сохраняется и даже усиливается.

Есть в Библии и непосредственные явления образа Бога. Удивительно, что они находятся в той же самой пророческой литературе, которая боролась с идолопоклонством и выхолащивала мифологическую образность. Жанр их описания можно охарактеризовать как пророческое видение. Видения были распространенной — возможно, даже главной — формой практического пророчества (отсюда один из терминов для пророка — ḥozeh, «провидец»), однако неизвестно, насколько часто они могли затрагивать теофанию. В основном пророческие книги избегают фиксации видений, ограничиваясь пророческими речами, что также может отражать аниконические тенденции в еврейской религии, а не непосредственную практику допленного периода. В послепленный период видений в пророческих книгах становится больше, однако они, как правило, уже являются пророкам в вещих снах.

Два самых известных случая библейской пророческой теофании принадлежат пророкам Йиша-Яѓу (Ишайя, Исаия, VIII в. до х. э.) и Йехезк-Элю (Иезекииль, VI в. до х. э.). Оба они связаны с инициацией героя в пророческую деятельность — это заставляет предположить, что аналогичные видения могли быть и у других пророков в начале их пути. Оба они связаны с культовым контекстом: видение Ишайи происходит внутри Храма (ср. Ам. 9:1), а Йехезк-Эль — сам пророк из жреческого рода, и ему вскоре предстоит провидеть будущее восстановление Храма. Это может связывать содержание их видений с культовым контекстом. Можно предположить, что нечто подобное, по древнеизраильским представлениям, являлось и верховному жрецу в единственный день в году (а именно Йом-киппур, или День очищений), когда он входил в закрытую внутреннюю часть святилища — Святая святых. Видения этих двух пророков очень сильно различаются между собой как по способу описания, так и по содержанию, хотя оба сочетают визионерство с аниконической идеологией. Общим для обоих остается мотив небесного трона, который символизирует царственность описываемой фигуры, однако у Йехезк-Эля образность этого трона существенно сложнее.

Пророк Ишайя обнаруживает себя участником сцены при божественном дворе: он оказывается в чертоге Храма у подножия высокого божественного трона (по-видимому, внезапно явившегося прямо в Иерусалимском Храме), перед которым стоит жертвенник для воскурений. Сюрреалистичность картине придает одежда сидящего Господа, которая заполняет собой чертог, подобно облаку. При появлении пророка зал наполняется дымом. Тот пугается, что не достоин созерцать божество, будучи ритуально «нечист устами»; в ответ один из спутников интронизованного Бога слетает к нему, щипцами берет уголь с жертвенника и касается его рта в качестве церемонии очищения. Аналоги такой церемонии очищения рта — применительно к культовым статуям — хорошо известны из Месопотамии. После этого Ишайя может услышать голос Господа, вопрошающий: «Кого нам послать?» — и вызывается быть пророком. Этот вопрос напоминает сцену небесного совета в видении пророка Михайи и может быть частью общей с ней традиции.