Спасти СССР. Реализация (СИ) - Большаков Валерий Петрович - Страница 35

— Ну уж… — растерянно промямлил Чешиньский. — Как-то это… Хм…

— Да, Гжегож! Да! — воскликнул Бжезинский в запале. — Они уверены, что так называемый «провал» на самом деле то ли расчетливый и циничный акт сдачи идеологических союзников, то ли ловкий экспромт! Русские использовали сугубо профессиональную удачу спецслужб Сардара для оптимизации своей роли в регионе и — вдумайтесь! — для обеспечения устойчивости той самой, намеченной в аппарате СНБ «южной дуги нестабильности»! Как вам этакий поворот? Одним ударом, ценой некоторого идеологического ущерба на периферии, СССР развязал себе руки на европейском направлении! Теперь свое влияние противник, судя по проснувшейся вдруг динамике и нетривиальному интересу к структурным проблемам экономики «мира социализма», обращает как раз на те вопросы, которые еще со времен Киссинджера рассматривались, как одно из окон уязвимости СССР. А если, против ожиданий, советское руководство разберется, и былая опасная подвижность соцсодружества, застывшая, подмороженная Пражской весной и польскими проблемами конца шестидесятых, возобновится вместе с темпами роста экономических показателей?

— Тревожная перспективка… — пробормотал Чешиньский.

— Весьма! — энергично кивнул Збигнев. — Варианты у нас есть, но времени маловато — хорошо бы провести необходимую перегруппировку и нанести удар до Олимпиады в Москве! Скажем, устранить Дауд-хана руками «обиженных» и затаившихся «халькистов», одновременно подогревая оппонентов модернизации через саудовского монарха и… — он задумался. — Хм… В этом случае… Возможно, стоит не подавлять аятолл и прочих врагов шаха, а напротив, поработать с новым Ираном, открыв второй фронт в Афганистане и повысив напряженность на ирано-советской границе. Таким образом, возможно, удастся всё же переключить фокус внимания руководства СССР с Польши на южную границу. А развить ситуацию — пусть и не до полномасштабного вторжения! — всегда нелишне. Но сейчас, здесь, с вами, лучше рассмотреть иной вариант — максимально активизировать структуры, уже подготовленные в Польше! А резкая реакция СССР в подобной ситуации — именно то, что надо. Объект провокаций напрашивается сам — подходящий гарнизон Северной группы войск и, в случае избрания именно этого подхода, необходимо стремиться к тому, чтобы эта реакция стала максимально жесткой! Для этого на каком-то этапе можно поработать хоть и непосредственно на границе с Калининградской областью или с Литвой. Единственно, в этом случае придется вам самим, в том числе, контролировать «протестующую молодежь». А мы, со своей стороны, попробуем сориентироваться в позиции Китая по конфликту с Вьетнамом, обеспечить ее поддержкой и… Можно получить неплохую комбинацию! Бросить дополнительные ресурсы туда, где обозначается успех — и вот планы по прямому вовлечению СССР в конфликт, наподобие вьетнамского, становятся вполне осязаемы! — помолчав, остывая, Бжезинский сказал с чувством: — Но ваше направление, Гжегож, основное. Помните об этом!

У Чешиньского перехватило дыхание. Вставая, он вытолкнул:

— Ешче Польска не згинела!

Суббота, 30 декабря. День

Ленинград, Владимирская площадь

Помнится, по малолетству я никак не мог понять, почему пятачок, где сошлись Владимирский и Загородный проспекты, считается площадью. Ведь так называть можно было лишь что-то большое, просторное, вроде площади Декабристов! А тут… Уширили проезжую часть — и всё.

Я криво усмехнулся, выходя из-под арки метро. С памятных осенних дней мне здесь открывалось еще и некое потаённое пространство — «условное место 'Влад».

Поправив шарф — сырой жалящий ветер упорно задувал вдоль улицы — я прогулялся до знакомого фонаря. Это вошло в привычку — именно на этом чугунном столбе цэрэушники должны были наклеить объявление, как сигнал о закладке.

Что-то внутри меня тоскливо и обреченно сжалось — белый лепесток трепетал на ветру. Вздохнув, я приблизился.

«Продается швейная машинка „Подольск“ б/у».

Я оторвал язычок с цифрами, и сунул в карман. На самом деле, телефона с таким номером не существовало — это был простенький код, указывавший на место тайника. Раз в конце выписано «95» — значит, закладку сделали в стене Боткинской больницы, есть там укромное местечко…

Потоптавшись, я развернулся и побрел обратно к метро… Испытав легкий озноб — мне опять повстречался тщедушный парниша в длинной серой куртке. Лица под надвинутым капюшоном я не видел, но… Получается, что он ехал за мной от самой «Техноложки».

Не убыстряя шаг, я перешел Кузнечный и нырнул в теплый ритмичный шум станции метро. Не оборачиваясь.

Подошел к автомату с красной подсветкой, и разменял тусклый никелевый кругляш в двадцать копеек на пятикопеечные. Сунул турникету пятак, ступил на эскалатор — и упорно глядел прямо перед собой.

На перроне не выдержал — наклонился, якобы отряхнуть пыль со штанины, и незаметно глянул под руку. «Серый» маячил шагах в двадцати.

«Та-ак…»

Совпадения кончились. Что интересно, я не испытал ни страха, ни прилива тревоги. Даже злость, и та была круто замешана на азарте.

Меня занимала лишь одна мысль: «Кто?»

Явно не чекисты. Заметить парней из «семерки» — задача крайне сложная, почти невыполнимая. Это настоящие асы «наружки», и глупо подставляться, как этот задохлик, не станут — просто не смогут, как всякие профессионалы. Чемпиону по авторалли не дано притвориться «чайником» — мастерство въелось в его мозг.

«Ла-адно…»

Из туннеля потянуло воздухом, припахивавшим горячей смазкой, прожектора высветили вязки кабелей на стенах, и с воем выкатился поезд — замелькал окнами мимо, тормозя и унимая моторы.

— Станция «Владимирская», — разнесся, металлически подрагивая, высокий женский голос.

Мы с «серым» вошли в один вагон — мой преследователь скромно уселся в уголку, а я притулился у дверей.

— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — «Площадь Восстания».

Перегон короток, рассудил я машинально, хватаясь за поручень, а у того, кто стоит, больше степеней свободы. Только чего бояться? Самое естественное в моем положении — вести себя так, будто ничего не происходит.

Едва не пожав плечами, я сел на свободное место. «Серый» глянул в мою сторону, и тут же отвернулся. А мне поплохело.

Я узнал его. Хватило и короткой секунды — это был тот самый «четвертый»…

Мы с ним свиделись в Репино, где я опустошил хитроумную хованку «Хунты» — самой дерзкой и неуловимой банды Ленинграда. «Р-романтики с большой дороги» грабили евреев, убывавших на Землю Обетованную, отбирали наворованное — именно потому никто из потерпевших не подал заявления в милицию. А я обнёс этих «Робин Гудов» — и чуть было не попался. До сих пор, как вспомню — морозит до мурашек…

Пока громадный Хан, лысый Котовский и сам главарь с погонялом «Сомоса» искали меня на втором этаже особняка, я дал дёру. Обогнул заливной бокс, крытый рубероидом, закинул сумку с добычей за спину…

Оставалось через забор сигануть — и тут заскрипели, завизжали петли гаражных ворот. Я обмер, а из темноты глянул четвертый бандос — хлипкий, с непропорционально длинными худыми ручками и ножками, смахивающий на гиббона. Его круглая, стриженная голова продолжала короткое бочкообразное тело, вырастая прямо из узких плеч, без шеи, а над скошенным подбородком кривились тонкие слюнявые губы, раздвигая ухмылкой бесцветный пушок на щеках…

Это был он. «Серый».

Я до того погрузился в размышления, что перестал слышать вой и грохот метропоезда. Вроде бы я действовал верно — не уходил от слежки, а уводил «топтуна» подальше от района, где живу. Хотя… Откуда я знаю, где именно он сел мне на «хвост»? Да и не в этом дело…

«Серый» наверняка занимал последнее место в бандитской иерархии. Видать, тогда, в Репино, «на стрёме» стоял… Как раз это меня и успокаивало — он не стал бы докладывать Сомосе о своем промахе. Упустил же «фраера»!