Развод. Я его так любила (СИ) - Грин Анна Кэтрин - Страница 44

Медсестра качнулась ко мне, поправила у меня на груди сорочку.

— Давайте, давайте, дорогая моя, давайте наш богатырь к маме прикоснуться должен, — прошептала она, кладя на грудь мне действительно богатыря, крупненький такой, но все равно весь какой-то бордово-розовенький и совсем не похожий на Розу.

Роза была такой маленькой или мне сейчас так кажется?

— Виктор, Виктор… хрипло повторяла я, прижимая к себе малыша.

— Да, да, девочка моя, я здесь, я здесь, моя хорошая, — звучал над головой его голос, и я переводила испуганный взгляд на мужа и видела слезы в его глазах. — У тебя получилось, моя хорошая, ты справилась, девочка моя, повторял он и снова касался запястьем глаз.

— Виктор, Виктор… — давилась я всхлипами, а муж отводил в сторону мои тяжёлые волосы. Едва заметно касался кончиком пальца ладошки сына.

— Какой же он, какой же он… — Задыхался, муж и качал головой, глядя мне в глаза. —

Ты все смогла, моя родная, ты все смогла.

Я понимала, что ничего бы я не смогла без него. Без этого чертового предателя, который оценил наш брак, нашу с ним жизнь в какую-то девку!

Я прекрасно понимала, что без него я не смогла бы родить ребёнка, я бы не смогла вообще забеременеть, и вот как это было по-дурацки и глупо — ненавидеть его и любить, мысленно благодарить, шептать:

— Виктор, спасибо тебе, спасибо тебе за ребёнка, спасибо за моего мальчика.

Я не понимала, как такое возможно.

Поэтому поднимала на него заплаканные глаза. Я не знала, что ещё сказать, а муж проводил меня по щеке, кончиками пальцев смахивая слезы, и только повторял:

— Ты справилась, моя девочка, у тебя получилось, самого чудесного сына родила. Такого больше не будет. Самый, самый чудесный сын.

Голос у Виктора дрожал и мне хотелось посмотреть и навеки запечатлеть в памяти его этот образ. А в груди все сжималось, потому что это было не так как в первый раз.

Тогда я лежала в родовой и понимала, что наверно умру. Тогда мне было так больно, холодно и сыро, что я не запомнила как появилась на свет Роза и только крики медперсонала звучали в голове.

А сейчас…

Внутри начинало греться большое солнце. Всеобъемлющее и от этого еще более теплое. И малыш который ерзал по груди. Взмахивал маленькими ручками.

Грудь распирало от рыданий и какого-то счастья, которое я выносила сама.

И Виктор наклонялся ко мне, сдвигал со лба медицинскую шапочку, придерживал нашего мальчика, проводил дрожащими пальцами ему по тонкий волосикам…

— Тише, не бойся, Зои… — повторял бывший муж тяжело дыша. — Тише, девочка моя, ты справилась, ты сделала это…

И голос у мужа дрожал. А мне хотелось на эмоциях плакать в голос.

Я не думала, что смогу родить. Я не думала, что снова окажусь в родовой. Я не знала, что мне будет так страшно и счастливо одновременно.

Я не помнила, чем закончилась операция, я не помнила, как меня переводили в послеродовую палату, я просто помнила его слова, его руку, сжимающую мои холодные пальцы, его горячее дыхание, когда он наклонялся, чтобы забрать маленького Макара.

Я помнила, как мне было с ним больно.

И в то же время я поняла, как я сильно его любила…

Виктор.

Полгода спустя.

— Давай, малыш, давай, — произнёс я, наклоняясь над колыбелькой и щекоча Макару животик. Сын вскинул ножки, схватил их ручками и закачался из стороны в сторону. — Ух ты, какой богатырь.

Пока Зоя спала, я мог находиться рядом с ребёнком. Да все у нас было странно. Зоя не ставила себе какую-то цель отобрать у меня сына, не ставила себе цель причинить боль, просто так получилось, что после роддома все были немножко не в себе, настолько не в себе, что я находился почти все время рядом, мне казалось, этого никто, кроме меня, не замечает, и от этого щемило душу, потому что я чувствовал себя воришкой незаслуженного счастья, чужого счастья.

Я оставался в своём кабинете на ночёвку, вставал почти каждый час для того, чтобы проверить Макара и помочь Зое покормить его, и, слава Богу, молоко было. Его было очень много, так, что Макар не справлялся, и от этого у Зои безумно болела грудь. И мне надо было находиться постоянно рядом, потому что после таких родов Зоя была беспомощна, обессилена. Я сам менял памперсы, сам купал Макара. Ни с чем не сравнимое чувство.

— Почему ты? — Тихо спросила как-то Зоя, а я, покачивая сына на руках, честно ответил:

— Мне однажды Роза сказала, что она относится ко мне так же, как и я относился к ней, то есть я помогал, советовал, но отсутствовал. И мне не очень бы хотелось, чтобы и мой сын однажды к этому пришёл.

Зоя прятала взгляд. Я знал, что она ещё и переживала из-за этого всего. Роза приезжала со Степаном и подолгу возилась с братишкой. Тетёшкала его, смотрела влюблёнными глазами, и Макар от этого почему-то смеялся громко. А поначалу куксился, хмурил бровки, надувал щёчки, пускал пузыри.

И это тоже было до болезненного жутко наблюдать за такой большой разницей между детьми.

И да, я чувствовал себя вором, незаслуженно пытающимся приобщиться к чужому счастью.

Мне кажется, Зоя тоже это чувствовала, поэтому молчала. Она молчала когда я оставался с ночёвкой, она молчала когда я приезжал без звонка, она молчала, когда я забирал Макара, чтобы она поспала.

Я хотел, чтобы все было по-другому, но если бы все было по-другому, я бы не был таким, какой я сейчас смиренный, принявший свою судьбу, заплативший за свои ошибки, внимательный к младшему ребёнку, участливый со старшим и заботливый с женой, и мне казалось, что цена слишком велика, но если бы она была для меня меньше, возможно, я бы ничего не понял, ничего и никогда.

Осенью я столкнулся в коридоре с Владимиром. Он тащил здоровенную тумбу в сторону грузового лифта. Я поставив покупки на полку, скинул с плеч куртку и с другой стороны перехватил тумбу.

— О, спасибо! — выдохнул Владимир, а я промолчал. И когда мы оказались в лифте то повисла неловкая тишина.

Я поступил с ним незаслуженно по-свински. Поэтому под прицелом недоверчивого взгляда честно признался:

— Это тебе спасибо, что не прошел мимо, когда моей жене было плохо. И прости, что я тебя не понял и унизил. Не должен был. Сразу надо было по-человечески поблагодарить.

Я не знал что еще сказать, но сказал это предельно честно. Протянул руку.

Владимир недоверчиво вскинул брови и помедлив пару мгновений все же ударил по моей ладони своей.

— Да всякое бывает. Зато у тебя вон мелкий какой здоровый родился, — сказал он усмехнувшись, а я напрягся, но сосед объяснил: — Он когда после прогулки в подъезде кричит сразу видно сильные легкие.

Я расслабился и улыбнулся.

А Владимир переезжал в Москву, потому что ему предложили хорошую должность в одной из частных клиник.

Полгодика…

Полгодика нашему малышу.

И он хватал меня за щетину, больно-больно тянул на себя, а ещё все волосы на груди повыдёргивал. Зоя вздыхала, глядя на это, забирала у меня с рук Макара и тихо замечала:

— Одень футболку.

А я был в том состоянии какого-то безумного упоения, что мне было плевать. Я так хотел быть рядом, что мне было абсолютно безразлично, что происходило. И в один из поздних вечеров, когда я засиделся с Макаром, и он уже уснул у меня на руках, я искренне произнёс:

— Прости меня, пожалуйста, прости меня за то, что я предал, прости за то, что я не смог быть рядом с тобой на протяжении всей беременности, прости, что тебе было больно, прости, что ты плакала.

А Зоя, остановившись, замерев в зале, не донеся бутылочку до кухни напряглась, как струна.

— Я очень виноват перед тобой, но я на самом деле не представлял, насколько много ты для меня значишь. Я не представлял, что ты моя душа, ты моя жизнь. Я не представлял, что я буду помирать без тебя. Прости меня за то, что я тебя предал.

У Зои дрогнули плечи, и я понял, что в очередной раз сморозил какую-то глупость.