Развод. Я его так любила (СИ) - Грин Анна Кэтрин - Страница 36

Я включил климат контроль, чтобы дочка сразу согрелась, а она, стянув с себя шапку, кинула её на заднее сиденье и расстегнула верх куртки.

— Ты как? — спросил я выезжая с паркинга.

— Нормально. Почему спрашиваешь?

— Да, до меня дошли слухи, что ты со Стёпой не видишься.

Если честно, эти слухи до меня дошли давненько, но я все не набирался какой-то смелости и честности начать разговаривать на эту тему.

— Пап, не надо, — резко сказала Роза. Я покачал головой.

— Ну, вы же расстались не из-за того, что у него времени на тебя нет. Или машина не слишком крута. Я уж знаю его отца. В деньгах там никогда не было никаких ограничений.

— Пап, не надо, — снова резко перебила меня Роза, и я вздохнул. Когда живёшь на протяжении долгого времени с женщинами, особенно когда их несколько в комплекте, начинаешь улавливать интонации и что-то, что не сказано, но подразумевалось. Сейчас, подразумевалось, что Розе больно.

— Роз, — тихо позвал я и на светофоре поймал её руку своими пальцами. — Роз, ну зачем?

— Затем, что у меня сейчас нет времени, — выдала дочь и моргнула, а на нижнем веке проступили хрустальные слезы, Роза, поняв это, резко отвернулась и уставилась в боковое окно.

— Роза, понимаешь, есть такая ситуация, что родители всегда отвечают за своих детей.

Я старался подбирать слова максимально обтекаемо, чтобы не было каких-то триггерных точек.

— Но это не совсем правильно, когда дети берут на себя функцию родителей. Ты по-прежнему дочь, а не мать и не глава семьи. И поэтому, когда ты вдруг решаешь, что надо свою жизнь положить на алтарь семейности, то уж пусть этот алтарь будет принадлежать твоей семье. То есть тебе, мужу, твоим детям, но никак не матери с отцом. Ты никому лучше не делаешь, что сейчас меняешь свою судьбу и свои отношения. Стёпа же хороший парень. Ну зачем ты так?

Виктор

Роза ничего не ответила, только сильнее сдавила ручки своего рюкзака и тяжело вздохнула.

— Я понимаю, что я сейчас здесь как пятое колесо у телеги со своими душеспасительными разговорами…

— Ну, раз понимаешь, зачем тогда лезешь?— Спросила дочь и посмотрела на меня искоса, а я пожал плечами.

— Да потому, что говорю, это неправильно когда ребёнок выступает в роли родителя, ты не должна заботиться ни о маме, ни обо мне.

— Тебе легко сейчас говорить, — едко выдала Роза, — это не мама тебе изменила, не мама оставила тебя беременным, тебе сейчас легко говорить о том, что я не должна выступать в роли родителя, но ты понимаешь, что на протяжении двадцати пять лет брака мама, она жила тобой. Ты знаешь, как меня бесило в пятнадцать лет когда я спрашивала, можно ли я пойду с подружками погулять, можно ли я останусь у кого-то с ночёвкой, а мама всегда говорила, как решит папа, ты просто понимаешь, насколько…

Роза отвела глаза, потому что на них снова заиграли слезы, а потом все-таки, набрав полную грудь воздуха, продолжила:

— Ты понимаешь, насколько был для неё центром всей вселенной. Так как мама, любить нельзя. Так как мама любит единицы, она же даже мысли себе никогда не допускала, что ты можешь быть в чем-то не прав. Ты можешь быть способным на какой-то подлый поступок. И вот ты представляешь её состояние после всей вот такой жизни узнать, что она у тебя не одна, то, что ты какой-то другой даришь подарки, с какой-то другой проводишь время. Ты просто понимаешь уровень сейчас своего цинизма со своими душеспасительными разговорами? Ты не просто изменил. Ты её жизнь вытряхнул в мусорное ведро, она жила тобой, папа, только тобой одним. А вдруг оказалось, что эта жизнь абсолютно напрасна, и все, что она чувствовала эти годы, это вообще не гарант каких-то безумно важных для неё ценностей. Это не гарант верности, это не гарант любви…

— Роза… Ты же прекрасно знаешь, что я люблю маму…

— Пап, как бы я не хотела сейчас поверить тебе, но любимым не изменяют. Любимых не предают. Твоя любовь всего лишь на словах, а на деле оказалось, что ты променял мамины чувства на что-то более доступное, менее сложное. И вот сейчас, что я тебе говорю, ты это подспудно и сам знаешь, я тебе нужна только в качестве судьи, для того, чтобы сказать, что, ну нет, нет, не так уж ты плохо поступил, ты же вот маму не бросил, ты же вот даже как бы вот, разведясь, остаёшься с ней… Тебе для этого я сейчас нужна, поэтому ты приехал встретить меня с учёбы.

— Ты не понимаешь, — выдохнул я, испытывая такое такое лютое чувство стыда, что у меня и щеки пылали, и уши пылали, и где-то в глотке все застряло. И казалось то, что каждое слово я выдавливал из себя по ложке.— Ты не понимаешь. Дело не в том, что мне нужен судья. Либо кто-то, кто скажет, что не все так плохо. Нет, Роза, нет, я очень сильно скучаю. Я скучаю по тебе. Мне тяжело находиться одному. Мне больно находиться одному. Я знаю, что я здесь один, а вы там с матерью вдвоём, и вам тоже плохо… Я приехал, потому что я понимаю, что поступил по-свински. Я понимаю, что вся эта ситуация, она не только отразилась на наших с мамой отношениях, но она отразилась и на тебе. И да, я приехал из-за эгоистичного порыва, из за того, что мне плохо, но я также оцениваю, что плохо и тебе, плохо матери…

Роза не стала ничего отвечать, она нахохлилась, надула щеки, а я покачал головой.

Город, занесённый снегом, не жаловал никого на своих дорогах. Казалось, будто бы весь мир решил именно в этот момент выбраться на улицу и куда-то направиться, поэтому мы застряли в пробке, а когда выехали из неё, когда я по узким улочкам пробрался до нашего дома, то, остановившись на парковке, я тяжело задышал.

— Я понимаю, пап, что ты пытаешься сейчас донести до меня какую-то очень важную мысль о том, что я не должна брать на себя роль родителя. Я понимаю, правда, она мне и самой не нравится. Мне не нравится быть взрослой, осознанной, такой проработанной. Я, может быть, очень сильно хочу после учёбы не ехать домой, а остаться с подружками и в выходные поехать к Степе. Я все это понимаю. Я оцениваю это, но я не могу сейчас поступить иначе. Одна планета из солнечной системы, самая главное для нашей мамы она ушла сейчас с горизонта, и эту пустоту надо чем-то заполнить. Поэтому я заполняю её собой. Я заполняю её по максимуму так, чтобы мама не ощущала ни чувство одиночества, ни потерю, она все равно это чувствует, плачет по ночам, я больше чем уверена все это время, пока я на учёбе, она мечется и ищет пятый угол. Но вместе с тем ты же не повернёшь время вспять, не запустишь какой-то маховик, чтобы отмотать все на черт пойми, сколько времени назад для того, чтобы я не ощущала сейчас этого. У тебя нет этой возможности. Так не надо тогда мне ещё сильнее бередить душу и рассказывать о том, что я должна, не должна. Я поступаю так, как велит мне совесть. Сейчас мне совесть, говорит, позаботься о матери, потому что это она, когда я разбивала коленки в детстве, поднимала меня, несла на руках, мазала зелёнкой вокруг ранок, потому что это она, когда я не умела заплетать косички, учила меня правильно держать волосы пальцами. Потому что пап это она, когда я стала взрослеть, водила меня по косметологам, чтобы у меня кожа была ровная, водила меня по врачам, чтобы гормоны нормально работали. Пап это всего лишь цикличное время, я отношусь к ней так, как она относилась ко мне.

Я тяжело вздохнул, ощущая, что совесть просто стала бить во все колокола.

— И да, пап... В этой конкретной ситуации я к тебе тоже отношусь, так как ты относился ко мне, ты наличествовал в моей жизни, был очень значимой фигурой, большой единицей, но вместе с тем у тебя всегда была отстранённая позиция, если я разбивала колени, ты заходил ко мне вечером и говорил, что ничего страшного, до свадьбы заживёт. Если у меня что-то не получалось в учёбе, ты нанимал мне репетитора. Если я не умела танцевать вальс, ты двигал бровями и говорил, что надо научиться. Вот и я сейчас буду примерно вести себя так, как ты вёл себя. Тебе надо научиться жить без нас и все.