Мачеха Золушки - попаданка (СИ) - Максонова Мария - Страница 3

Поверенный показал мне, где в кабинете лежат счета и примерно объяснил соотношение цен, и я была шокирована расточительной жизнью супруга. Имение Первероуз за год приносило меньше денег, чем маркиз тратил на свои наряды за сезон, да и Зоуи он ни в чем не отказывал. А найденные в отдельной стопочке скромные счета за наряды Патрисии и Флоренс подтвердили, что дочерей супруги маркиз держал в черном теле. Причем, счета за наряды Зоуи на баснословные суммы подписывал супруг, а скромные счета на содержание своих дочерей — Матильда, подтверждая, как интересно в этой семье распределялись доходы и расходы. «Твои деньги — наши, а твои дочери — твои, содержи их сама». Отец создал еще один повод недолюбливать Золушку.

Неудивительно, что благодаря такому расточительству личные деньги маркиза, и полученные после женитьбы на баронессе Ярдвирг, быстро закончились. А дальше начались долговые расписки.

— После продажи коллекции картин, всех лошадей, кареты и еще кое-какого движимого имущества, некоторых украшений и расчета части слуг, удалось погасить большую часть долгов вашего супруга, — нервно потирая платком лысину, продолжил поверенный. — К сожалению, леди Зоуи не согласилась расставаться с материными драгоценностями, платьями или частью мебели, а, так как дом принадлежит ей, то без ее разрешения мы не можем ничего продать и окончательно закрыть долги. Однако, вскоре мы ожидали очередного финансового отчета из имения, и можно предположить, что, если урожай был хорошим, прибыли бы хватило, но...

— Но только если не всплывут новые расписки, — закончила я его речь, нервно побарабанив пальцами по столешнице.

А в сказке все было так просто! Злая мачеха мучает Золушку, но добрая фея дает ей шанс встретить принца. В некоторых версиях, правда, у Мачехи и ее дочерей страдали то ноги, то глаза, но это старые жестокие сказки.

Почему же реальность, в которую попала я, так отличается? И что мне с этим делать?

По спине опять пробежались ледяные мурашки от страшных воспоминаний.

Это был самый обычный день в нашем ТЮЗе. Или скорее... это был ужасный день. Последний новогодний спектакль в зимнем сезоне выдался самым тяжелым. Во всех других театрах Елки уже закончились, а у нас режиссер продлевал до последнего, договорился с распространителями, чтобы билеты продавали в школах, «осовременил» спектакль. Сюжет весьма отдаленно напоминал «Приключения Маши и Вити»: Снегурочку похитил Кощей, и главные герои-дети должны были ее спасти. Только на этом сходство заканчивалось, Маша выходила на сцену в мини и на огромных каблуках, больше подходящих стриптизерше, а Витя выезжал на моноколесе и с битой в руках, угрожая сказочным персонажам.

Как на зло, именно в этот день в фойе еще и установили тележку с попкорном, сладостями и газировкой, и кому-то из ребятишек пришло в голову, что это очень весело — кидать фантиками и едой в актеров. Режиссер, который всегда чувствовал прибыль, вместо того чтобы запретить, обозвал это «помощью», чтобы увеличить продажи во время антракта, и понеслось. Дурацкий спектакль превратился в форменное сумасшествие, а после в фойе, детишки на радостях разгромили елку и разорвали бутафорские подарки под ней, окончательно уничтожив новогоднее настроение.

Елка была старая, пластиковая, с твердыми иголочками и украшена старинными игрушками. Многие из них, я знала, после войны приносили работники театра и зрители из своих семейных сокровищниц. Некоторые даже дореволюционные. Если бы режиссер узнал, он бы, наверное, их продал в антикварный магазин, но он не обращал внимание на «эту ерунду». А вот теперь...

Я подошла к елке и подняла с пола треснувший шарик в виде золушкиной кареты-тыквы. У него разбилось одно из колес, а трещина побежала дальше вверх. Старая позолота давно поблекла, но в нем было какое-то очарование старины... и ничего не осталось.

Иногда я и сама чувствовала себя таким вот шариком. В юности мечтала стать звездой, окончила театральный, хотела блистать в фильмах... но распределение в ТЮЗ, неудачное замужество, пара незаметных эпизодических ролей в кино... все завертелось-закрутилось, менялся мир, менялась я. И вот мне уже шестьдесят, режиссер намекает на то, что пора уже на покой. Впрочем, не увольняет — за такую зарплату мало кто соглашается играть, а у меня хотя бы пенсия.

— Анна Павловна, не расстраивайтесь. Какие времена, такая и новогодняя ёлка. Последняя, между прочим, в этом году, — улыбнулась Арина, милая девочка, игравшая Бабу Ягу. — Давайте лучше посидим в гримёрке, попьём чай. Всё-таки, последняя ёлка в этом году! — Она небрежно оторвала с лица бутафорский крючковатый нос, а вот нарисованные морщины так и остались, расчерчивая юное лицо. Как она там теперь? Неужели тоже оказалась на месте той, что играла? Каково молодой девчонке стать старухой-ягой?*

— Да, ты права, идем, — тяжело вздохнула я, аккуратно вешая треснувшую игрушку на елку. — Нужно заесть расстройство чем-нибудь сладким. У меня как раз есть коробочка конфет от старого поклонника.

— Анна Павловна, а вы только молодеете, уже шестьдесят, а все поклонники конфеты носят! — рассмеялась Арина. – Всё-таки правильно, что роль Бабы-Яги играла я, у меня таких ухажеров нет.

Я вяло улыбнулась. Остатки былой роскоши, поблекшая позолота. Сейчас я бы хотела не внимания престарелых поклонников, а верного мужа рядом. Это в молодости я все носом вертела: тот не хорош, этот недостаточно амбициозен. А сейчас думаю, что главное — это любовь крепкая. Да только поздно уже.

В гримерке мы оказались женским составом — мужская часть труппы отправилась выпить водочки за сценой. А здесь в основном молодые девчонки. На стол собрали у кого что было.

— Анна Павловна, ой, у вас на голове... посмотрите в зеркало, — вновь подсказала Арина.

Глянув, я удивленно открыла рот. В волосах парика застряло несколько кусочков воздушной кукурузы. Что ж за невезение! Попыталась их выпутать, но руки затряслись.

«Неужели этого я хотела от жизни? Быть старой бабкой в кругу юных девчонок, с которой общаются из жалости, раздавать советы, потому что своей жизни нет, да выпутывать еду из волос», — крутилось в голове.

Что-то я совсем расклеилась. Нужно быть позитивнее, нужно стараться, жизнь еще не кончилась. Нужно пытаться идти в ногу со временем и вытягивать себя за уши из апатии. Как всегда, все самой и ради себя, но хоть так, хоть обузой никому не быть, пока ноги ходят и руки двигаются, а память способна удержать пару строчек очередной роли. А так хочется жить ради кого-то... но услышать заветное «мама» мне этой жизни не довелось, только на сцене.

Вокруг суетились девчонки, переговариваясь, но вдруг холодом продрало по спине, я, вздрогнув, обернулась. Дверь в гримерку распахнулась, на пороге застыл человек в голубом костюме Деда Мороза. Очень колоритный мужчина: высокий, широкоплечий, с бело-серой бородой будто из натуральных седых волос и в чудесном костюме, полностью расшитом ярко блестящими кристаллами, наверное, Сваровски, и пушистым белым мехом. Посох не просто деревяшка с мишурой, а будто покрытый блестящим инеем с фигурным навершием в виде снежинки. Ох, какие костюмы делать научились, а у нас старый потрепанный без каких-либо украшений.

Актрисы засмеялись, зазубоскалили.

— Вы что наделали, охальники?! — неожиданно выдал гость угрожающим, будто рокочущим басом.

– Дед, ты чего, с дуба рухнул? Мы-то тут причём? — возмутилась Лиза, девочка игравшая Элизу из сказки про Диких Лебедей. Странная роль, вставленная режиссером только ради эффектных трюков.

— А вы вообще кто? — заторможенно отреагировала я. — Вы же не Новиков, и костюм у него другой, красный.

— Я, устав от трудов праведных, хотел отдохнуть, а что увидел?! В храме искусства детей дурному учат, плохое поведение одобряют! — странны Дед Мороз не желал выходить из своей роли.

— Ну разве ж это храм. Так, храмик. Малюсенький, — Марьяна продемонстрировала размер на пальцах.