Ведьмин кот (СИ) - Арнаутова Дана "Твиллайт" - Страница 58

— Фига себе, как я умею… — ошеломленно сообщил в пространство Стас, перекатываясь и садясь на полу. — Не зря сенсей говорил больше доверять себе… Это же рефлексы сработали, да? Я кру-у-ут… Эй, кошатина, один-ноль в мою пользу!

Кошка глянула на него с истинно кошачьей высокомерностью, ничем не оправданной в таком худющем и довольно жалком существе. Лизнула лапу, вскочила, победно задрав хвост, и выскочила в окно.

— Вот же… ведьма, — с восхищением повторил Стас данное рейтаром определение.

И понял, что говорит по-немецки, хотя с чего бы ему наедине с самим собой менять язык? Но «хексе…» вместо «ведьмы» выдохнулось так легко… как только что с баночкой, вот! И точно так же это было непонятно, но ощущалось удобным, как разношенная любимая обувь или сто раз прослушанная и разобранная по нотам мелодия. Правильным!

Негромкий голос Фридриха Иеронима привычно прервал какой-то тяжелый бессвязный сон, и Видо открыл глаза. Прищурился, неудачно глянув на пламя свечи, перевел взгляд на фигуру камердинера с неизменным подносом и потянулся за чашкой.

Кофе! Благослови Господь святых отцов, постановивших, что этот напиток хоть и относится к радостям плоти, однако дозволен в пост. Поскольку кофе не возбуждает страсти и не опьяняет, а способствует ясности ума и бодрости тела, а значит, помогает сосредоточиться на молитве. Так что в пост — можно!

Он сделал первый глоток и мгновенно понял, что этот кофе разительно отличается от того, который Фридрих Иероним лично варил и подавал ему каждое утро. Тот же изумительный аромат и потрясающая крепость, что вчера, только еще корицей пахнет, кажется… Или не только корицей? Да какая, в сущности, разница, вкусно же!

— Герр Ясенецкий уже встал, как я понимаю? — уточнил он на всякий случай, с сожалением отрываясь от чашки.

— Так точно, ваше сиятельство, — подтвердил камердинер. — Сразу после умывания посетил кухню, изволил сварить две порции кофе и просил передать, что полностью в вашем распоряжении, как только понадобится.

— Благослови его Господь, — пробормотал Видо и снова жадно припал к чашке.

Кажется, московит говорил, что дал урок фрау Марте… Было бы очень кстати!

«Потому что такая благодать — это ненадолго, — снова беспощадно напомнил он себе, возвращая Фридриху Иерониму пустую чашку и принимая у него влажное полотенце. — Ведьмак седьмого ранга в роли кофешенка — что за нелепость! О чем я вообще думал, предлагая ему такое?! Ну то есть понятно, о чем, о собственном пристрастии к хорошему кофе… Как же мне этого не хватало, оказывается! Когда в любой момент можешь посетить столичную кофейню, даже не задумываешься, что эта привилегия может быть доступна не всем и не везде. Как же слаб человек в любви к удовольствиям… Я-то полагал, что спокойно перенес разлуку с Виенной, приняв это как часть наказания. Был уверен, что смирился с необходимостью жить скромнее, и ведь действительно не скучал по столичным красотам и развлечениям, но такая, в сущности, мелочь… И вот этих полутора лет как будто вовсе не было! Мне снова хочется кофе и поговорить с интересным собеседником… Что ж, несколько дней ведь не вернут меня к прежней жизни, правда? К тому же я все равно должен держать Ясенецкого как можно ближе к себе. Нужно попытаться направить его на верный путь… Фильц может сколько угодно не верить, что призванные из другого мира способны обратить свой дар на службу Господу, но ведь это значит не верить в искупление греха, раскаяние и обретение веры!»

Вспомнился вчерашний разговор о провидении — Ясенецкий после него ушел задумчивым, и как знать, что за зерно упало на ниву его души? Вдруг получится шаг за шагом, беседа за беседой сковать оружие против демонического соблазна Той Стороны и вручить его московиту… А времени все меньше! Если предположения насчет кота верны, эта тварь нападет по дороге в чужую деревню или прямо в ней. И неизвестно, чем все закончится.

«Господь мой — пастырь мой, — твердо сказал про себя Видо. — Верю, что он устроит все по воле своей и защитит душу мою от козней Врага…»

— Я сегодня не буду завтракать, — сказал он вслух, одеваясь. — Проведу это время в часовне за молитвой. Чем строже пост, тем больше от него благодати.

— Ох, ваше сиятельство… — Камердинер только головой печально покачал, зная, что повлиять на решение Видо не получится, но переживая о нем, словно о ребенке, которого привык опекать. — Как вам будет угодно. Готовится что-то, значит?

— Верно, — кивнул Видо, наматывая на запястье четки и поправляя святой знак поверх сутаны. — Через три дня выезд за ведьмой, притом на чужой земле. Кстати, Фридрих Иероним, герр Ясенецкий поедет со мной, позаботься, чтобы у него было все необходимое к этому времени.

Камердинер молча поклонился, а Видо вздохнул. Три дня… и все может полностью измениться.

Вчера его снова мучила бессонница, и тревожные мысли лезли в голову одна за другой. Видо представлял все возможные исходы, включая, разумеется, самые печальные. Что, если кот все же добьется своего и уведет ведьмака на Ту Сторону? А что, если Ясенецкий случайно погибнет при стычке с котом? Или кто-то из рейтаров окажется соблазненным приспешником демона и ударит в спину? И, конечно, вдруг самому Видо не хватит божественной благодати для сражения? Нет, Господь не может от него отступиться, он всегда с теми, кто ему верен, и все же… Истинный клирик может лишиться силы, обычно это происходит из-за непростительного греха, но вдруг повлияет безумие, признаки которого Видо чувствовал в себе все чаще? Эта странная слабость души в сочетании с диким страхом, бессмысленным и беспощадным, лишающим воли… Что, если это случится в тот самый момент?!

«Господи, спаси и помоги! — подумал он, выходя во двор и направляясь к часовне. — Прошу не ради себя, но ради исполнения службы, которую ты на меня возложил. Ибо должен я защитить паству твою и не допустить волка исхитить одну из овец твоих…»

Он вспомнил, как молился ночью, поняв, что все равно не сможет уснуть, пока не обретет душевный покой. Истово до отчаяния, вкладывая в молитву всю свою веру в милосердие Господне! Сомнения Фильца и его собственные сплетались воедино, к ним прибавлялись письма отца, который настаивал на возвращении Видо к светской жизни…

У него долг перед семьей! Молодой Шелленберг, сын старого отцовского соперника, уже добился должности младшего помощника министра — и это в его-то годы! А Видо в том же самом возрасте всего лишь мейстер провинциального капитула! Стыд и позор, все поколения Моргенштернов смотрят на него с осуждением… Что он себе возомнил, что Господь лично избрал его для какой-то великой миссии? Дар клирика — это важно, конечно, однако никто не требует от наделенных им отдавать себя Ордену целиком! Если уж сыну и наследнику так необходимо рисковать жизнью в погоне за собственной блажью, пусть заключит достойный брак и продолжит род, чтобы несчастный случай, возможный на его службе, не пресек линию крови Моргенштернов…

«Неужели я действительно делаю это из честолюбия, как заподозрил Фильц? — в смятении спросил себя Видо, опускаясь на колени перед алтарем. — Пытаюсь доказать отцу, что выбрал верную дорогу, или генерал-мейстеру Фальку, что он во мне не ошибся? Нет ли во мне червоточины, которая толкает на служебное преступление из гордыни? — И сам себе ответил: — Нет же, дело совсем не в этом! Я просто хочу прекратить череду бед, которая иначе начнется снова! Да поможет мне в этом Господь, ибо он видит мое сердце и знает, что в нем нет жажды славы или заслуг… А отец с его требованиями? Об этом я подумаю потом…»

…Сколько времени прошло за молитвой, он не смог бы сказать точно и прервался, только услышав колокол — тот пробил то ли восемь, то ли девять раз. Поднявшись на ноги, Видо глубоко вздохнул и немного потянулся, разминая затекшее от неподвижности тело. Он часто забывался в молитвенном труде, это общее свойство всех истинных клириков и преимущество, посланное им Господом, иначе исполнять службу мейстера с ее постоянным напряжением духа было бы сложнее.