Ведьмин кот (СИ) - Арнаутова Дана "Твиллайт" - Страница 13

Версию насчет очень реалистичного сна он давно отмел как несостоятельную, и приходилось признать, что авторы многочисленных романов про попаданцев, которые Стас всегда считал формой эскапизма, все-таки были правы — попасть в другой мир можно буквально на ровном месте! Даже умирать для этого не обязательно, потому что вот оно — его родное тело, уже изрядно грязное, голодное и зудящее от пота. А вдруг в этом матрасе еще и блохи есть?!

Усилием воли подавив желание немедленно расчесать все места, до которых только дотянется, Стас опять глубоко вдохнул и попытался привычно разложить ситуацию на плюсы и минусы. Он жив — это безусловный и самый увесистый плюс!

А еще он попал в цивилизацию, не к питекантропам каким-нибудь. Архитектура условно европейская, судя по одежде, посуде и предметам обихода, века явно не средние. Вдобавок, «тетушка Мария» угощала его яблочным пирогом с корицей, а пряности — штука дорогая, в свободный обиход попавшая не сразу.

Но вот плюсом или минусом считать то, что притащили его явно к местным властям, непонятно только, светским или церковным? Вот вытащат из камеры, рассмотрят непривычный вид и наверняка зададутся вопросом, откуда Стас взялся — такой весь красивый, умный и нифига не понятный в историческом ракурсе?

Главное, он ведь даже на допросе солгать убедительно не сможет! Ни перекреститься по-местному, или что у них тут делать положено, ни объяснить, кто он и откуда взялся в лесу! Случайно заблудился и попал к местной Бабе Яге в Иванушки? А ехал ты, мил-человек, откуда? Где твой конь или прочий транспорт, где кошелек с нормальными деньгами, подорожная и личные документы, да элементарно оружие, без которого пускаться в дорогу по глухим местам — верх тупости?

Нет, ни одна легенда, которую он способен изобрести, не выдержит не то что проверки, а даже пристального взгляда ни отцов-инквизиторов, ни светских властей. А значит, врать бесполезно. Напротив, если убедить суровых спасителей, что он говорит чистую правду, возможно, его отправят дальше по инстанциям, а там уж как повезет! Чем больше людей, имеющих власть, о нем узнает, тем выше шансы, что его делом заинтересуется кто-то умный, образованный и практичный. А с такими людьми проще договориться, чем с фанатиками или тупицами…

«Только бы у них допросы проводились без пыток, — подумал Стас, и по спине пополз непрошеный холодок. — Я же все равно ничего, кроме правды, сказать не смогу. А потом либо сразу признаюсь во всем, чего потребуют, либо буду твердить одно и то же, но… надолго ли меня хватит? Холера ясна, ситуация-то какая мерзкая! Даже если вдруг получится сбежать, затеряться чужак без денег и знания местных реалий может лишь в авантюрных романах, которые не про логику…»

Выпив примерно полстакана воды, чтобы хоть немного заглушить голод, растянувшись на матрасе и в который раз перебирая одни и те же мысли, он все-таки уснул — точнее, провалился в дремоту, постоянно вздрагивая то от мышиного писка, то еще от каких-то звуков. Но стоило погрузиться в сон поглубже, как за окном его тюрьмы зычно заорали:

— Эй, Фриц, наноси воды в бочку и беги в трактир за ужином!

— Почему я?! — недовольно откликнулся предполагаемый Фриц. — Вчера я, позавчера я, пусть кто другой носит!

— Потому что я тут капрал, и я тебе приказываю! — рявкнул первый голос. — Бегом пошел, свинская собака, а то будешь всю неделю дежурить!

«Беспроигрышные аргументы, — вздохнул Стас, ворочаясь на комковатом матрасе и понимая, что сон закончился. — Фриц, да? Получается, это аналог не просто Европы, а Германии? Тогда возможен любой разброс от германских княжеств до Австро-Венгерской империи. Интересно все-таки, почему я так хорошо понимаю язык? Нет, конечно, немецкий у меня на уровне получше, чем „со словарем“, спасибо детству в обществе бабушки и Отто Генриховича, но уж будем честны, понимаю я современную литературную версию, да и то с пятого на десятое, а сам могу составить только простейшие предложения! Зато если представить, что мне нужно поговорить с этим Фрицем или с тем капралом, что на него орал, никаких затруднений не ощущается. Выскажусь как угодно, хоть высоким штилем, хоть молодежным жаргоном, и уверен, что меня поймут. Да и с „тетушкой Марией“ я свободно болтал! Бонус для попаданца? Ну, хоть в этом повезло. Или нет… Зависит от того, как у них тут относятся к дурачкам, языка не знающим. А может, прикинуться, что у меня амнезия? Нет, спалюсь же…»

Он снова заворочался, пытаясь устроиться поудобнее, и тут дверь камеры отворилась. Ввалились два усача, здоровенные, широкоплечие, одетые в мешковатые штаны и заправленные в них рубахи, зато с обнаженными саблями, ножны от которых висели на широких кожаных поясах. От вида холодного блестящего металла Стаса мгновенно окатило страхом, но усачи только зыркнули на него из-под нахмуренных бровей, и один из них свободной рукой указал на открытую дверь.

«Вот и вызов на допрос…» В животе опять неприятно потянуло. Поднявшись с матраса, Стас растер лицо ладонями, остро жалея, что не может хотя бы умыться и причесаться. И пить опять хочется…

Он вышел из камеры, протопал по недлинному коридору, сопровождаемый усачами, чьи взгляды бдительно сверлили ему спину, и вышел на крыльцо. Глянул на небо, вдохнул полной грудью прохладный воздух, полный запахов близкой конюшни… Тычок в спину дал понять, что задерживаться не стоит.

— Иду я, иду… — буркнул Стас, больше проверяя свою способность говорить на местном наречии, чем надеясь на ответ. — Куда хоть ведете? Может, по дороге в уборную завернем?

Вместо ответа последовал еще один тычок в спину, несильный, равнодушный, но убедительный, а потом один из конвоиров двинулся вперед, показывая дорогу. Вздохнув, Стас последовал за ним, бросая жадные взгляды по сторонам.

Больше всего это походило на гарнизон, как их изображают в исторических фильмах. Каменные стены выше человеческого роста, массивные деревянные ворота, заложенные изнутри брусом, какие-то строения. Во дворе десяток человек занимается своими делами: кто-то раскуривает трубку, сидя на пеньке у стены, кто-то чистит сапоги, кто-то что-то зашивает… Стаса они все провожали любопытными взглядами, но никаких вопросов или выкриков. Ведут, мол, кого-то, и ведут. Значит, надо так, обычное дело.

«Ну, хоть столба для сожжения еретиков у них здесь нет, — подумал он с мрачно-истерическим юморком. — Хотя чего это я? Такие мероприятия проводятся на площадях при стечении общественности. Власти заботу о населении показывают, население раскупает местный фастфуд, чтобы зрелище веселее смотрелось, и все при деле! Аутодафе, совмещенные с массовыми гуляньями, повышают морально-нравственный уровень на порядок лучше!»

Он поднялся на ступени каменного домика, чисто выбеленного и ухоженного. Ни травинки под стенами, ни веточки на площадке перед самим домом. Прошел между конвоирами внутрь, потом — слабо освещенным коридором, и остановился, пока идущий впереди здоровяк стучал в дверь и отрывисто докладывал, что так и так, привели по распоряжению… арр-эрр-стеррр-штерррн…

Стас насторожился, пытаясь разобрать, кто его ждет, но первый сопровождающий отступил от двери, а второй снова толкнул его в спину. Пришлось переступить порог.

«Ну не герой я, — уныло подумал Стас. — И воображение слишком хорошее. А знание исторических реалий оптимизма никак не добавляет… Одна надежда — что к явной жертве особых претензий не будет, это все-таки не сообщник. И что за отсутствие денег с документами здесь высшей мерой не карают».

Он сделал шаг от двери и остановился, оглядываясь. Что ж, никаких прозекторских столов и банок с органами — уже хорошо. Железных дев и дыбы тоже не наблюдается — еще лучше. Обычный кабинет, обшитый деревянными панелями и очень просто обставленный, даже аскетично. От какой-нибудь современной приемной отличается лишь отсутствием техники, вместо нее — стеллажи с уныло-серыми картонными папками и массивный деревянный шкаф. У окна — письменный стол, за которым сидит невысокий лысоватый человек в темной одежде, перед ним чистый лист бумаги и чернильница, еще какие-то принадлежности… Секретарь, похоже. Второй стол — у стены, тоже рядом с окном, но так, чтобы свет падал не впрямую, а искоса, еще и штора за спиной задернута, оставляя сидящего в сравнительной тени.