Космонавт. Том 2 (СИ) - Кресс Феликс - Страница 24

— Антибиотики капают? — спросил я, присаживаясь на табурет с протёртым дерматиновым сиденьем.

— Физраствор и глюкозу, — хрипло ответил отец, кивая на бутыль. — Врач сказал, что мне повезло — кишки не задели.

За окном, прикрытым ситцевой занавеской, маячили голые ветви тополя. На подоконнике я увидел банку с компотом.

— Обстановка для простого советского работяги роскошная, — я провёл ладонью по холодной спинке кровати. — Не правда ли?

Отец усмехнулся, поправляя подушку:

— Есть такое, — ответил отец. — Матери позвонил? — перевёл он тему.

— В семь утра, — проговорил я, ставя на тумбочку свёрток с яблоками. — Говорит, в «Соснах» бассейн с подогревом.

Помолчали.

— А ты… как рука? — спросил отец.

— Пустяк, — отмахнулся я. — Лучше расскажи, зачем вернулся.

Отец повернул голову, и в его глазах мелькнуло что-то вроде вины.

— Чуял нутром, что не всё ты мне рассказывал и специально нас с матерью спровадил. Переживал.

— Ага. А матери что сказал?

— На работу срочно вызвали, — пожал плечами отец и поморщился.

— Ага, — снова проговорил я. — Интересно, как ты объяснишь это, — я указал рукой на его живот.

— Сын…

— Отец… — перебил его я. — Какие документы они искали? — Я наклонился вперёд, сцепив руки. — Они ведь не за телевизором пришли.

Тишина. За окном каркала ворона, царапая когтями по водосточной трубе. отец лежал и пялился в потолок.

— Я не могу всего рассказать, Серёжа, — начал он наконец, будто выдавливая слова. — Я тоже подписывал бумаги о неразглашении. А ты сам знаешь какие там пункты.

— Знаю, — согласился я. — А ещё я знаю, что не приди тогда Ваня и не выложи всё, как есть, то всё могло обернуться очень скверно. Мать могла пострадать. Понимаешь?

Отец снова уставился в потолок, будто там написаны были ответы на все вопросы в мире.

— Я работал с Главным конструктором, — проговорил отец так тихо, что мне понадобилось наклониться вперёд, чтобы разобрать слова. — Потом мне пришлось уйти в другое место, — отец закашлялся. — Всё, Серёжа. Больше сказать не могу. Хотел бы, но не могу.

Я выпрямился на табурете и почесал в затылке. Это что же получается? Отец работал с Королёвым? Когда? Где? Над чем? И куда его перевели? Черт возьми, вопросов стало только больше.

— А документы? — Спросил я. — Они и правда дома?

— Нет, — отец покачал головой. — Я их вынес в надёжное место. Дома только мой блокнот…

Я вопросительно посмотрел на отца.

— Там ничего секретного нет, — продолжил отец. — Так, общие фразы, намётки.

— Где блокнот? — спросил я заинтересованно.

Отец колебался, но всё же ответил:

— Под крышкой телевизора. Ты вряд ли поймёшь, что там написано.

«Это мы ещё посмотрим», — подумал я.

— Записи поняли бы только те, кто разбирается в этом, — тем временем продолжал говорить отец.

— Погоди, — зацепился я за последнюю фразу. — Ты намекаешь на то, что ограбление заказал кто-то, кто связан с твоей работой?

Отец кивнул, уронив голову на подушку. Я призадумался. Если отец работал с Королёвым, тогда вариантов остаётся мало. Наверняка проекты были связаны с ракетостроением. Либо космос, либо… Но, если космос, тогда моё попадание в тело Сергея Громова точно не случайность. С таким-то отцом…

— По-оня-ятно… — протянул я, продолжая крутить в голове мысли о своей миссии в этой второй моей жизни.

— Пациенту пора на перевязку! — Резкий женский голос вырвал меня из раздумий. В дверях возникла грузная медсестра с тележкой.

Я встал, поправляя халат, который так и норовил сползти с плеч. Отец внезапно схватил мою руку:

— Серёжа… Матери не говори о том, что случилось. Ни к чему ей это.

— Согласен, — сказал я. — Поправляйся, отец. Завтра ещё приду.

Я вышел из больницы и решил пройтись пешком. Дорога домой займёт от силы пол часа, как раз обдумаю услышанное и придумаю, как действовать дальше с учётом новых вводных.

Январский ветер гнал по тротуару снежную крупу, а я в голове крутил мысли и прикидывал перспективы. Если мои догадки верны и отец и правда был связан с космической программой, тогда добраться до Королёва станет проще. Хотя не факт. Перевод отца мог быть связан с провалом какого-то проекта. Или с утечкой данных. Или… Эххх, как же не хватает информации.

«Чёрт, — я споткнулся о льдинку, — если в блокноте есть хоть намёк на то, чем занимался отец, тогда я хотя бы пойму куда копать», — подумал я и ускорил шаг.

На лестничной площадке я столкнулся с дядей Борей. Он топтался у нашей двери, куря папиросу. Увидев меня, он швырнул окурок в урну с таким видом, будто метал гранату.

— Серёга! Да что вчера у вас было-то? Нинка, — кивок на соседскую дверь, — брешет будто Ваську на носилках увезли… А потом каких-то мужиков под белы рученьки из квартиры повели…

За соседской дверью скрипнула половица. Нинка — это наша всезнающая соседка. Что бы ни случилось — она в курсе. Вот и сейчас она наверняка прильнула к дверному глазку и слушает наш разговор. Через час весь дом будет судачить о «бандитской разборке» в квартире Громовых.

— Грабители, дядя Боря, — вздохнул я, открывая дверь. — Телевизор вынести хотели. Отец неожиданно вернулся за документами и спугнул их. А они запаниковали и ножом его чиркнули. Но отец уже в порядке. Вот только от него. В 19-й больнице лежит.

— Дела-а… — сосед почесал залысину, глядя в пространство не мигая. — Надо будет сходить проведать Васю-то…

— Сходи, дядя Боря, сходи. Ты извини, но мне пора.

Дядя Боря закивал, заизвинялся. Наконец, он развернулся и зашагал вниз по лестнице. Я же вошёл в квартиру и заперся — меня ждало увлекательное чтиво.

Телевизор стоял в углу родительской комнаты. Я снял крышку, открутив винты отвёрткой. Пошарив рукой, нащупал блокнот и вытащил его. Я повертел находку в руках, рассматривая. Небольшая потрёпанная книжица в клеёнчатой обложке.

Страницы пожелтели, но записи сохранились: схемы, формулы расчёты, столбики цифр с пометками. На последней странице — карандашный набросок.

Я присвистнул. Если грабители за этим охотились, тогда за ними стоит не просто кто-то. За ними стоит тот, кто сидит очень высоко и теперь я у них встал поперёк горла, как та кость от рыбы…

Оставшиеся перед отъездом дни я провёл в непрерывном движении, подчиняясь жёсткому ритму. Каждое утро начиналось с визита в больницу. Отец хоть и медленно, но всё же шёл на поправку. Но разговоры о его работе по-прежнему оставались под запретом. Врачи бдительно следили за посетителями, а в коридоре дежурил молчаливый мужчина в сером пальто, чей цепкий взгляд каждый раз скользил по мне оценивающе. Ершов, видимо, решил не рисковать.

В палате мы тоже теперь не оставались наедине. Во время каждого моего визита там находились либо сиделка, либо медсестра, либо ещё один человек из конторы. И лишь однажды нам с отцом удалось поговорить с глазу на глаз, практически раскрыв карты.

К тому времени я изучил блокнот до последней запятой. Сидя за кухонным столом под треск радиоприёмника, я внимательно вчитывался в страницы, которые пестрели обрывками или намёками на формулы расхода топлива, эскизами сопел, таблицами температурных режимов (только цифры, без пояснений и я не сразу понял, что это такое).

Сухой язык инженера, знакомый мне по прошлой жизни, без эмоциональной окраски. Хотя было и более личное, что выдавало истинное отношение отца и его переживания. Среди цифр изредка попадались намёки на одно событие, которые, судя по всему, сильно повлияло на него. Ничего конкретного — просто карандашные пометки на полях. Например, такие: «Р-16 — перегрев камеры?», «Система аварийного отключения не синхронизирована с…». На последней странице блокнота была схема, напоминавшая систему зажигания, с жирным крестом через половину узла.

У меня сначала никак не получалось соединить эти разрозненные пазлы в цельную картину. Я не могу понять к чему отнести те или иные расчёты или обрывки фраз. Например, вот эта фраза: «Снова отказали!», которая была подчёркнута дважды. Я каждый раз цеплялся взглядом за неё, потому что она единственная ярко демонстрировала эмоции отца. И она могла означать, что угодно. Пока в один день меня не осенило.