Рыжий: спасти СССР 2 (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 41

Во-вторых, на меня уже дважды покушались. Один раз в меня бросили тухлым яйцом, а во второй — какой-то псих кинулся с тупым кухонным ножом. Оба раза охрана сработала жестко. Теперь меня сопровождал не только Илья, но и Степан. Иногда его подменял Вася Шрам, которого я официально взял на работу в ЛИСИ.

Старый «ЗИМ» пришлось заменить на современный бронированный. В особо важных — особенно — загородных — поездках мою машину сопровождали два охранника на «Явах». УВД при горисполкоме выпустило особое распоряжение, разрешающие моим безопасникам носить и использовать в случае надобности табельное оружие.

Понятно, что среди молодежи не только города на Неве, но и всего Союза у меня появилась куча фанатов. Они подражали моим прическам, манере одеваться и говорить. Дабы опередить разных жучков, пришлось заказать городской типографии разную полиграфическую продукцию — от постеров до настенных календарей и набора открыток.

И не столько с моими изображениями, сколько с образами того будущего, которое ждет СССР, если все наработки ЛИСИ будут реализованы. Мои выступления с различными инициативами собирали толпы народа. Пришлось переносить их из закрытых помещений на стадионы. Я бы почувствовал себя поп-звездой, если бы не был по горло занят.

В последних числах лета случилось два события. ЛИСИ переехал в новое здание, потому что семикомнатная квартирка ну никак не могла уже вместить всех моих сотрудников даже для проведения обыкновенного совещания, не то что — для работы. Здание, предназначавшееся для филиала ВНИИСИ, было достроено в рекордно короткие сроки.

Главный архитектор учел мои поправки к изначальному проекту и теперь на Кронверкском проспекте появилось современное, но удачно вписанное в историческую застройку сооружение, с трехэтажными подземными помещениями, включающими и гараж. Торжественное открытие нового здания ЛИСИ превратилось в общегородской праздник.

А вот второе событие касалось только меня лично. К началу учебного года, когда заканчивались последние приготовления к запуску РПЦ, причем, не только в ПТУ №144, которое теперь именовалось ЭУПЦ — то есть, экспериментальным учебно-производственным центром, но и в других учебных заведениях, с Юга вернулась Таня.

Она позвонила мне в разгар рабочего дня. Марго, которая теперь исполняла роль исключительно моей секретарши — с расширенными полномочиями — сообщила, что со мною желает поговорить гражданка Калужная. Я и не сразу вспомнил, кто это такая, но разрешил соединить.

— Толик, это я…

Приходит Толик, перемены наступают,

Бюрократы отступают, им не до сна.

С ЛИСИ от счастья люди головы теряют,

И расцветает вся Советская страна.

Эту переделку знаменитой песни Татьяны и Сергея Никитиных исполняли в скором поезде «Сочи — Ленинград» студенты, возвращавшиеся из похода по Северному Кавказу. Таня ехала на верхней боковой полке, потому что ее отец, Александр Ефимович Калужный, был уволен с поста директора СТО и на него завели уголовное дело. С деньгами в доме стало хуже, и мама выслала ей ровно столько, чтобы хватило на покупку билета в плацкартный вагон. И вот валяясь на верхней полке, Татьяна Александровна Калужная услышала эту песенку.

Какие-то слухи доходили до Тани даже в маленькой тихой курортной Хосте, где она отдыхала, но поверить в то, что речь идет об ее Толике, не могла. Правда, купив в киоске «Комсомолку», Таня прочла статью о речи ленинградского комсомольца Анатолия Чубайсова на конференции, но не о каждом же, о ком пишет молодежная пресса, студенты песни поют! Толик, конечно, милый, но не Павка Корчагин и не Олег Кошевой. А в общем Таня Калужная о нем и не думала. Потому что у моря она влюбилась.

Ее Жора, пусть и не знаменит, и даже не слишком спортивен: залысины у него и животик, но зато чрезвычайно умен. Таня могла слушать его рассуждения о западной экономике, которой советская в подметки не годилась, часами. Жора говорил, что и советские люди могли бы покупать себе все, что захотят, открывать собственные фирмы, ездить к морю не на наши, засиженные пролетариями и их крикливыми женами, пляжи, где песок пополам с камнями и фекалиями, а на лазурные лагуны тропических островов.

Эти его рассуждения завораживали, как сказки. Таня поняла, что хочет стать женой именно этого парня, а не кичливого и дерзкого на язык Толика. Тем более, что Жора был не из простой семьи. Его отец известный советский журналист, обозреватель в «Правде», а оба дедушки — великие советские писатели. Таня Калужная была настолько им очарована, что позволила ему то, что у нее много раз происходило с Толиком. Правда, в процессе первого с Жорой соития, она так закричала, якобы от боли, что перепугала паренька до полусмерти.

В общем Жора, как любовник ее разочаровал. Никакого опыта в этом деле у него не было. Он пыхтел, ерзал и едва не испустил семя, куда не следует. К тому же — очень быстро. Что не помешало Тане провести с ним разъяснительную работу. Она быстренько довела до сведения перепуганного и смущенного парня, что не сможет перенести потерю девичьей чести, если не выйдет немедленно замуж. Жорик клятвенно пообещал жениться и вскоре улетел в Москву. А ей пришлось двадцать часов пиликать в плацкарте.

По возвращении в Ленинград на нее буквально обрушилась неслыханная слава Анатолия Чубайсова. Еще на вокзале она увидела громадную афишу: «КОЛЫБЕЛЬ РЕВОЛЮЦИИ ПРИВЕТСТВУЕТ ДЕЛЕГАТОВ ПЕРВОГО СЪЕЗДА УЧАЩИХСЯ ПТУ СТРАНЫ!». А ниже, чуть более мелким шрифтом было набрано: «ДИРЕКТОР ЛИСИ А. А. ЧУБАЙСОВ СДЕЛАЕТ ВСТУПИТЕЛЬНЫЙ ДОКЛАД НА ПЕРВОМ ЗАСЕДАНИИ СЪЕЗДА». И это было только начало.

Выйдя на привокзальную площадь, чтобы сесть в троллейбус, Таня была ошеломлена треском целой кавалькады мотоциклов, которыми управляли странные бородатые парни, в темных очках и кожаных куртках. Сзади к ним прижимались довольно легкомысленно одетые девицы, а к багажникам мотоциклов были прикреплены развевающиеся красные полотнища с надписями: «ТОЛИК, ЖМИ НА ГАЗ!» или «СССР, ВПЕРЕД!» или «ЛИСИ, НЕСИ!». Прохожие шарахались, а одна пожилая женщина, по виду — блокадница, со смесью осуждения и восхищения пробормотала:

— Ох, уж эти чубайсята!

— А они вам что-то плохое сделали? — осведомилась Таня.

Старушка посмотрела на нее свысока.

— Сразу видно, вы, гражданочка, нездешняя… Скажете тоже — плохого… У внука моего три привода в отделение было. Думала, посадят его, рано или поздно… И вот приносит он на днях триста рублей, говорит: «Возьми, бабушка, купи себе альбом „ВЕСЬ ЭРМИТАЖ“. Ты же давно хотела». Я едва в обморок не упала. Решила, старая, обокрал кого-то. А он смеется. Мне говорит, в РПЦ аванс дали.

— В РПЦ? — переспросила Таня.

— Да, я уж и не помню, как этот их центр правильно называется… Чубайсов эти центры во всем городе организовал… Извините, милочка, в книжный тороплюсь, расхватают мой «ЭРМИТАЖ». Сейчас, таких как я, в городе пруд пруди…

Блокадница раскланялась и засеменила дальше. А потрясенная Таня, мгновенно забывшая о разговорчивом пыхтящем Толике, бросилась к телефонной будке. Трубку в квартире Чубайсовых взяла Клавдия Егоровна. Она обрадовалась Тане и сказала, что Толик на работе и продиктовала его рабочий номер. По нему, надменный женский голос сообщил, что узнает у Анатолия Аркадьевича, сможет ли он с ней, гражданкой Калужной, поговорить.

Вот ведь стерва, — со злостью подумала Таня, ожидая соединения со своим бывшим возлюбленным. Через минуту Толик все же откликнулся.

— Толик, это я, — сказала она. — Мы можем с тобою увидеться?

Он ответил не сразу, а когда заговорил снова, голос его был холоден и деловит:

— В семнадцать часов, у Летнего сада. У меня будет десять минут.

Она стояла у ограды Летнего сада в светлом коротком платьице, загорелая и женственно округлившаяся. Похоже, отдых у моря пошел ей на пользу. В одной руке Таня держала чемоданчик, в другой плащик. Надо же — прямо с дороги. Вертит головкой. Меня высматривает. Все глаза проглядела.