Рыжий: спасти СССР 2 (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 3

С самого утра Романов принимал людей только по очень срочным вопросам. Обычно Первый секретарь первые два часа своего рабочего времени трудился над бумагами. Как и сегодня.

— Эх, молодёжь!.. — усмехнулся Григорий Васильевич и взял в руки газету «Смена».

Не на первой странице, но на развороте была написана статья «В новый учебный год с новыми правилами. Инициатива комсомольцев».

— Недавно я, совершенно случайно, узнал, что в ПТУ-144… — начал вслух читать статью Романов.

Сперва он улыбался, предвещая, что ничего существенного, кроме как о том, что молодёжь весело и задорно проводит летние деньки, как работают пионерские лагеря, идёт подготовка к олимпиаде, ничего не будет. Ну об этом уже писали в предыдущем номере, и в предпоследнем — везде похожие статьи.

Но по мере чтения Романов всё больше удивлялся и даже перечитывал некоторые абзацы, чтобы понять, о чём именно идёт речь. Нет, журналист Травкин всё доступно и популярно объяснял. Вот только этих объяснений было достаточно для обывателя, родителей будущих учащихся ПТУ. А вот опытный управленец, Григорий Васильевич Романов, усмотрел, что описываются достаточно серьёзные структурные изменения в работе ПТУ.

— Соедините меня с областным управлением милиции, — нажал кнопку селектора, потребовал глава области.

Уже через минуту, будто только и сидел у телефона и ждал звонка от Романова, начальник ГУВД Ленинграда и Ленинградской области Владимир Иванович Кукушкин взял трубку своего телефона.

— Здравие желаю. Слушаю вас, товарищ Романов, — раздалось на другом конце провода.

— Владимир Иванович, скажи, а если твоим архаровцам придёт письмо из какого-нибудь ПТУ, чтобы проверить условия проживания учащихся и провести профилактическую беседу с родителями, они это сделают? — в голосе спросил Романов.

— Так точно, товарищ первый секретарь обкома партии. Совсем прилежанием, — соврал Кукушкин.

Впрочем, раз хозяин Ленинграда и Ленинградской области спрашивает о таком, то нужно поспешить и дать распоряжение всем структурным подразделениям милиции, чтобы на те письма, о которых упомянул Романов, была быстрая и своевременная реакция.

— Спасибо, Владимир Иванович. Просто этот момент мы с вами не обсуждали, поэтому я и уточнил. Если такие письма появятся, то держите это на контроле, — сказал Григорий Васильевич, положил трубку и усмехнулся. — Неужели у меня, вроде, ещё кроме меня кто-то радует за порядок?

Немного подумав, отпив уже остывшего чая, Григорий Васильевич Романов набрал по внутреннему служебному телефону ещё один номер.

Заведующий отделом науки и учебных заведений Ленинградской области обкома Ходырев Владимир Яковлевич заставил себя немного ждать. Но через три минуты был у телефонного аппарата.

— Владимир Яковлевич, поручаю вам присмотреться к ПТУ-144. Интересную идею они подкинули. Там есть некий Чубайсов. Мне нужно узнать: прожектёр это, или толковый малый. Сделай это, не привлекая внимание, — Романов попросил, а из уст Первого секретаря обкома любая просьба — это приказ.

— Будет сделано, товарищ Первый секретарь, — строго ответил Ходырев.

Романов повесил трубку, подумал о том, что следовало бы набрать ещё и главного редактора газеты «Смена», но передумал это делать.

— Слишком много сразу чести этому ПТУ, — произнёс Романов вслух.

Григорий Васильевич прекрасно понимал, что если он сейчас начнёт давать распоряжения, чтобы усилилось внимание к ПТУ-144, то все начнут это делать с неуместным энтузиазмом. Уже завтра появится множество хвалебных статей, которые под собой не будут иметь практической стоимости.

Вновь нажав кнопку селектора, Романов сказал:

— Пускай заходит. Я закончил работать с бумагами!

— Кем мы стали, Толя? Какую черту переступили? — задал философский вопрос Степан.

Мы сидели за столом в коммунальной комнате Шарова и почти все время молчали. На столе стояла бутылка водки, также немудрёная закуска из ржаного хлеба, трёх варёных яиц и сосисок. Вполне обыденный натюрморт советского холостяка, решившего залить свои психологические проблемы алкоголем.

И нет, Степан не ушёл в запой, как я предполагал. Он открыл бутылку водки, налил полстакана Малиновского горячительного прозрачного напитка — и всю эту композицию гипнотизировал, не притрагиваясь к водке. Наверное, представлял, что пьет, или силу воли таким образом тренировал, но к водке не притрагивался.

— Я думал, что мне станет легче, когда одной гнидой на этой земле станет меньше. Нет… — Степан встрепенулся, посмотрел на меня. — Ты не думай, что я о чём-то жалею. Это так… Возможно, когда тебе будет тридцать три и у тебя никого не будет — ни родственников, ни друзей, когда тебя попрут… — ты поймёшь, отчего у меня такие моменты случаются. Но у тебя же всё будет хорошо! Говоришь, Таня приезжала, померились?

— Приезжала. Договорились сегодня вечером встретиться. Пойдём погуляем, может, в кино. Она через неделю уезжает и ее не будет почти всё лето. Кто его знает, как всё сложится… — я говорил тоном под стать настроению Степана, размеренным, приглушенным, задумчивым.

И он мне будет говорить о том, что у мужика к сорока годам бывают такие нервные срывы, что куда там женщинам? Я уже все это проходил. Плавали, знаем! Одиночество — это же универсальная штука, оно поедает вне зависимости от пола. Усугубляется с годами, особенно когда у мужчины за плечами уже серьёзный багаж жизненных неурядиц, а поделиться ими и не с кем.

Всё-таки психология — это наука! У Степана явно произошла деформация после участия в каких-то боевых действиях, о которых он не рассказывает даже сейчас. Я предполагаю, что он зацепил Вьетнамскую войну, может быть, был инструктором, насмотрелся грязи, которой в той войне было немало. Мог поучаствовать и в конфликте в Анголе, где, насколько я знаю из сведений, добытых в будущем, грязи тоже хватало, впрочем, как на любой войне. Если бы со Стёпой вовремя поработал психолог, весьма вероятно, что мужик сейчас не сокрушался бы над своей долей, а пробовал как-то в жизни маневрировать и бороться, воевать за своё счастье.

Наверняка, не предел мечтаний — быть военруком в бурсе. Нет, и это неплохо, но только когда есть цель, когда жизнь наполнена смыслами.

— Значит так… — сказал я, вставая и хлопая себя по коленям. — Пофилософствовали и будет. Настя спрашивала о тебе, она переживает. Я уверен, что рядом с ней не может находиться мужчина, который в себе сомневается. Мы можем сегодня вместе, парами, сходить в кафе или даже в ресторан.

— Собираешься тратить деньги, которые взял у спекулянта? — спросил Степан.

— У меня свои деньги имеются, — частью слукавил я. — У меня состоятельные родители, я получил подъёмные как молодой специалист. А ещё есть серьёзный повод… Завтра обещали выдать аванс. Так что — первые мои заработанные деньги. Но это можно обмыть и сегодня. И да, я больше за то, чтобы обмывать прекрасным напитком «Буратино», на худой конец «Байкалом».

— Очень необычно получается, Толя… ты младше меня, а ощущение такое, будто я разговариваю со стариком. И в том, что я распустил нюни, твоя вина, — с улыбкой сказал Степан, а когда я выразил недоумение, он продолжил: — Если бы это ты сейчас плакался в мою жилетку, то мне бы пришлось быть сильным, успокаивать тебя. А так, видя, что с тобой все хорошо, я стал ковыряться в себе.

— Всё, Стёпа. Я бегу в училище, предупреждаю Настю… Кстати, она сегодня столь хороша, что я даже подумываю… А… Таня же уезжает на всё лето…

— Э, я тебе дам! — усмехнулся Степан.

— Вот ты и преобразился. Выливай водку в раковину и приводи себя в порядок. Наверное, сегодня даже и зарядку не делал, — сказал я, потом посерьёзнел. — Это моя война. Я буду в ней воевать, как солдат или офицер, но я не дам развалиться Великой стране. Поверь мне, что пойду до конца. Вспомни все те слова, которые я тебе говорил. Наша страна в опасности. И никто этого не замечает.

— Да я уже поверил тебе. Уж больно всё сходится с тем, чем ты меня пугал. Вот, казалось бы, многие явления и не видны, не заметны… Но это если не знать, куда смотреть… — Степан вздохнул и улыбнулся. — Я ведь не столько переживаю за то, что мы сделали, сколько ужасаюсь возможным будущим. Теперь, как будто глаза открылись. Иду по улице — мимо проезжает «Волга», а за рулём — баба. Ну где она заработала на такую машину? А в ресторанах… Я нечасто в них бываю, но, если прихожу — кругом вижу людей с деньгами, они ими просто сорят. И понимаю, что один — цеховик, другой — спекулянт… И уже нормально к этому отношусь.