Рыжий: спасти СССР 2 (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 20

В преддверии заседания Центрального Комитета, а также Всесоюзной комсомольской конференции, сам Романов посчитал нужным проследить, кто именно от комсомола едет в Москву. Понимание персоналий, которых выдвигает комсомол, по мнению Григорию Васильевичу, могло бы пролить некоторый свет и на то, почему начали проверять высшие учебные заведения Ленинграда.

Но прежде всего, те, кого выдвигают по комсомольской линии — это будущие партийные функционеры. Те, с кем Романову придется работать. Так что лучше знать фамилии загодя, ну и тех, кто эти фамилии пробует продвигать.

— Чубайсов Анатолий Аркадьевич! — прочитал Романов и рассмеялся. — Наш пострел везде поспел! Вот же неугомонная душа! И здесь уже!

Произнося эти слова вслух, Романов поймал себя на мысли, что только что думал о том, как не хватает свежей крови, молодёжной мысли на вершинах власти Советского Союза. Да, неопытной, да, дерзкой. Но на то старики и есть, чтобы несколько унять дерзновенность молодых. При этом должны быть молодые, чтобы периодически трусить пыль с засидевшихся в своих креслах стариков.

— Пригласите ко мне Краснова! — нажав кнопку селектора, потребовал Романов.

— Вызывали, товарищ Романов? — в кабинет к Первому секретарю Ленинградского обкома вошёл один из доверенных людей Григория Васильевича.

— Петя, во-первых, ещё раз проверь мой кабинет на жучки. Что-то генерал-лейтенант сильно дёргался при разговоре. Во-вторых, поедем с тобой скоро в Москву, но я тебе поручаю личное дело. Присмотри за таким товарищем, как Чубайсов, — говорил Романов.

— Что искать в нем? Или что нужно найти? — спросил бывший оперативный работник, перешедший на партийную службу и ставший одним из личных помощников Романова.

— В том-то и дело, что пока не знаю, что искать в нём. Не могу понять. Но за последние несколько недель это имя у меня всплывает в голове, как будто он — эстрадный певец. Причём из разных сторон я слышу о нём. Вот мне и нужно понять — что это за элемент такой вылупился в нашем Ленинградском гнезде, — Романов задумался, через минуту продолжил: — Может так быть, что это пустышка. Но и это тебе предстоит понять. В Москве — в то же время, когда и мы едем на заседание ЦК, будет проходить конференция комсомола. Чубайсов там будет.

— Я понял, Григорий Васильевич. Будет сделано, — с уверенностью в голосе сказал Краснов.

Говорят, что Ленинград — главный туристический объект Советского Союза. По прибытии в Москву, я бы сказал, что Ленинград — один из главных туристических объектов страны. Слышалась и иностранная речь, английская, немецкая, какая-то западнославянская. В Москве было много людей: иностранцев, узбеков, таджиков и всех других лиц азиатской национальности, представителей Кавказа. Безусловно, Москву из XXI века сложно упрекнуть в том, что все перечисленные национальности там не проживают. Наоборот — может быть, их там и чрезмерно много. Но большинство из них — это уже не туристы. А тут именно что люди приезжают на Москву поглазеть.

Туриста от москвича определить достаточно просто — даже по расширившимся глазам и необычайно вертлявым головам. Так что по этому показателю и я — турист. Если Ленинград советского периода для меня уже стал во многом обыденным, то Москва представляла особый интерес.

— Приехавшие ленинградские комсомольцы, прошу следовать за мной! — прокричала маленькая женщина в необычайно огромных очках.

Она стояла на перроне вокзала с табличкой «Комсомольская конференция». Так что даже если бы она и не кричала, чуть растерявшиеся ленинградцы, выходившие из полностью снятого для нас вагона, отыскали бы глазами хоть какие-то признаки, что их встречают.

Для стороннего наблюдателя, выходящего из плацкартного вагона, могло показаться, что эти молодые люди собрались не на комсомольскую конференцию Советского Союза, а на съезд китайских пчеловодов — причём всех, почти всех, покусанных пчёлами. Лица этих молодых людей были опухшие, глазки узкие, амбре устойчивое.

Когда мы ехали, казалось, что Комсомол — рассадник алкоголизма. Причём никто не пил в открытую, выставляя бутылки на столики в вагоне. Напротив, вроде бы как многие заказывали у проводницы чай. Одни чай всё-таки выпивали, другие не поленились — сходили в туалет, чтобы его вылить. Стаканы были намного важнее, чем-то, что могла предложить налить проводница.

Впрочем, я бы не был удивлён, если бы за достаточно немалую сумму денег и проводница нашла бы, что налить вместо чая.

Пили и в том купе, где ехал я со своей спутницей — не в меру обворожительной Маргариты Александровны Булкиной. Вот же насмешка природы! У Булкиной были булки что надо. Но не в ней дело. Я держался, несмотря на красоту девушки, она не была магнитом.

Чего греха таить — пить пришлось, поддерживал компанию. Правда, я старался быть умеренным, и в итоге оказался наиболее трезвым из всех присутствующих. Вот только мой коньяк «Наполеон», который я так, на всякий случай, взял с собой в Москву, был выпит первым.

Я помирился с отцом. Он, когда узнал, что я направляюсь в Москву на конференцию, крепко задумался и даже признал, что моё решение уйти в ПТУ и начать собственную деятельность — не такое уж и ущербное. Но и я особо не противился вернуться в семью. Между тем, пока не будет острой необходимости, я оставил за собой блок в общежитии и буду платить исправно семь рублей, в которые мне обходится там проживание.

Так что было откуда взять коньяк, с отцовской коллекции. Хотя имеющихся у меня денег хватило бы, чтобы купить таких не один ящик. Вот только в Советском Союзе мало иметь деньги, чтобы что-то купить — нужно ещё и связи подключать. И вот последнего у меня не так, чтобы и немного.

Ну что? Привет Первопрестольная! Твой блудный сын вернулся! Не с миром пришел, но с войной.

— Поселимся в один номер? — шепнула мне на ухо Маргарита.

Я проигнорировал провокационный вопрос. Девушка она весьма интересная, может быть, даже и природа меня подтолкнёт к небольшой интрижке, но не более того. Да и она сама не захочет со мной иметь ничего общего, если только тот доклад, который я всё-таки хочу произнести на всю страну, вызовет шквал негативных последствий. Это сейчас я тут, ее ухажор Трошкин в Ленинграде. Так что победил я. А завтра? Нет.

Расселили нас в не самую шикарную гостиницу, тем более что самая шикарная горела чуть меньше полгода назад. Это я про гостиницу «Россия». Но главные условия, которые были для меня важными — туалет в номере, как и душ, кровать, стол со стульями — были соблюдены.

Заходя в номер я чуть не упал. Прямо в дверях стоял большой чемодан. Хозяин чемодана спал на кровати у дверей. Советский сервис… Как же можно было меня поселить в номер для двоих, но где я был бы один. И предлагал же доплатить. Нет, нельзя. Гостиницы перегружены. Но такая ситуация вызвала улыбку. Что ж… Познакомимся с соседом, поговорим. Только бы он не оказался из тех, кто из номера не выходит, у которого все с собой. Судя по всему, по тому амбре, что я ощущал от спящего, он приехал веселиться.

Я же не стремился к тому, чтобы сейчас пребывать в радостном расположении духа, посещать различные экскурсии, которые запланированы на ближайшие два дня, пока не начнётся конференция. Я хотел спокойно поработать. Впереди — трудное решение, возможно с серьёзными последствиями.

Делегация от Ленинграда была не самой многочисленной, но выглядела вполне убедительно. На всех лицах — печать отобранности, хотя многим хотелось верить, что это именно они сами сделали себя, а не кто-то выбрал. Поездка воспринималась молодыми людьми, как признание. Да, большинство парней и девушек, выдвинули по партийной линии, часть — по производственной, кто-то — по научной. Но все знали: случайных на таких мероприятиях не бывает. Или почти не бывает.

Я тоже это понимал. Меня выдвинули быстро. Уж слишком часто моё имя стало мелькать. И в докладах, и в заметках, и в разговорах на комсомольских собраниях. Я был не то чтобы выскочкой, но, как выражался мой отец, «показной малый». Так что и Марго, и остальные — всё было частью игры. Серьёзной игры, ставки в которой — будущее. Или его отсутствие.