Рыжий: спасти СССР 2 (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 14

Вот и стоило его тогда самого выгнать за такие мысли. Но я хотел бы переубедить. Как оказалось, поддержка Эдика сыграла немалую роль в том, что многие остались. Да, из них также придётся отсеять тех, кто остался ради сохранения дружбы с Эдуардом и доступа через него к товарам потребления. Но в этих ребятах я пока не вижу сплошной гнили. Возможно, ещё получится медикаментозно вылечить ту раковую опухоль капитализма, которая в них засела? А нет, так расстаться всегда успеем.

Мы лежали на разложенном новом диване и наслаждались моментом. Послезавтра Таня улетает с родителями на юга, ну а мне предстоит не самое простое лето. Нет, не потому, что я буду тосковать, хотя и это не исключено, все же моментами мои отношения с Таней… Это глоток молодости, которой я, познавший старость, так и не могу надышаться.

И хотелось бы здесь и сейчас отринуть все тревоги, все глобальные мысли, которые не хотят покидать мою голову, наслаждаться общением с красивой молодой женщиной. Завтра? Оно будет только лишь завтра. И тогда придут и тревоги и проблемы, как и их решения. Потому не стоит забывать о завтра, но стоит забываться в прелестях сегодня.

— Я даю тебе свободу! — вдруг неожиданно выпалила Таня.

Я приподнялся на локтях, посмотрел… Если уж быть честным, не сразу в глаза, как будто бы хотел запечатлеть у себя в памяти красивое женское тело. Но и в глаза, чуть позже, я так же посмотрел. В красивые, глубокие голубые глаза.

— А ты разве у меня свободу забирала? — спросил я после долгой паузы.

— Ты волен делать, пока меня не будет, всё что хочешь и с кем хочешь, — продолжала гнуть свою линию Татьяна.

— Ты сама понимаешь, насколько это глупо и по-детски звучит? Но если тебе так легче, если ты отпустишь ситуацию и не будешь переживать, как я маюсь без тебя, как тоскую, то так и быть… Спасибо за свободу! — согласился я.

Как и предполагалось, полились женские слёзы, сквозь них проступала истерика. Я понимаю, что Таня ожидала иной реакции. Она хотела, чтобы я сейчас клятвенно ей пообещал, что не буду ни с кем никогда, что люблю только её и что сяду на краешек нового дивана и буду днями и ночами только и думать, что о ней. А еще, что письма писать буду. Такие тоскливые, мол, я твой навеки… Тьфу!

Ну я же знал, что так не будет. Я же знал, я говорил, что наши отношения не должны превращаться в подростковую любовь, которая должна ломать любые планы, порой даже рушить жизни. В мире хватает забот, и кроме любви. Нет, я все еще верю в то, что где-то есть такие сильные чувства, что они, как тот организм из космоса в низкопробных фильмах из будущего, поглощают человека и паразитируют. Но я не встретил еще подобное.

— Всё, я ухожу! — сказала Таня, резко поднявшись с дивана.

— Ну и куда я тебе такую красивую отпущу? Иди ко мне! — сказал я и притянул девушку к себе.

Я стал её целовать, был настойчив. А она, сперва лишь опустив руки и предоставляя своё тело, делала вид, что-то, что происходит, её абсолютно не касается. Но это до поры до времени. Таня была страстной женщиной, у неё не получалось безразлично переносить все эти прелести плотской любви, которые мы с ней познаём.

— Ты моё проклятие! Я хочу тебя забыть. Ты моя слабость. Я не могу ни есть, ни пить, не думая о тебе! — со слезами на глазах сказала Таня, когда очередной акт любви состоялся.

Я не мог ей тем же ответить, лишь только обнял и стал целовать шею. Наверное, какой-нибудь прыщавый подросток, желая получить доступ к телу и в следующий раз, прямо сейчас, захлёб говорил бы о своей вечной любви, только бы повторить ещё раз то, что только что произошло. Но мне это не нужно.

Уже под утро, наконец, угомонились, и Таня уснула, мило посапывая мне в плечо.

Я же ещё некоторое время уснуть не мог. Меня не оставлял в покое тот момент, что Комитет следил за нашим собранием. Они же привлекли силы, сорвали людей. Ради чего? Нужна причина, серьезная. Но тогда и последствия нашего собрания обязаны последовать. Где они? Порой незнание причин является намного большим эмоциональным стрессом, чем когда эти причины известны, пусть они и не в пользу.

Почему на меня не выходят чекисты? Ведь явно они слышали то, о чём был разговор в актовом зале общежития. Прошло уже несколько дней, а КГБ даже не наведалась в училище, чтобы хотя бы поставить на вид директору ПТУ, что, на его территории происходят какие-то непонятные собрания.

И мне не нравится, что в этой игре я пока ещё не игрок, а лишь фигура, пусть и это уже некоторый успех. Понятно, чтобы сесть за шахматный стол, необходимо быть намного большим, чем я сейчас являюсь. Но тогда, раз я не играю, то хотелось бы быть хотя бы серьёзной фигурой, но никак не пешкой.

А утром мы расстались. Таня не преминула это обозначить, ещё раз сказав, что она меня отпускает на все четыре стороны. Я промолчал. Если есть у нас действительное чувство друг к другу, то те два месяца, когда мы точно не будем видеться, — это весьма незначительное испытание для настоящей любви. Но что-то я сомневаюсь. И, если есть хоть грамм сомнений, то это не любовь. У сильного чувства сомнений не бывает. Наверное, так как я пока только теоретик в этих делах. Просто хочется порой поверить в светлое, яркое, истинное.

А пока меня ждут будни. И на конец недели я направился знакомится с еще одним важным для моего развития персонажем, с главой районного Комитета по образованию. Этот социальный институт немало решает, как развивать местное образование. С ними нужно дружить, чтобы улучшать материально-техническую базу.

— Здравствуйте, Любовь Михайловна, — поздоровался я с главой комитета по образованию нашего района.

— И вам здравствуйте. Какой у вас вопрос? — не отрываясь от чтения какой-то бумажки, спросила у меня начальница.

— Я из ПТУ 144, — сказал я, но пока не стал продолжать.

Реакция дамочки была мгновенной. Она отбросила бумагу, уставилась на меня изучающим взглядом поверх своих огроменных очков, поправила белую блузку.

— Теперь узнала… Это же о вас написали!

Я с улыбкой кивнул, залез в сумку и выудил оттуда коробку грильяжа. Ну куда же без умасливания начальства. Теперь, если и откажет в просьбе, то точно по веским причинам.

— Ну же… Не стоило! — сказала Любовь Михайловна Булавко и спрятала конфеты в стол.

А я-то грешным делом подумал, что вместе чаю попьём.

— Ну же… Э… Чубайсов? Так ведь? Но вот имени не знаю, — глава Комитета по образованию стала сама любезность.

— Анатолий Аркадьевич Чубайсов, — представился я, одновременно преподнося свои записи чиновнице.

— Что это? Новая инициатива? Должна сказать, что по прежним инициативам у меня только благодарность. Вот… Премию думаем вам выписать. Рублей тридцать… Да. Не меньше! — говорила чиновница так, будто предполагала выплату премиальных в тысячу рублей.

— За то спасибо, но я хотел бы предложить ещё кое-что. Если такое удастся, то всем будет хорошо, — сказал я и более настойчиво протянул Любови Михайловне свои бумаги.

Тучная женщина поправила чуть сползшие очки и принялась читать. Ну а я наблюдал за реакцией дамочки. Вот… дошла до сути, скривилась, подняла голову, хмыкнула и дальше принялась читать. Настроение у нее поменялось, но, видимо, начальницу похвалили-таки, что она… И не важно, что она ничего и не сделала, важно, что в газете написали только хорошее и хвалебное, а она начальница.

На мой взгляд, я не предлагал крамолу в тех бумагах. Но именно так и могло показаться. Я предлагал сделать кустарный промысел в училище и зарабатывать деньги. Причём большая часть этих денег оставалась бы в системе образования, на наши же нужды. Ну и часть передавалась учащимся, которые и выполняли бы работу.

— Это же… Цеховики так поступают. Я буду вынуждена обратиться…

— Не торопитесь с выводами, Любовь Михайловна, подумайте: это привлечёт огромное количество абитуриентов. Ещё конкурс в следующем году устраивать будем. А ещё… — я искренне сменил своё выражение лица на грустное. — Для многих это шанс получить деньги. Не грабежом, а правильно, за труд, как и положено советскому человеку. Вот я и пришел к вам, как старшему и мудрому товарищу, чтобы прояснить ситуацию. Ведь ранее я изучил законодательство по этому вопросу. И тут, в бумагах, все по пунктам изложено, как не нарушать закон.