Свадебное проклятье (СИ) - Колесова Наталья Валенидовна - Страница 41

— Итак, тещин секретарь думает, вас навещают души умерших, врач считает это заморочками психики, вы сами — что все каким-то образом подстроено… Но зачем кому-то нужны такие спектакли?

— А вы как считаете?

— Надо подумать… И давно вы к нему ходите?

Чэн переключается с призраков на меня так внезапно, что я слегка теряюсь: к кому хожу, к Захарии? Но в виду имеется явно психиатр. Очень хочется вместо ответа вновь похрустеть льдинками, но лед в стакане уже растаял. Усмехаюсь:

— А что, в моем досье об этом ничего? Как-то не слишком тщательно вы собирали на меня информацию!

Еще бы подобная информация хоть где-то просочилась! Навестившая меня после смерти Алекса кузина Элис Чо, давно живущая за границей, едва лишь намекнула родителям об опытном враче с очень деликатной и конфиденциальной практикой, как разразилась настоящая буря! Отец проклял Элис, меня, маму и всю выродившуюся семью Чо с ее слабой дурной кровью, ведь у него-то, Артура Мейли, просто не могло быть сумасшедшего наследника! И пригрозил, что откажется от меня, если я только взгляну в сторону психиатра: это же позор на весь Сейко! До сих пор не понимаю, как, несмотря на все эти громы и молнии и мое пассивное сопротивление, продвинутой кузине удалось тайком довести меня до доктора Пан.

Может, со временем я выкарабкалась бы сама.

Может, меня бы уже не было в живых.

Не знаю, в курсе ли моего лечения родители. Мама мастерски наловчилась закрывать глаза на то, что ей видеть не хочется. Отец… Наверняка узнал в конце концов, ведь служба безопасности продолжала за мной приглядывать и после переезда из семейного дома, хоть и одним глазком. Но если и так, своему предполагаемому зятю он об этом не поведал: побоялся, что и эта неказистая мелкая рыбка сорвется с брачного крючка?

Ценный брачный улов вздыхает и трет нахмуренный лоб.

— Наверняка вам тяжело пришлось, Эби! Понимаю.

Хочется раздраженно и презрительно огрызнуться, словно нервному подростку, — да что ты там понимаешь! Но я останавливаю себя: ведь Маркус Чэн и правда понимает. Знает.

Чэн отсутствующе смотрит в окно.

— Одно время и я… Я ведь иногда реально слышал ее голос! Даже прикосновение чувствовал… Сворачивая за угол, загадывал как ребенок — вот я выхожу, а там стоит она, Джия! И всё это: смерть, похороны, ее… пепел — просто затянувшийся кошмар, всё не по-настоящему. Умом всё прекрасно понимал, а вот тут, — Маркус стучит ладонью по груди, — дурацкая детская вера, что все не на самом деле, не взаправду. Иногда я, наверное, и впрямь походил на умалишенного. Хорошо, что у меня была работа. Очень много работы. Наверное, она меня и вытянула. И чуть-чуть Альбина…

— Чуть-чуть?

Маркус переводит глаза на меня.

— Даже стыдно сказать, насколько чуть! Я ведь тогда практически сразу устроил ее в закрытую школу, думал, так лучше, отвлечется, забудется: новая обстановка, новые друзья, учителя… А не наш пустой дом. Я ведь там сутками не бывал! — Потирает бровь. — Это я теперь понимаю, что дочери-то пришлось куда хуже: мамы нет, отца не видит неделями, кругом чужие люди…

Импульсивно тянусь через стол и беру в ладони его руку — тяжелую, горячую.

— Вам обоим пришлось нелегко, Маркус. Да как вообще можно укорять себя, что как-то не так повел себя в горе?

Его зеленые глаза слегка влажные — или это отблески от лампы на столе? — но смотрят прямо.

— Согласен. Поэтому вам очень повезло, Эбигейл, что вы получили помощь. Здесь нечего стыдиться.

Его рука поворачивается, ответно смыкаясь на моих пальцах. Не гладит, не сжимает — просто держит. Тихо греет.

Говорит Чэн очень правильные слова, как и полагается правильным, непредвзятым людям. Но что он думает на самом деле? Я аккуратно высвобождаю руку — пальцы собеседника разжимаются моментально, как бы даже предугадывая мое движение. Подытоживаю:

— Ну вот, я только что предоставила вам два прекрасных основания для отказа от нашего брака! Первое: я иногда вижу призраков, второе: мое психическое состояние нестабильно… кажется, так говорят. Или это одно и то же? Никто вас не осудит и не накажет! Даже мой отец.

Маркус Чэн по-прежнему смотрит на меня, но уже задумчиво. Как бы сквозь. Прикидывает возможные последствия?

— Я должен подумать, — сообщает наконец. — Нужно как-то это всё… — неопределенный жест руки в воздухе, словно Чэн вкручивает невидимую лампочку, — …уложить в голове.

Все ясно. Я тут же встаю.

— Вы, главное, не торопитесь, укладывайте как следует! Доброй вам ночи.

Ухожу быстро, хотя слышу, как за спиной отодвигается стул, и оклик Маркуса. Слава богу, Чэн за мной не идет.

Или не слава?

Сержусь я не на него — на саму себя, и не потому что все рассказала, а потому что расстроилась из-за чэновской реакции. Как будто ожидала совершенно другого.

Ведь нет же?

Все-таки давний профессиональный прием, который используют ловеласы и кокетки всех рас и национальностей — после массированного присутствия в жизни своего любовного интереса взять и внезапно пропасть, затаиться, не осаждая встречами, письмами, звонками — действует до сих пор.

Даже на меня.

Как ни странно, я скучаю. По звонкам, которые всегда не вовремя (лишь часы моей работы Чэн Маркус соблюдает свято), нашим разговорам по телефону — то коротким, то долгим. Внезапным приездам и встречам в разнообразных едальнях неподалеку — «жених» наконец оставил попытки произвести на меня впечатление дорогими ресторанами. По крестьянским поговоркам и проскальзывающему хванджийскому акценту — особенно, когда Чэн волнуется или злится. По прямым смеющимся взглядам и тем, которыми он окидывает меня искоса, как он считает — незаметно.

Каким-то неведомым образом всего за пару месяцев этот упрямец ухитрился влезть не только в мою жизнь, но, как выясняется, еще и в душу. Как, почему — непонятно, анализировать никакого желания, но вынужденно признаю, это у него получилось.

Я по нему скучаю.

Влюблена? Скорее нет, чем да, хотя его взгляды и близость иногда меня все-таки волнуют. Я не ослеплена розовой девичей романтикой, прекрасно вижу недостатки, наверняка немало и тех, что до поры до времени скрыты. Между нами пропасть — не только из-за происхождения и финансового положения, но и из-за самого взгляда на мир. Чэн Маркус — прагматик, твердо знающий, что ему нужно, и знающий, как этого добиться. Я же пытаюсь спрятаться от действительности в книги, в древнюю поэзию, в маленький уютный кружок людей, и не подозревающих, кто я такая, почему нахожусь сейчас в этом месте и в этой ситуации. Зря Чэн говорил о моей храбрости. Мне ведь и в голову не приходило пристально вглядеться в собственное прошлое; я волокла его за собой по жизни, стараясь просто не рухнуть под бесконечной тяжестью, притворяясь, будто оно не пригвождает меня к земле — ежечасно, ежеминутно…

Понадобился свежий взгляд человека, которого не было рядом все эти годы. Который думает иначе, чем я, моя семья, окружение… Может, стоит сделать то, чего я не делала уже много лет — поблагодарить своего отца. За то, что он прислал мне Чэна Маркуса.

От которого теперь приходится отвыкать.

Мало того, что я скучала по Чэну, хоть и твердила себе, что это была мимолетная встреча, что забуду его также легко и прочно, как всех предыдущих мужчин в моей жизни, не считая Дина и Алекса.

Так еще и реагирую на его внезапное появление, словно влюбленная женщина — заколотившееся сердце, краска в лицо, сбившееся дыхание… Надеюсь, ничего из этого Чэн не успевает заметить, потому что я громко хлопаю дверцей «жучка» и удивленно восклицаю:

— Кого я вижу!

Встрепенувшийся Маркус отлепляется от своей машины и идет навстречу, разводя руки: то ли извиняясь, то ли… намереваясь обнять? Ну уж нет! Останавливаю его упертыми в грудь ключами от машины.

— Я уж подумывала, не эмигрировали ли вы случайно!