Снято - Шульц Гектор - Страница 5

– А?

– А ты кем работаешь-то? – улыбнулась я. – На мажора ты не похож. Мажоры в Окурке не тусуются. И баксами пропащих однокурсниц не выручают.

– Ну, – протянул он, – подрабатываю. Так, по мелочи.

– Неплохо подрабатываешь. Мне б такую подработку. Глядишь и не пришлось бы папкину машину за копейки толкать.

– Все так поначалу говорят, – загадочно улыбнулся Марк. – А потом меняют мнение.

– Погодь. Ты на бандюков что ли батрачишь?

– Нет. Я, так сказать, в сфере искусства.

– А! – воскликнула я. – Модель? Тьфу ты, прости. Я уж надумала всякого.

– Ага, – протянул он. – Модель. Ну, можно и так сказать. Ладно, неважно.

– Ну, из меня модель, как из братца моего приличный человек, – рассмеялась я. Марк тоже улыбнулся, но скорее вежливо. Поддержал горькую шутку. – В любом случае, спасибо. Выручил. От всего сердца благодарна.

– Ты лучше не тяни с долгом, – охладил он мою радость. – Авто терпением не славится, а передумать может на раз-два. Говорят, ему арматурой как по голове заехали, так настроение его теперь по двадцать раз на дню меняется. Наши, ну, окурковские, его побаиваются. Если уж тебя Авто посадил на счетчик, постарайся побыстрее расплатиться.

– Спасибо за совет. И за деньги, – вздохнула я. – Марк.

– А?

– И все же. Где ты работаешь?

– В кино снимаюсь, – скупо усмехнулся он.

– В каком?

– В разном. Актером там стать легко. Выбраться сложнее. Ладно, Жень. Найдемся.

– Найдемся, – кивнула я, провожая Марка взглядом. А в голове крутились его последние слова. «Актером стать легко. Выбраться сложнее». Что это значит? Чертовы загадки. Никогда не любила загадки. Да и плевать. Главное сейчас Андриашвили деньги передать, а потом уже думать, как занятое возвращать. Все ж Марк – это не Авто. И людей паяльником жечь не будет.

Как и ожидалось, стоило мне расплатиться с Авто, мой любимый братец Петенька тут же явил свой измученный вынужденной голодовкой и странствиями лик. Мама, как обычно, прослезилась, приняла блудное дитя с распростёртыми объятиями и помчалась настирывать изгаженные в странствиях шмотки непутевого отпрыска. Ну а я, зажав Петеньку в комнате, дала ему пизды. И словесной, и физической. Но что-то мне подсказывало, что Петьку этот нагоняй не проймет. Рано или поздно он снова начудит, а разгребать все, опять же, придется мне. Ну… как в воду, собственно, глядела.

Не прошло и месяца, а горячо любимый маменькой остолоп Петрушка вляпался в новую историю. Нет, в этот раз выставленных хат всяких авторитетов не было. Все гораздо прозаичнее, о чем братец сам мне и поведал аккурат в июле, явившись откуда-то с перебитым носом, глазами-залупами и опухшей губой.

– От он, – ехидно улыбнулась я, наливая в чашку кипяток. Мама, сидевшая за столом на кухне, только разевала рот, как выброшенная на берег рыба. – Ну, Себастьян Анатольевич. Чем порадуете сегодня?

– Чо эт сразу Себастьян Анатольевич? – прошамкал Петька. Меня так и подмывало схватить его за губу и дать подзатыльник, но пришлось сдержаться.

– Ну, так ты вылитый краб из «Русалочки». Разве что тупее. Ладно, рассказывай, горе луковое, что на сей раз приключилось? И лучше там стой, на пороге.

– Чо эт?

– А то. Боюсь, не сдержусь и башку тебе твою тупую оторву.

– Женя! – подала голос мама. Я в ответ фыркнула и, заварив чай, уселась на подоконник, пока краб Себастьян собирался с духом, чтобы рассказать семье о том, в какие пучины океана занесла его кривая босяцкой мечты.

Темнить Петька не стал и вывалил все, как на духу. Так и так, мол, он и еще парочка его друзей-долбоебов решили поднять легких денег. Вариантов у гигантов мысли было ровно два: гоп-стопнуть почтальона, который бабкам нашего двора пенсии носил, и спиздить катушку с силовым проводом, неосмотрительно оставленную рабочими на стройке, потом этот провод обжечь и сдать добычу на металлолом. К счастью или нет, но выбор пал на кражу катушки. Не учли три идиота одного: что катушка окажется пиздец какой тяжелой и просто так ее укатить с промки не получится. Тогда-то светлые умы решили не мелочиться и спалить катушку на месте, а металл прикопать. За этим делом их и застали удивленные строители, а потом попросту дали пизды и вызвали ментов.

Участковый, дядь Миша, нас тоже посетил. Через пару дней. И очень удивился, увидев, как над хворым Петенькой хлопочет маменька, потчуя великовозрастное дитя бульончиком. Ухватив растерянного дядю Мишу за локоть, я сопроводила его на кухню, налила чаю с вареньем и приготовилась слушать.

Растекаться словами участковый не умел, поэтому предложил два варианта решения проблемы. Горе-воры покупают две новых катушки взамен сожженной и идут гулять на все четыре стороны. Либо заявление передается в органы, и пацаны отправляются в места не столь отдаленные. Тут я, хоть немного, но выдохнула. Если бы не отцовский знакомый, каковым являлся дядь Миша, никаких вариантов не было бы. За идиотами попросту бы приехал наряд, а потом все дружненько отправились бы за решетку. Уж не знаю, как дядь Мише удалось уболтать хозяев промки, но итогом стала возможность откупиться. И тут же пришло осознание. А с чего, блядь, платить? Гараж и машина уже проданы, накоплений никаких нет, долгов выше крыши. Осталась только квартира и каличная дача за городом – единственная мамина радость, где она хоть немного могла отдохнуть от проделок сына-долбоеба.

– Сука… – прошептала я, опускаясь на табуретку. – Как же он заебал. Вы бы знали, дядь Миш.

– Понимаю, – улыбнулся участковый. Уж, кто, как не он, знал все о чудачествах моего братца. Да и сам наверняка удивлялся, как Петька еще на зону не залетел или не закончил жизнь на каком-нибудь пустыре за городом.

– Дачу надо продать, – вставила мама, войдя на кухню. – Хватит же? Ну, на катушки эти?

– Чего? – переспросила я, сжав кулаки. – А не охуели вы часом?!

– Женя! – мягко перебил меня дядь Миша и более возмущенно мама.

– А потом что? Хату продать и самим на улицу уйти? Что-то мне подсказывает, что братик мой на этом не остановится. Заебал он, мама. Заебало это все! – рявкнула я, ударив кулаком по столу. В гостиной тяжко зашевелился Петро, почуяв, что всепрощающая сестра находится на грани. – Хули ты его покрываешь-то вечно? Не, дядь Миш. Давай наряд, заявление… пусть едет отвечать за свои поступки.

– Не надо! – ломким голосом откликнулся из гостиной братец. В глазах мамы от этого голоска набухли две тяжелые слезы.

– В общем, подумайте. Время пока есть, – деликатно кашлянул дядь Миша. – Но тянуть не советую. Слишком там, на стройке, народ горячий.

И начались очередные поиски денег. Мама была непреклонна, и дача очень быстро улетела за копейки кому-то из наших знакомых. Помимо дачи были проданы остатки бабушкиного золота, стол из красного дерева, который дедушка сделал своими руками, кухонный телевизор и «Большая советская энциклопедия», собранная папкой для своих непутевых детей.

– В долгах, как в шелках, – вздохнула я, раскладывая мятые купюры по кучкам. Петенька, похожий на распаренного барина, предпочитал помалкивать и прятался за мамой, не рискуя подавать голос. А вот мама… мама стала таять, как восковая свечка. Подкосили ее выкрутасы любимого чада. И я сейчас не о себе. – Что там дружки его? Слились?

– Да какие у них деньги, доча? – всхлипнула мама.

– Ясно. Мы зато благодетели. За свои косяки и за чужие отвечаем, – зло бросила я, исподлобья смотря на Петьку. – Ну, сука, смотри. Либо за голову возьмешься, либо в следующий раз на зону заедешь. Откупать тебя больше нечем.

– Я больше не буду, – пискнул тот, выглянув из-за мамкиного плеча. Но веры его словам у меня не было. Кончилась она, вера эта.

Через пару недель мама слегла в больницу. Сердце не выдержало. Ну а у меня появились две головных боли. Во-первых, маме нужны были лекарства, которые стоили слишком много, а семья наша и так поистратилась, пытаясь разгрести последствия похождений юного упыря Петера. Еще и долги надо было отдавать, которые мы назанимали, чтобы расплатиться с Авто и хозяевами промки.