Выбери любимый жанр

Русские не сдаются! (СИ) - Старый Денис - Страница 3


Изменить размер шрифта:

3

Но даже так я не мог рассмотреть бухты.

— Ефрем Иванович! Холодно, может, спуститесь в каюту? — чуть наклонившись, сказал старпом капитана сухогруза.

Я не ответил, а вновь прильнул к биноклю. Нахлынули воспоминания.

Вот я, молодой лейтенант, поднимаюсь и веду в отчаянную атаку оставшихся бойцов. Многие здесь ранены — и понимают, что это их последний бой. Но мы поддерживали друг друга и шли вперёд. Оттого атака наша была ожесточенной, и мы сбили три пулеметных огневых точки, а уже потом отступили, почти что и не получая выстрелов в спину…

Нас оставалось только двадцать восемь, но мы смогли отступить, потому как немцам пришлось перегруппировываться и заменять своих убитых стрелков. И я, зажимая кровоточащую руку, вел оставшихся бойцов, чтобы выжил хоть кто-то, чтобы продолжили парни уничтожать врага.

— Еще вздумают чухонцы нас постращать. Нужно с капитаном переговорить, уходить севернее, — размышлял вслух Семен, присаживаясь рядом со мной на ящик.

— Я правильно понимаю, что мы в международных водах? — уточнил я.

— Так-то да… — задумчиво отвечал Семен.

Я понимал, что политическая обстановка такова, что не стоит дёргать за усы эстонского котёнка. И на том спасибо, что я здесь, на судне, что вспомнил все те эмоции, что бурлили во мне, молодом офицере, который шёл на смерть. Я знал, за что умирать, если уж придётся.

— По левому борту — два пограничных катера! — прокричал матрос, высунувшись из капитанской рубки.

— Мля! Этого ещё не хватало! — выругался Семён.

Семен, больше ничего не говоря, сразу же направился в капитанскую рубку. У помощника капитана был в руках планшет, где на карте очерчен фарватер, по которому шло судно. Мы точно не были в территориальных водах Эстонии. До них ещё не менее трех миль.

Я, может быть, и седовласый морщинистый старичок, но на голову никогда не жаловался. Так что понял, что именно происходит. Прибалтийские котята решили поиграть в тигров. Сколько они угрожали, что будут захватывать российские суда, команды которых якобы спят и видят, как бы перерезать коммуникационные кабеля в Балтийском море. Видимо, заокеанский саблезубый тигр дал добро котятам на провокацию.

— Русский корабль, станьте в дрейф и приготовьтесь к досмотру! — закричали с одного из двух катеров.

Помнят правильный язык общения! На русском обращаются! Злость и решительность наполняли меня. Будто я в 44-м, и наш десант в Нарву решили вот так остановить немцы.

Да, фашисты сразу бы открыли огонь. А у этих просто кишка тонка, лишь пугают наставленными в сторону нашего судна крупнокалиберными пулемётами.

— Стоп машина! — почти в полной тишине, когда лица матросов были обращены в сторону капитанского мостика, прозвучал приказ.

— Да какое «стоп машина»! — возмутился я, выкрикивая погромче, но старость брала своё — я закашлялся и сгорбился.

Провокация чистой воды! Если сейчас промолчим — растопчут. Нужно действовать… пусть узнают, что такое русский старик.

В груди скребло — не бывало такого, что мы сдаёмся врагу. Да, да, ситуация сейчас другая, может быть, капитан и прав. Ну не воюем же мы с Эстонией! Да и разве медведь вообще может воевать с клещом?

Разве же начали бы стрелять пограничники, примерявшие на себя роль морских пиратов, если бы мы на полном ходу уходили севернее?

А стреляли бы — так, на мой взгляд, и пусть! Не пора ли снимать маски и врага называть врагом? Да не решились бы они. Это так, мяукать умеют, а рычать им не дано.

— Сынок, неужто лапки кверху? — обратился я к одному из молодых матросов, что был рядом со мной.

— Отец… дедушка, да был бы у нас пулемёт, я бы первый… — сквозь зубы зло произнёс матрос.

— Э, внук, разве же сила в оружии? Сила в духе! — продолжал сокрушаться я.

Но сам с облегчением подумал, что далеко не всё потеряно с молодым поколением.

Тем временем на судно уже подымались, с позволения сказать, фрицы, ну, эти… эстонцы. Я стоял, нахмурив брови, от чего, наверное, должен был выглядеть и вовсе старым. А, нет… я и так слишком старый.

А морды забрались на палубу и вели себя вызывающе. Они ухмылялись, посматривали на всех, словно на пустое место, не забывая при этом вертеть стволами автоматов в разные стороны. Так и хотелось мне повертеть стволом… А лучше скинуть всех их в море, пусть кильку бы подкормили для своих шпротов.

— Всей команде собраться на палубе! — выкрикнул один из пограничников.

Он был самым старшим, как бы не за пятьдесят лет мужику. И это для меня — юнец. А так… Явно же рожден, гад, в Советском Союзе, пионером был, Ленина любил.

— Офицер, я капитан судна. У нас нет ничего того, что могло бы вас заинтересовать. Вы нарушаете морское право, — говорил тем временем капитан.

— Рот свой закрой и подготовь корыто к проверке! — усмехался главный среди стервятников с автоматами.

— Мы находимся в шестнадцати морских милях от берега. Это экстерриториальные воды, вы не имеете… — капитан стоял на своём, но по жесту главного пирата его сорвиголовы взяли под руки нашего капитана и повели его к борту.

— Стоять! — выкрикнул пограничник и…

— Бах-ба-бах! — три раза выстрелил в воздух.

Было дернувшиеся немногочисленные члены команды судна быстро вернулись обратно и теперь лишь исподлобья, тяжело дыша, смотрели на ряженых пограничников. Конечно, это ряженые скоморохи, чести мундира не понимают — потому что нарушаются все возможные законы международного судоходства.

— Кomandör, siin Vana mees akupantides, — сказал один из пиратов, подойдя ко мне [эст.: командир, тут старик из оккупантов]. — Täht? minu vanaisa tapmise eest? [эст.: звезда? За то, что убил моего деда?].

— Не тронь! — сказал я, когда гад нацелился своими лапами к моей Звезде Героя.

— Валдис, оставь его! — почему-то на русском языке потребовал главарь.

— Мul on seda tähte vaja! [эст.: Мне нужна эта Звезда] — не унимался Валдис.

— Ефрем Иванович, не надо! — слышу я голос Семена.

Он знает, понимает, что я не дам никому трогать мою награду, мою Звезду. Но одёргивать тут надо не меня, а этого юнца-наглеца, который нацепил форму и считает, что право имеет.

— Не трогай руками! — прорычал я.

— А то что, дед? — почти на чистом русском языке сказал пират, но я уже не удивлялся.

— А то… — я повернулся к команде. — Чего же вы стоите? Смерти боитесь? А она лучше, чем позор?

— Ефрем Иванович…

— Молчи, Семен. Не может русский корабль сдаваться врагу без боя, — я посмотрел на эстонца, вдруг резко вспомнившего русский язык. — Стрелять будете? Не испутаетесь? Скрыть-то не получится. За нами великая страна!

— Хе! — удар пирата уронил меня на палубу.

Я заметил, как он изготавливается к удару, и понял, куда собирается бить, но старость… Не успел даже увернуться. Сто лет, как-никак. Я принял удар, потому что знал: пусть ударят в меня, а не в память всей роты.

— А Звезду я у тебя, дед, заберу, компенсацией будет, — сказал гад и потянулся к награде.

— На! — выкрикнул я и со всей мочи, что еще только оставалась во мне, огрел пирата своей тростью, привстав.

— Сука! — подлетел другой пират.

Удар ногой… Я падаю, и что-то попало мне под голову, какой-то ящик. Теряя сознание, еще слышу выстрелы и успеваю понять, что команда нашего судна начала действовать. Все правильно, так и должно быть. Смерти нет, если ты уходишь достойно, несломленным. Нет жизни без борьбы! Единожды сдавшись, ты не только подставляешь себя, ты и других подставляешь, потому как по дурному поступку могут судить всю нацию.

Я слышу, что сердце замедляется. Отсчитывает последние, редкие, слабые удары. Под звуки борьбы на палубе, под крики, понимая, что наша берет, что уже кричат пираты о том, что они готовы уйти, я улыбаюсь и кладу руку на Звезду Героя — получается, что и на сердце. А хорошо ухожу, как хотел, несломленным, как воин!

Темнота… Она вокруг, но не во мне. И я плыву в темноте… Слышится женский голос издалека. Мягкий и такой знакомый, родной.

3
Перейти на страницу:
Мир литературы