Вперед в прошлое 11 (СИ) - Ратманов Денис - Страница 13

— У отчима приступ дебилизма, — проворчал Боря, вздохнул.

— Мы хотим в подвале переждать, а в десять, когда он уснет, вернемся домой, — добавил я.

Из кухни вышел Леонид Эдуардович с надкушенным пончиком, прожевал его.

— Проходите, тут по крайней мере тепло.

— Сейчас Илью позову.

Тетя Лора уже развернулась, чтобы идти к Илье в комнату, но Каретников-старший ее остановил.

— Погоди. Дай нам поговорить минут пять. — Он сделал приглашающий жест.

Разувшись, мы прошли на кухню. Тетя Лора захлопотала, готовя чай, Леонид Эдуардович сел за стол, подпер голову кулаком и сказал:

— Что ж вам так не везет-то? Такие парни хорошие. Что на этот раз?

Боря, захлебываясь от возмущения, принялся изливать душу, я сидел и слушал, и понимал, что мой братик-добряк аж трясется от ненависти, и это всё. Конец погоды в доме. Надо их с отчимом разводить в разные стороны, иначе будут не просто конфликты, но и драки.

Выслушав, Каретников вздохнул.

— Мог бы предложить обратиться в органы опеки, написать заявление, там вашего самодура приструнят. Но последствия ударят по вашей матери. Её-то он не обижает?

— Душа в душу живут, — сказал я. — Только это меня и останавливает. А так изгнать агрессора со своей территории несложно.

Помолчав немного, я спросил:

— Леонид Эдуардович, а нет у вас случайно проектировщика, который мог бы нарисовать проект дома?

Каретников поправил очки на переносице.

— Так-так-так. Какое отношение это имеет к делу?

— Нам с Борей надо жить отдельно, — объяснил я. — Нужен проект дома. А они пусть остаются в той квартире. Там такая дурацкая планировка, что комфортно разместиться может только два человека. Если больше, жильцы будут мешать друг другу.

— Так про дом — это серьезно было? — просиял Боря. — У нас реально будет свой дом?

Я кивнул.

— Да, свой большой дом. Ты нарисуешь плакат «Идиотам вход запрещен», и повесим его на дверь.

— Есть проектировщик, — проговорил Леонид Эдуардович и спросил у меня: — Он и смету может составить. Надеюсь, ты представляешь, как сложно и дорого строить дом?

— Представляю, — улыбнулся я. — И готов к трудностям. Но другого выхода нет. Не хочется два с половиной года ждать, пока мы закончим школу и куда-нибудь уедем из дома, который стал тюрьмой. Хочется уже сейчас жить, а не выживать и пресмыкаться.

Тетя Лора поставила нам по чашке чаю, выставила пончики из шкафа.

— Можешь звать Илью.

Взрослые ушли, и в кухню вбежали Илья и Ян. Теперь, рассказывая о конфликте с отчимом, Боря не стеснялся в выражениях. Ян слушал его, поглощая пончик за пончиком. В конце концов сказал:

— Как же мне повезло с твоими, — он виновато посмотрел на Илью, — родителями! Они — адекватные!

— Непонятно, в кого вы такие, — задумчиво проговорил Илья. — Что отец у вас был, что мама… Извини, если обидел. Что, реально, если бы вы подрались с отчимом, она за вас не вступилась бы? Он ведь гонит!

— Он у нас даже не прописан, — добавил Боря. — И командует. Квазипуп, короче.

— Не вступилась бы, — ответил я. — Потому что мужчину надо слушаться, он всегда прав. Такая вот она у нас старообрядчица.

«Душечка», — подсказала память взрослого, и безумно захотелось перечитать этот гениальный рассказ Чехова.

— Принесите листок и карандаш! — попросил Боря.

Когда получил желаемое, он принялся рисовать, прикусив кончик языка. Рисовал он человекодинозавра с крошечной головой и лапами загребущими. И с тремя ногами. Присмотревшись, я понял, что это не нога. Судя по смеху, Ян тоже понял, а Боря остался безумно горд собой и внизу подписал: «Квазипуп».

— А чего так? — спросил Илья. — Ну — Квазипуп?

— Потому что пуп земли, но ненастоящий, это только он так думает, — объяснил Боря. — А зовут его Вася.

— Остроумно, — улыбнулся Илья.

— Я придумал, — похвастался Боря.

Вспомнились Лялины, и я сказал:

— Лика Лялина нашего отца знаете, как называет? Дракон. Он ведет себя там точно, как Квазипуп.

В полдесятого в дверь позвонили. Мы вчетвером насторожились, потому что я знал, кто там, за дверью. Из прихожей донеслись голоса, среди которых я узнал звенящий истеричный мамин. Квазипупа с ней, видимо, не было. Каретниковы заворковали с ней, успокоили, увели в зал. Надеюсь, они промоют ей мозги, и она хоть ненадолго включит способность мыслить здраво.

Но если включит, то примет нашу сторону и сто процентов поссорится с отчимом. Ну, или прямо сейчас поссорится с Каретниковыми.

— Неужели она — за нас? — с надеждой спросил Боря и улыбнулся.

Ему четырнадцать лет, но какой же он еще маленький! Как же ему важно мамино одобрение! Боря прошелся по маленькой кухне, сел и пожаловался:

— Раньше больше всего на свете мне не хотелось в школу и смотреть, как родители ссорятся. Потом отец ушел, и стало хорошо. В школе тоже стало терпимо. А теперь больше всего на свете мне не хочется домой.

— Давай лучше пофантазируем, каким он будет, наш новый дом, — предложил я, Боря радостно закивал и обратился к Яну:

— Принесешь еще один листок?

Ян кивнул и убежал, а вернулся он в составе делегации из мамы и Каретниковых. Боря набычился, сжал кулаки, но посмотрел на мамино заплаканное лицо и сменил злость на милость.

— Поехали домой, — предложила мама. — Пожалуйста. Вася не будет на вас кричать, он успокоился.

Я очень сомневался в том, что Квазипуп способен признать собственную неправоту. Если так, то, что говорится, сниму перед ним шляпу. Скорее всего, мама со всеми его претензиями к нам согласилась, поплакала, позаламывала руки и как-то уговорила его нас не трогать. В глубине души он продолжает нас считать маленькими неблагодарными засранцами, из которых надо выбивать непослушание и вколачивать уважение к старшим, пусть даже если они идиоты. Вспомнилась байка Василия про то, как мёд через пупок просачивается.

— Спасибо за поддержку, — обратился я к Каретниковым, обнялся с Ильей, и мы с Борей пошли за мамой.

Она молчала, сутулилась, куталась в плащ так, словно смертельно замерзла, хотя не промокла, в отличие от нас.

На лестничном пролете между третьим и четвертым этажом я ее остановил, развернул к себе и проговорил:

— Мама, ты хоть понимаешь, что он неправ?

Она кивнула, искривила губы, но не заревела, взяла себя в руки и призналась, повесив голову:

— Простите меня, мальчики. Но я так боюсь, что он меня бросит! Я тогда умру от горя. — Она приложила руку к груди и стиснула плащ.

Вот и какой с нее спрос? Я попросил:

— Мамочка, пожалуйста, сглаживай острые углы. Видишь, что Боря забыл помыть обувь, тихонько ему скажи. Так же с вещами. Потерпите немного, мы летом уедем.

В глазах мамы заблестели слезы, она сгребла нас, прижала к себе.

— Как уедете? Мальчики мои! Куда же вы?

И как заревет.

— К бабушке, не переживай. Просто сильно тесно в нашей квартире, вот и психуют все. Да успокойся ты!

Каково же было мое удивление, когда мы увидели возле подъезда машину отчима. Боря дернулся назад, сгруппировался. Шел дождь, и отчим сидел в салоне, но выскочил навстречу, увидев нас. Осторожно подошел, протянул руку сперва мне.

— Извини, погорячился.

— Проехали, — ответил я, отвечая на рукопожатие.

Боря пожал его руку с таким видом, будто сделал великое одолжение. Отчим стерпел, открыл дверцу перед мамой. Мы уселись на заднее сиденье.

Дома молча разбрелись по комнатам, молча улеглись спать.

Я очень надеялся, что утро вечера мудренее, забудутся вчерашние обиды и воцарится хрупкий мир, который никому не захочется нарушать.

Поначалу мне подумалось, что так и есть. Мама, как всегда, хлопотала на кухне, улыбаясь и щебеча. Отчим пил чай с вафлями, читая газету. Мы с Борисом приняли душ и заняли свои места за столом, пожелав всем доброго утра. Все было вроде бы как всегда, но шестым чувством я ощущал, что что-то сломалось, и починить это уже не получится.

Время шло, но мало что менялось: все те же уроки, все тем же составом наша мафия заседала в столовой на большой перемене, никаких наездов заводских на николаевских, никаких известий от Гайде о больнице — я начал остывать к этой идее. Похоже, эта задача для меня пока сложновата, а жаль, дело-то хорошее!