Синеглазый - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 3

– Не торопись, – он облокотился о стол, скрестив руки на груди. – Мне не мешает.

Я ощущала его взгляд на своей спине, когда вытирала подоконники. На своих руках, когда собирала мусор в корзину. На своих ногах, когда наклонялась за упавшим фантиком. Этот взгляд обволакивал, как липкая патока, заставляя каждый нерв вибрировать в странном, почти забытом напряжении.

Было что-то гипнотическое в том, как он наблюдал за мной – с ленивой, хищной расслабленностью кота, следящего за птицей. В какой-то момент он прикусил нижнюю губу, и этот простой жест вызвал во мне волну жара, прокатившуюся от живота вниз, к бедрам. Непрошеную, постыдную, абсолютно неуместную реакцию, которую я не испытывала уже двадцать лет.

Меня бросало то в жар, то в холод. Руки дрожали, а во рту пересохло, как в пустыне. Я боялась встретиться с ним взглядом, чтобы он не прочитал в моих глазах те мысли, которых не должно было быть. Не могло быть. Не имело права быть.

– Знаешь, – вдруг сказал он, когда я уже собиралась уходить, – ты совсем не похожа на других уборщиц. Тех, что работали до тебя.

Я замерла в дверях, не оборачиваясь.

– Правда? Чем же?

– Они не читали книги, лежащие на моем столе, – в его голосе слышалась усмешка. – И уж точно не останавливались на «Преступлении и наказании».

Я медленно повернулась. Он смотрел прямо на меня, и в синих глазах плясали черти.

– Я не…

– Да брось, – он махнул рукой. – Я видел, как ты смотрела на обложку. С таким… знанием. Словно старого друга встретила.

– Я люблю читать, – тихо сказала я. – Это… помогает.

– От чего? – он наклонил голову, изучая меня с новым интересом.

От воспоминаний. От кошмаров. От вины, которая никогда не отпустит.

– От одиночества, – ответила я правду. Не всю, но правду.

Он кивнул, словно понимая. Хотя что он мог понимать – молодой, успешный, красивый? Что он знал о настоящем одиночестве?

– Увидимся завтра, Анна, – сказал он, когда я уже выходила из кабинета.

Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение. Как обещание.

Или угроза.

Я практически бежала по пустому коридору, сердце колотилось как сумасшедшее. Что это было? Случайность? Насмешка судьбы? Или расплата, которая все это время ждала меня за воротами колонии?

Синие глаза. Синие глаза Виктора смотрели на меня из лица его сына. И в них читался приговор, от которого нельзя убежать.

Бессонница – моя верная спутница уже двадцать лет. Но в эту ночь она пришла с новым лицом. С его лицом.

Я металась по крошечной квартире, как раненое животное, загнанное в угол. Руки тряслись так, что я дважды роняла чашку с чаем. В третий раз она разбилась, осколки разлетелись по полу, словно мои мысли – острые, хаотичные, опасные.

Эти невозможные глаза Виктора на молодом, дерзком лице его сына. Денис Марков. Моя персональная ирония судьбы, возникшая в тот самый момент, когда я наконец поверила, что смогу начать все заново.

Судьба имеет извращенное чувство юмора. Иногда она смеется так громко, что этот смех отдается в костях, выкручивает нервы, сворачивает внутренности в тугой комок. Из миллиона компаний в этом городе я выбрала именно ту, где работает он. Случайность? Не верю. Карма? Возможно. Расплата? Определенно.

Я стояла у окна, глядя на бледную луну, висящую над городом. Лунный свет серебрил мои каштановые волосы с несколькими ранними сединками у висков – единственное видимое напоминание о двадцати годах, проведенных за решеткой. Я всегда старалась следить за собой, даже там, в колонии. Это был мой способ сохранить человеческое достоинство, не позволить обстоятельствам сломить меня окончательно.

Закрывая глаза, я видела его образ. Широкие плечи, обтянутые темной рубашкой. Руки, покрытые татуировками – каждая, должно быть, со своей историей. Резкие, точеные черты лица, те капризные губы, которые, казалось, вот-вот изогнутся в усмешке.

А открывая – видела его тоже. Словно отпечатался на внутренней стороне век, выжженный каленым железом.

И меня трясло от этого. От осознания того, что я заметила его как мужчину. Что в глубине души, в той темной, потаенной части, которую мы прячем даже от себя, промелькнула искра. Желание. Влечение. Чистый, примитивный голод, от которого ломило внизу живота и подгибались колени.

Какой странный поворот судьбы. Меня влекло к сыну мужчины из моего прошлого. К молодому человеку, который даже не подозревал о моей истории.

Тошнота подкатила к горлу. Я бросилась в ванную, едва успев добежать. Меня выворачивало долго и мучительно, словно тело пыталось избавиться не от содержимого желудка, а от самой мысли, от самой возможности такого извращенного влечения.

Мой лоб горел, прижатый к холодному фаянсу. В голове пульсировало. Между лопаток ползла ледяная капля пота.

Я должна уволиться. Немедленно. Исчезнуть. Сменить город. Страну. Континент. Но куда бежать от себя?

Утро застало меня врасплох – я не помнила, как заснула, свернувшись в кресле с пледом. Голова гудела, а во рту стоял отвратительный привкус желчи. В зеркале на меня смотрела женщина с кругами под глазами и затаенной тревогой во взгляде.

Я умылась, тщательно нанесла увлажняющий крем – маленький ежедневный ритуал, сохранившийся с прошлой жизни. Собрала волосы в аккуратный пучок, подкрасила губы нейтральным блеском. Может, внешне я и выглядела как обычная женщина средних лет, но внутри бушевал ураган.

Сегодня мне нужно было вернуться туда. В «ТехноСофт». К нему.

От этой мысли внутренности сжимались в тугой узел, а кожа покрывалась мурашками. Звонить и увольняться было бессмысленно – без этой работы мне не выжить. Другую найти с моим прошлым практически невозможно. Судимость отрезала меня от большинства возможностей, особенно от тех, что требуют чистой биографии. Да и кто возьмет женщину сорока пяти лет без опыта работы за последние двадцать лет? Даже на должность уборщицы я попала лишь благодаря специальной программе реабилитации бывших заключенных.

Соберись, Анна. Ты просто уборщица. Он – сотрудник компании. Никакой связи, никакой истории. Просто работа. Лгать себе всегда было проще, чем смотреть правде в глаза.

Офис «ТехноСофт» встретил меня привычным гулом компьютеров и запахом кофе. Я надела серую униформу, собрала волосы в пучок и стала невидимой. Уборщица. Функция. Никто не замечает уборщицу, правда?

Я намеренно изменила порядок обхода кабинетов, оставив отдел разработки напоследок. Может быть, он уйдет раньше? Может быть, не придется встречаться с ним снова?

– Анна, правильно? – раздался за спиной глубокий голос с хрипотцой, от которого позвоночник пронзила электрическая волна. Нет. Пожалуйста, нет.

Я медленно обернулась. Он стоял в дверях кухни, прислонившись к косяку с той же небрежной грацией, что и вчера. Сегодня на нем была темно-синяя рубашка, подчеркивающая холодную глубину его взгляда, верхние пуговицы расстегнуты, рукава закатаны до локтей. Волосы влажные, словно он только что вышел из душа. Мой взгляд невольно задержался на капле воды, скользящей по смуглой шее к ключице и дальше, под воротник.

Боже, что со мной происходит?

– Да, – выдавила я из пересохшего горла.

– Решила поменять график? – он вошел в кухню, двигаясь с той особой звериной пластикой, которая отличает физически сильных мужчин. – Вчера ты начала с верхних этажей.

Он заметил? Следил за моим маршрутом?

– Да, я… – мысли путались, – решила чередовать, чтобы равномерно распределить нагрузку.

Боже, что за чушь я несу?

Денис усмехнулся, обнажая белоснежные зубы. Ямочка на его левой щеке стала глубже.

– Разумно, – он подошел к кофемашине, оказавшись непозволительно близко. Я почувствовала запах его парфюма – тот же, что и вчера, но сильнее, насыщеннее, смешанный с естественным запахом его кожи.

От этой близости перехватило дыхание. Мое тело предательски реагировало на него – учащенное сердцебиение, пересохшие губы, жар, растекающийся по коже. Двадцать лет воздержания, двадцать лет в окружении только женщин сделали меня слишком чувствительной к мужскому присутствию. Особенно к такому – почти осязаемо притягательному.