Японская война 1904. Книга пятая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 14

— Где каким-то образом для нас вырежут японские патрули… — снова усомнился Науменко. — Я тоже верю в Макарова, но он все же не всесильный.

— Посмотрим, — просто ответил Кондратенко.

Разговор затих, на часах отмерило уже 17 минут четвертого, когда над центром Квантуна неожиданно взвились вверх две красные ракеты. Один из возможных сигналов, что они так ждали. Две зеленые значили бы, что пробиваться придется силой, желтые — отмену операции, а вот красные… Красные говорили о том, что все получилось.

— Если японцы перехватили наши переговоры и сейчас заманивают в ловушку, то сейчас все поляжем, — Науменко сглотнул, но, даже не дожидаясь ответа, отправился к своим солдатам.

— Выступаем! — отдал приказ Кондратенко, и вестовые полетели передавать его всем затаившимся вдоль линии фронта отрядам.

Конечно, все и так видели сигнал, все заранее знали, что делать, но Кондратенко предпочитал перестраховаться. Тем более что с ним сегодня в бой шло столько людей. Стессель выделил для атаки всего 6 тысяч, но еще 3 тысячи моряков наплевали на его приказ, и Кондратенко не стал им отказывать. Еще где-то полторы тысячи подтянулись из госпиталя. Те, кто уже почти выздоровел, но кого еще не успели перевести обратно в боевые части.

Итого больше десяти тысяч солдат, в полтора раза больше, чем Кондратенко рассчитывал и о чем успел рассказать Макарову. А еще у них был поезд и два вагона, забитых снарядами и пушками! Ориентируясь на опыт победных сражений, Кондратенко постарался выжать все из того, до чего мог дотянуться.

Грохот взрывов! Это на японские позиции обрушился удар самодельных гранат. Они не использовали пушки, чтобы не всполошить врага раньше времени — просто подлетели, оглушили, приняли в штыки и… Японцы побежали! На позициях по центру действительно оказались не лучшие их части.

— Ура! — кричали солдаты, которые так соскучились по победам.

— Полундра! — ревели моряки, втыкая штыки в растерявшихся врагов и мстя за свои потерянные корабли.

Генерал-майор Кондратенко смотрел на потрепанные разномастные мундиры, потертые винтовки и в то же время такие слаженные атаки. Гарнизон Порт-Артура шел в атаку.

Ругаюсь, мысленно бьюсь головой о стену.

Называется, выучил офицеров себе на голову! Сначала японцев, которые, вон, догадались бросить батальон на убой, но сорвать нашу переправу. Потом своих, которые плевать хотели, что остались с 12 броневиками и ротой прикрытия фактически в окружении, и пошли в атаку. Вообразили себя лисами пустыни? Раздражает!

— Есть новости с левого фланга? — спрашиваю и уже знаю ответ.

— Нет. Отряд Зубцовского сейчас в низине, и японские глушилки там совсем рядом — ничего не пробивается, но… Там еще точно стреляют! И наши продолжают подтягиваться на ту сторону.

— Сколько до восстановления понтонов?

— Минимум полчаса…

В этот момент над Квантуном взвились две красные ракеты. У нас с ними пока не особо ладилось, чтобы использовать повсеместно, но для отряда Янь Сюня я их выделил… Значит, китайцам удалось захватить станцию за Дальним, и теперь у Кондратенко появилась возможность вырваться на открытое пространство.

— Вводим все резервы по центру, — решил я.

Интуиция и новое чутье все еще молчали, но сейчас я и сам был готов принимать решения.

— У нас еще есть Буденный, — напомнил Бурков.

— Семен пусть еще подождет, — я покачал головой. — Врангель пока справляется и без него, а по центру… еще рано.

Мы сделали все, что могли, создали для японцев все возможные сложности, а для себя все возможные преимущества. И теперь надо было просто дать армии сделать свое дело… К половине пятого окончательно была прорвана вторая линия обороны по центру японских позиций. Принялись за третью… К пяти замолчал прорвавшийся в тыл к японцам отряд капитана Зубцовского. К половине шестого проскочивший сквозь японские тылы отряд из Порт-Артура ударил по пригороду Цзиньчжоу, и вот тогда пришло время для последнего моего личного резерва.

Конница и тачанки Буденного за считанные минуты пролетели мимо позиций, на взятие которых до этого ушли часы. Я ждал попытки обстрела, но ее было. Семен словно на учениях прорвался к Цзиньчжоу с нашей стороны. В городе казаки тут же спешились и один за другим начали зачищать дома. Они — с юга, с севера — моряки Кондратенко. Правый фланг японской армии трещал по швам: сказывался неудачный прорыв 12-й дивизии, который увел за собой немало сил, и теперь им банально не хватало солдат.

— Половина шестого, — напряженно напомнил Огинский, впрочем, сейчас не только он бросал взгляд на часы.

Хотя, если честно, можно было просто посмотреть на запад: солнце уже коснулось края земли. Еще минут пятнадцать, край полчаса, и сумерки сменятся полноценной тьмой. Время, когда сражения заканчиваются, и армии откатываются на свои позиции, чтобы восстановить силы перед завтрашним днем и продолжением схватки.

— Господи… — кто-то начал молиться.

— Неужели все-таки выстоят супостаты? — кто-то ругался.

Я думал о том, что у нас будет еще последняя попытка, когда мы подвезем и установим на «Маньчжуры» дуговые прожекторы. Последний шанс, что расслабившиеся было японцы все-таки не выдержат и побегут.

— Генерал! Генерал! — отталкивая остальных, ко мне подлетел Ванновский и, не сдержавшись, ухватил за плечи.

— Говорите, полковник.

— Сообщение от Степанова, — выпалил он, и я с небольшим запозданием вспомнил фамилию связиста, которого мы прикрепили к отряду Бильдерлинга. — Новости! 1-й Сибирский генерал-майора Штакельберга прорвал оборону японцев и идет на соединение с нашим десантом на берегу Корейского залива.

Я сжал в ответ плечи генерала, выскочил на улицу и забежал на наблюдательную позицию, чтобы увидеть все своими глазами. Враг действительно откатывался… Мы давили весь день, японцы держались и в итоге перекинули к местам прорыва слишком много сил. На спокойных участках фронта осталось до неприличия мало опытных солдат, и когда под вечер Георгий Карлович ударил силами целой дивизии — их просто некому было сдерживать.

Рвется там, где тонко.

— Обидно, что вся слава не нам достанется, — Брюммер засопел и, забывшись, вытер нос рукавом.

— Штакельберг мог не атаковать, его солдаты могли не идти до конца. Вся слава, что они получат, будет заслужена ими от первой до последней крохи, — сразу ответил я. — Что же касается нас, разве мы не знаем, какое большое дело сотворили? Знаем! И я позабочусь, чтобы остальные об этом не забыли. Так что отставить детские обиды, а лучше гордитесь тем, что мы больше не сами по себе. Этот бой — доказательство, что остальная армия теперь тянется за нами. И, скажу честно, для меня это ценнее, чем тысяча побед над Японией!

Кажется, услышали. Никто не ответил, но все снова с головой ушли в работу. Все-таки японцы хоть и отходили, но делали это организованно. Пара прорывов не решали исход боя, тем более когда тьма была так близко… И нам нужно было срочно продумать, где мы еще можем успеть, где будем уже окапываться, чтобы удержать возможные контратаки. Ночь — это время между сражениями, но его тоже нужно суметь пережить.

Стучит дизель, колеса то шелестят по чудом пережившему этот день снегу, то гремят по камням… А я думаю. Четыре тысячи — это наши предварительные потери в этом сражении. На удивление немного, даже с учетом того, что мы потеряли еще минимум столько же ранеными.

— Говорят, японцев там дальше под сто шестьдесят тысяч собралось, — Огинский потер лоб. — А как вы считаете, Вячеслав Григорьевич, почему в итоге получилось обойтись без большой крови?

— Мы навязали японцам свой бой, свои правила, поэтому и смогли не довести…

Я ответил, а в голове в это время билось… Без большой крови? Будущий я бунтовал, возмущаясь даже самой формулировке. Другой же я, местный, просто пожимал плечами. А можно ли было не сражаться? Нет. Можно ли было потерять меньше? Тоже нет. Тогда к чему теперь играть словами?