Большие Песцовые радости (СИ) - Видум Инди - Страница 1

Совет закончился очень быстро, однако загруженность Шелагина только возросла, потому что напрямую при свидетелях к нему никто не обращался, а вот после заседания то один князь, то другой звонили и договаривались о встрече. Причем не всегда это был кто-то из тех, кого лишили реликвии, были и те, кто был пока при княжеских регалиях, но опасался их лишиться. Шелагин им казался страшнее покойного императора: тот мог всего лишь убить, но не оставить без реликвии любого князя или даже поменять князя на княжестве.

На обратном пути на нас даже никто не рискнул напасть — видео с шелагинской машиной и неторопливой прогулкой самого Шелагина под вражескими обстрелами широко разошлись по сети. Причем в комментариях превалировали утверждения, что именно императорская реликвия защищает князя, значит, он настоящий император, а прошлые были всего лишь жалкими подделками. Или всего лишь исполняющими обязанности в отсутствии того, кому должны были передать свое место. Встречались отдельные возмущения узурпацией власти, но они очень быстро заваливались возражениями, что реликвия абы кому подчиняться не станет. Сторонники Стаминских пытались даже продвигать идеи о подмене реликвии, но увы, они разбивались об один-единственный аргумент: никакой фальшивой реликвии не под силу влезть в сеть и устроить там переворот с реликвиями князей.

В одном можно было быть уверенным: никто не пойдет на улицы с требованием вернуть реликвию императорской семье, потому что последняя выглядела, откровенно говоря, бледновато. Вовсю курсировали слухи о том, что в смерти императора и цесаревича виноваты Стаминские, желавшие править самолично. Информационная война как она есть. И мы в ней выигрывали.

Спохватились и остальные министры — рванули в нашу резиденцию в надежде получить аудиенцию, произвести хорошее впечатление на Шелагина-старшего и остаться при портфеле.

Единственный ход, который смогла сделать Евгения Павловна, — потребовать, чтобы императорский дворец перестал использоваться для подрыва власти, и запретила проводить в нем Советы. Но этим было уже ничего не изменить, даже дворцовая стража начинала задумываться, по праву ли находится там великая княгиня и ее сын. Приказы пока исполняла, но уже неохотно.

Павел Тимофеевич едва успел пообедать, после чего занял малую гостиную в качестве кабинета, и к нему потянулся неиссякаемый ручеек посетителей. Моего присутствия там не требовалось, хотя связь мы оставили на случай, если потребуется срочное вмешательство. Но пока от Шелагина тянуло лишь удовлетворением, ни капли обеспокоенности к ней не примешивалось. Да и откуда ей было взяться? Пропускали в поместье по одному человеку, для чего мне пришлось дать возможность проводить посетителей на защищенную территорию самому ответственному подручному Грекова, потому что ни мне, ни Шелагину-младшему этим было заниматься не по статусу. И проверяли входящих так, что пронести у них с собой что-то опасное получилось бы только в пространственном кармане. Последнее проверить никак бы не вышло, но, насколько я понимал, владеющими такими возможностями были единицы. И из этих единиц никто не стал бы взрывать себя вместе с жертвой. А то, что мы взорвать себя не позволим, доказывало видео с Живетьевой, когда она вместо того, чтобы уничтожить нас, снесла собственный питомник под ноль. И остался от целого собачьего выводка один лишь Глюк. Конечно, была еще пара особей, охранявших собственность Живетьевых в других местах, но не факт, что породу теперь удастся восстановить. Да и подчинялись выжившие собаки только почившей главе клана.

Я заперся у себя, немного поговорил по телефону сначала с Олегом, потом с Федей, чтобы понять, все ли у них в порядке и как дела в Верейске. Оба они казались немного ошарашенными происходящими переменами. Оба намекали, что о некоторых вещах теперь нужно говорить только лично, а не по телефону. И оба выражали надежду, что все уже закончилось.

«Наивные, — пренебрежительно фыркнул Песец. — Все только начинается. При смене власти иначе быть не может».

«Ты же говорил, что твой создатель не интересовался властью?»

«Если он не интересовался властью, это не значит, что в его окружении никто не интересовался, а сам он жил в полной изоляции».

Песец поудобней устроился, поерзав задницей на иллюзорном травяном холмике, и продолжил:

«И если ты не интересуешься властью, все равно остается некая вероятность, что власть заинтересуется тобой. Решит, что именно ты ее достоин. Она иной раз, как капризная женщина, выбирает только того, кому не нужна».

«Не сказал бы, что Шелагина она так уж тяготит».

«У него это скорее сублимация всех нереализованных возможностей, — туманно выразился Песец. — Сам посуди, разве была у него возможность получить свой кусочек счастья хоть где-то? В семье — проблемы, сторонних интересов нет, княжество пытаются отжать. Да, он этого не понимал, но наверняка чувствовал. Такие вещи всегда заметны на ментальном уровне и давят. А из-за того, что непонятно, что именно давит, только хуже. Неизвестная опасность всегда страшней. И сейчас, захватывая власть, он думает больше даже не о ней, а о том, что это гарантия сохранения Шелагиных как носителей определенной крови».

«Власть как таковая ему тоже нравится», — не согласился я.

«Нравится. Но и гремучее чувство вины присутствует. Перед сыном и перед тобой. За внешней уверенностью — страх перед будущим. Возможно, он бы не взялся за отжим власти, если бы его не вынудили. Но вообще, у вас здесь реально неплохо было бы навести порядок. Владельцы реликвий чувствуют полнейшую безнаказанность и ведут себя так, словно никакой верховной власти нет. А ведь они должны проводить политику центра».

«Павел Тимофеевич будет к этому стремиться».

«Разве что, — вздохнул Песец. — Нужно будет к весне получить от него хороший кусок земли для экспериментов».

«Для каких экспериментов?»

«Как каких? Размножим яблони, будем заниматься сидром. Покажем этому времени, каким он должен быть. Идеальный, я имею в виду. То, что принес Греков, — неплохо, но и только. Он и сам отметил, что наш лучше. А ведь ты только учишься. Это раз. — Песец поднял лапу, но понял, что загибать на ней можно только когти, и то в случае их слома, даже если все это всего лишь иллюзорное изображение. — Два. На тебя слишком много всего подвисло. Нужно решить, что стоит делегировать другим. Часть алхимии, например, ту же косметику. Если Олег женится на Шалеевой, логично будет все передать ей. Выйдет как раз небольшое производство элитной косметики, в продаже которой дамочка разбирается».

Глюк сидел рядом и время от времени наклонял голову то в одну сторону, то в другую, словно прислушиваясь к нашему разговору и пытаясь вникнуть в его суть. Но тут без шансов: даже я иной раз не могу вникнуть в суть того, о чем вещает Песец. Очень уж он любит объясняться экивоками.

«Это если он на ней женится, — скептически сказал я. — Он уже собирался жениться на Анюте, и все кончилось пшиком. По-моему, дяде больше нравится сам процесс, так сказать, общения с противоположным полом, и он не готов брать на себя ответственность главы семьи».

«Не скажи. Как раз об этом он и задумался. О том, что род маленький, а наследников нет. Это первый шаг в сторону брака. Накапливать знания и имущество бессмысленно, если некому все это передавать».

Сейчас Песец больше всего напоминал карикатурного психолога, который уверен, что разбирается во всех хитросплетениях человеческой души. Не хватало ему разве что таблички на груди: «Хотите об этом поговорить? Тогда я иду к вам!».

«Полагаешь, что Олег вообще про это думает?»

«Он куда более ответственный, чем ты почему-то считаешь, — удивился Песец. — Нежелание заводить семью было обусловлено блоком, который мы с тобой сняли. Все остальное — наносное, защитная реакция».

Я болтал с Песцом, потому что не знал, чем заняться. Неожиданно образовавшееся свободное время было роскошью, которую я не знал, куда девать. Отдыхать? Но тут Песец совершенно прав — я не умею этого делать, тем более один. Вытащить к себе Шелагина-младшего и Грекова, чтобы отпраздновать результат сегодняшнего Совета? Но результат пока неявный и они оба бегают как взмыленные лошади, решая насущные вопросы.