В сети (СИ) - Джокер Ольга - Страница 51

Я усмехаюсь краем губ, не отрываясь от дисплея.

Своё мнение о родительстве, к которому мы с Олей приходим в обсуждении книги Маккарти — той самой, где отец с сыном выживают в постапокалипсисе, — я иллюстрирую на примере младшего брата, искренне считая, что если родитель помнит имя ребёнка и не сдал его в детдом — то он уже герой.

Всё остальное — нюансы, которые психотерапевт поправит лет через десять.

— Вероятно, потому что она ходила по квартире в моей футболке, — бросаю с опозданием.

— Может, это был её способ влиться в семью.

— Скажи своей Рите, что я больше не усыновляю.

Закончить перепалку с Денисом я решаюсь своим отъездом.

Это спонтанность, которую я не сдерживаю — несмотря на то, что согласился играть по правилам Оли: начать с нуля, с переписок, а потом перейти к личным встречам. Но терпения во мне оказалось меньше, чем я рассчитывал. Потом включился импульс — тот самый, что подстёгивает действовать, не думая о последствиях.

Я подхожу к машине, чувствуя перманентное раздражение. Дождя на улице сегодня не было, но Денис каким-то чудом умудрился оставить на капоте грязные разводы.

Вжимая газ в пол, я гоню по городу, разгоняя себя изнутри. К тому времени, как на улице темнеет, я заезжаю во двор многоэтажного дома, с трудом втискиваясь на переполненную парковку.

Потребность увидеть Олю вздувается под рёбрами жаром.

Я вхожу в подъезд вместе с курьером из доставки, обгоняю его и взлетаю на нужный этаж по лестнице.

У меня нет точного понимания, дома ли она, но я заношу кулак и коротко стучу, почти сразу угадывая движение за дверью, а потом — слышу поворот замка на два оборота.

Это заводит сердечную мышцу до щелчка, лишая самообладания, когда в меня взрезается удивлённый острый взгляд.

— Привет, — резко выпаливаю, упирая руки в бока.

Я осматриваю обстановку прихожей, несмотря на то, что в гостях у Оли уже не впервые, пока не останавливаюсь на ней, проводя взглядом с головы до ног. Она так же, с головы до ног, осматривает меня.

На Оле строгая прокурорская форма: китель с погонами, юбка до колена и белая рубашка. Волосы собраны в аккуратный узел на затылке, открывая шею, подчёркивая правильные черты лица и большие голубые глаза, в которых можно утонуть.

Скорее всего, был какой-то важный повод так одеться, потому что в будни она, как и большинство прокуроров, ограничивается деловым стилем.

Я никогда не забывал о разнице наших статусов и возможностей. Мы всегда были на противоположных полюсах. И сейчас эта разница особенно ощутима. Почти физически.

— Привет, — Оля приподнимает подбородок, отступает назад и пропускает меня внутрь. — Ты пропал из сети, и я решила, что ты занят.

— Для тебя я всегда свободен, — сбивчиво поясняю. — И всегда в сети.

Переступив порог, прохожу внутрь.

Возможно, Денис действительно прав, и я стал дикарём за три месяца заточения, потому что сейчас во мне преобладают первобытные инстинкты. И ничего больше.

Проблемы, которые стояли между нами, никуда не делись. И дело не в том, что мне не под силу их разрулить, а в том, что некоторые из них преодолеваются только с обеих сторон. Даже если я вывернусь наизнанку — ничего не изменится. Не изменится до тех пор, пока не будет грёбанного шага навстречу.

Оля немного мешкает, но всё же тянется ко мне. Встаёт на носочки, проводит ладонями по груди и шее, зарываясь пальцами в мои волосы. Это настолько приятно, что по телу пробегает мелкая рябь.

— Меня интригуют твои квесты, но я или тупой… — делаю паузу, качая головой. — Или просто хочу, чтобы ты объяснила мне это вживую.

Я обхватываю её лицо ладонями. Пальцы в моих волосах скользят к затылку и едва царапают кожу.

Наклонившись, я вдыхаю нежный цветочный аромат женских духов, прежде чем вжаться губами в её губы, чувствуя их мягкость и то, как легко они поддаются.

Ольга

Сегодня у нас была публичная пресс-конференция, и на мне официальная форма, которую я надеваю довольно редко.

Я не люблю выступления: они выжимают меня до предела, отнимают все силы и энергию. Но отказываться нельзя — это ведь тоже часть работы.

Юбка стала тесной, и я натянула её выше талии. Рубашка — внатяг. Не могу сказать, что поправилась, потому что в первый триместр почти не ела из-за постоянной тошноты, но формы слегка округлились. Бёдра, талия, грудь. Вместо обычной угловатости появилась мягкость, если верить словам сестры.

Коллеги открыто перешёптывались, когда я поднималась на сцену, а Саша, прижимаясь ко мне вплотную, не замечает никаких изменений. Абсолютно. Ноль.

Но рядом с ним, несмотря на усталость, я расцветаю. Запах мужского одеколона впитывается в меня, как мгновенный разряд адреналина — запускает внутренний двигатель и выталкивает сонливость буквально до последней капли.

Устинов ворвался в мою квартиру сюрпризом. Хаосом. Вихрем. Как и в мою жизнь, перевернув её с ног на голову, и теперь я даже не помню, как всё выглядело до него.

Он сносит меня своей настойчивостью, пылкостью, и я не теряю равновесие только потому, что крепко обвиваю его шею.

Три месяца казались настоящей пыткой. Я жила в спокойном, размеренном ритме, и это было скучно. Местами — невыносимо. И слишком часто приходило осознание, что я лишь делала вид, будто справляюсь. На самом деле ломалась по кусочкам каждый день без него.

Голова идёт кругом, когда поцелуй углубляется. Он становится влажным и голодным. Наши зубы сталкиваются, губы слипаются, и я не сдерживаю протяжный стон, который переплетается с хриплым, пробирающим выдохом.

На секунду оторвавшись, опускаю ладони ниже.

Мои глаза на уровне белоснежного воротника, а пальцы покалывает от желания прикоснуться к разгорячённой, пышущей жаром коже, ощутимой даже сквозь плотную ткань рубашки.

Я расстёгиваю пуговицу за пуговицей. Слушая рваное дыхание, улавливаю, что воздух между нами становится густым, как перед грозой — и душным, будто температуру в квартире подкрутили минимум на несколько градусов.

Моим щекам жарко, когда я заканчиваю с последней, выдёргиваю рубашку из-под пояса и запускаю ладони по рельефным плечам, груди и животу, покрытым жесткими волосками, которые вызывают щекотку изнутри — где-то под пупком.

Я трогаю, царапаю. Прощупываю каждый изгиб, стараясь запомнить заново.

Устинов смотрит на меня сверху вниз полуприкрытыми глазами. Дышит часто, ноздри широко раздуваются, руки упёрты в бока. Мышцы не просто твёрдые — каменные, литые.

Сделав шаг, он заставляет меня упереться ягодицами в коридорную тумбу — и я нервно сглатываю, оглядываясь по сторонам.

Желание встать перед ним на колени – спонтанное, но необходимое, не как жест подчинения, а как признание того, что я ему принадлежу — несмотря ни на что.

Всё происходит само собой. Я опускаюсь, со щелчком расстёгиваю пряжку ремня и тяну молнию. Рассматриваю чёрные боксёры, плотно облегающие член, вызывающе настолько, что по венам пробегает лава.

Я облизываю губы, освобождая его от ткани, и не могу оторвать взгляд от того, как он медленно покачивается, пружиня вперёд. Увесистый, налитый. Оплетённый тёмными жилами по всей огромной длине.

Саша замирает, не сводя с меня глаз, а когда я обхватываю губами гладкую головку, запрокидывает голову к потолку. Я ощущаю её тепло и пульсацию — и по шипящему вдоху понимаю, что ему это нравится.

Упираясь одной рукой в тумбу, Устинов плавно качает бёдрами мне навстречу; второй — вытаскивает шпильки из моего пучка, распуская пряди на плечи.

Мне приходится ему помочь, потому что он слишком нетерпелив, не справляется, и в этом почему-то есть что-то ужасно трогательное.

Всё смешивается: сбивчивое дыхание, мой стон и его грубая рука, вплетающаяся в мои волосы.

Стоя на коленях между устойчиво расставленными ногами, я обхватываю член у основания, ловлю волну дрожи и медленно втягиваю в рот, ощущая, как он тяжелеет и напрягается под моим языком.