В сети (СИ) - Джокер Ольга - Страница 33

— ... вы имеете право знать, в чём вас подозревают, и получить копию уведомления, — быстро тараторю. — Вы вправе на защиту: можете привлекать одного или нескольких защитников, общаться с ними до и после первого допроса, давать объяснения либо отказаться от них. Вы имеете право подавать ходатайства, предоставлять доказательства, знакомиться с материалами уголовного производства, а также обжаловать действия следователя, прокурора и других участников процесса, — достаю из папки бумаги и протягиваю их через стол. — Здесь изложено всё, что вы только что услышали. Это ваша копия уведомления о подозрении. Прошу ознакомиться и расписаться.

Когда наши пальцы соприкасаются, мне хочется одёрнуть руку, стоит пройтись по венам теплу. В этом тепле нет ничего нежного — и вскоре оно трансформируется в кипяток, в котором бурлит только злость. Злость, которую некуда выплеснуть, кроме как на него.

— Могли бы просто вызвать по повестке, — спокойно говорит Саша. — Я бы пришёл с адвокатом.

Я вскидываю подбородок, стараясь дышать ровно. Отрезвляя себя всеми возможными способами, какие только знаю. Скорее всего, это не провокация, но я реагирую достаточно резко, словно Саша метко нащупал оголённый нерв. Впрочем, проблема, наверное, в том, что я и сама вся состою из дрожи и внутреннего шума.

— Приехать к вам не составило труда, — выдержанно парирую.

— Хорошо. Благодарю за разъяснения, Ольга Дмитриевна.

Устинов дочитывает документ и берёт протянутую следователем ручку. Наклоняется над столом. Его рука выводит размашистую подпись на обоих экземплярах, и я позволяю себе рассмотреть его чуть дольше, чем следовало бы: слегка отросшие волосы, изгиб бровей, линию губ. Мне до сих пор непонятны причины, логика и мотивация, но даже это, чёрт возьми, не делает его чужим.

Видимо, я слишком долго молчу, даже когда процедура уже завершена, потому что вместо меня продолжает следователь. Он забирает экземпляр уведомления и аккуратно укладывает бумаги обратно в папку.

Саша смотрит исподлобья, а я сжимаю пальцы в кулаки, глядя в сторону стены с картиной.

Коротко бросив: «До свидания», обхожу стол и направляюсь к выходу из переговорной, стараясь не слишком торопиться, но и не мешкать. Ощущая покалывание между лопаток, капли пота вдоль позвоночника и напряжение в шее и плечах — словно кто-то держит меня на прицеле.

Секундой позже за спиной захлопывается дверь — Степурин и следователь идут следом.

На повороте коридора появляется ассистентка Светлана. На её лице всё та же отработанная улыбка, но слова долетают до меня сквозь вату:

— Если возникнет необходимость, я провожу вас на первый этаж.

— Спасибо, мы сами, — отвечает вместо меня Иван. — Всего доброго.

Через минуту мы с коллегами спускаемся в лифте. Закрывшись в металлической коробке, я позволяю себе отвернуться и выдохнуть. В зеркальной стене отражается бледное лицо и потерянный взгляд. Нижняя челюсть сведена, потому что я до сих пор не разжала зубы.

Степурин обменивается со следователем короткими фразами, деловито обсуждая рабочие моменты. Их слова сливаются в ушах в неразборчивый фон.

Моё молчание не вызывает подозрений — я и в обычной обстановке не стремлюсь вступать в беседы с Иваном.

В голове отстранённо проносится мысль: справилась, справилась. Но радости нет. Вместо удовлетворения от выполненной работы — чувство, будто меня опустошили. Выжали в ноль.

***

Путь от выхода до служебного автомобиля я преодолеваю в кратчайшие сроки. Всё это время не покидает ощущение, что за мной наблюдают из того самого панорамного окна переговорной.

Иван разваливается на заднем сиденье, широко расставив ноги, из-за чего наши колени невольно соприкасаются.

В другой раз я бы резко его одёрнула, но сейчас слишком вымотана, чтобы ввязываться в перепалку — и просто отворачиваюсь к окну, пытаясь разложить случившееся по полкам, хотя прекрасно понимаю: этот беспорядок в мыслях… он — надолго.

Машина трогается с места, плавно вливаясь в поток. Я смотрю на город, не моргая. Губы сжаты в тонкую линию, пальцы сцеплены на коленях. Я держу равновесие изо всех сил, несмотря на то, внутри всё сдвинулось с оси.

— Хорошая сегодня погода… — протягивает Степурин, откидывая голову на сиденье. — Ольга, вы же приедете на корпоратив в следующую субботу? Его собираются проводить на природе.

Мне не хочется отвечать, потому что язык прилип к нёбу, а последние слова, что у меня оставались в запасе, я уже растратила на Сашу.

— Пока не решила, — равнодушно бросаю.

— Решайтесь. Говорят, организация будет на высшем уровне — шатры, фуршет, конкурсы, живая музыка. Если мы с вами сработаемся — пообещайте, что подарите мне танец.

— Я могу подарить вам отказ, Иван. Тоже вариант, не менее запоминающийся.

Осознав, что я не считаю нужным продолжать разговор, коллега замолкает и больше не дёргает меня до конца пути. Но время от времени косится в мою сторону или кривит губы, будто собирается что-то сказать — и передумывает.

Как только дверца открывается, я выхожу из машины, ускоряю шаг и почти пулей влетаю в здание прокуратуры.

Дел — море, но, вопреки здравому смыслу, я снимаю пиджак, перекидываю его через спинку кресла и тут же включаю компьютер, чтобы разобраться, с кем провела не одну совместную ночь.

Сухие строки перечисляют инкриминируемые деяния. Я пролистываю вниз: каждый пункт подкреплён доказательствами. Обвинения серьёзные. Если дело дойдёт до суда и всё подтвердится — Устинову Александру Вадимовичу грозит от четырёх до восьми, с конфискацией имущества.

В деле фигурирует юрист, уже засветившийся в двух других эпизодах. Те же схемы, те же адреса, одинаковая подача документов. Если он пошёл на сотрудничество, Саша всплыл автоматически — как один из тех, кто ставил подписи.

Теоретически у него есть шанс. При грамотной защите и активном сотрудничестве со следствием — дело можно попробовать переквалифицировать. Но слишком многое должно совпасть.

Захлопнув крышку ноутбука, я смотрю в потолок, стараясь унять головокружение. Наедине с собой притворяться абсолютно бесполезно: сердце, пульс, нервы — это слилось в один сплошной гул под кожей.

Получается, всё это время Саша притворялся? Врал? Недоговаривал? Упивался тем, что сумел поставить прокурора на колени?

Причём в буквальном смысле — когда я делала ему минет у него в квартире. Возможно, там были камеры. Вполне вероятно, что у нашей связи была конкретная цель, о которой я пока не знаю, и от собственной беспомощности и уязвимости хочется рвать и метать.

Что ему от меня нужно? Помощь? Влияние? Невмешательство? Подсказки?

Что известно обо мне Саше? Неужели он не пробил информацию о том, что я не продаюсь? Не потому, что у меня принципы, а потому что инстинкт самосохранения всегда был сильнее соблазнов. Я слишком хорошо знаю, как заканчиваются такие истории.

Поднявшись с места, я начинаю расхаживать по кабинету из угла в угол, пытаясь вытоптать ярость шагами. Вытоптать раздражение и бессилие. Эмоции, мысли и память — потому что мне нельзя быть влюблённой в такого мужчину!

Эти попытки оказываются тщетными, потому что ярость не уходит, а только меняет форму на глухую тяжесть под рёбрами.

Именно в этот момент, когда происходит трансформация, приходит входящее сообщение. То самое, которого я одновременно ждала и боялась.

«Я объяснюсь».

Читаю всплывающий текст на экране, кусая губу. Ощущения — странные, непонятные. Чужие. Эйфория, которую я раньше испытывала, получая сообщения от Лекса, сменяется порывом швырнуть телефон о стену.

Что ты можешь объяснить? Что здесь вообще, блин, поддаётся объяснению?..

По-хорошему, нужно отвезти ключи охране и потратиться на новую косметику. Но в эту минуту во мне говорит не прокурор, а женщина.

Женщина, которой нужны объяснения. До жгущего зуда. До судорожной дрожи.

Сдавив телефон до побелевших костяшек, я сдерживаю желание послать Сашу к чёрту прямо сейчас. До лучших времен. До личной встречи. Чтобы убедиться, что сожаление в зелени его глаз мне не показалось и не примерещилось.