В сети (СИ) - Джокер Ольга - Страница 31

— Нет. Он не портит.

— Подчёркивает красоту? — коротко посмеиваюсь.

— Я к нему привык.

Мы сплетаем наши пальцы в воздухе. Мужская ладонь — большая, сухая и тёплая. Наощупь немного шероховатая, и на фоне моей — этот контраст только подчёркивает её мягкость.

— А у тебя есть брат или сестра? — вдруг интересуюсь.

— Брат. Младше почти на десять лет, — отвечает Саша после небольшой паузы.

— Впервые слышу.

— Ты никогда не спрашивала, а я не видел смысла рассказывать.

Я открываю глаза, встречаясь с зеленью глаз напротив. Она такая густая и насыщенная, что я тону в ней и даже не пытаюсь выбраться. Не предпринимаю ни единой попытки!

Раньше мне казалось, что мой типаж — это кареглазые брюнеты, но, видимо, типаж — это до первого человека, который рушит абсолютно все шаблоны. С ним не так, как я привыкла — но, может, именно так и правильно?

— Какие у вас отношения? — лениво веду дальше.

— Нормальные. Адекватные. Мать родила его от отчима и, считай, сразу забила хуй. Когда у меня получилось зарабатывать — забрал Дениса к себе. А когда он стал совершеннолетним, а я как раз собирался жениться, — помог ему с отдельным жильём.

Я утверждала, что не чувствую ревности, но сейчас, быстрым потоком по венам, разгоняется именно она — сбивая дыхание и стягивая пояс на груди.

Да, я, чёрт возьми, ревную.

Я. Ревную!

Это прошлое — у каждого из нас оно есть, но мне всё равно неприятно об него спотыкаться.

Поэтому я больше не задаю вопросов. По этой же причине отрываю щёку от твёрдого живота Саши, намереваясь поспать час-другой.

Правда, сделать это не удаётся — он тянет меня на себя, и, легко, но настойчиво, целует.

Ладонь обхватывает затылок, пальцы зарываются в волосы, слегка стягивая их. Я не отодвигаюсь. Замираю. Через раз дышу.

Его язык толкается между моих губ — жадный, влажный, до дрожи знакомый. Кислород между нами испаряется, как будто его и не было.

Я отворачиваю голову, и щетина чуть царапает кожу, словно Саша метит территорию. Метит, оставляя мурашки и что-то тягучее, как лава, где-то под рёбрами.

Пытаюсь перекатиться обратно, вернуть себе подушку и тишину, но он не отпускает — ловит, удерживает и прерывисто дышит мне в шею.

— Оль… Ну, Оль…

Ночнушка задирается вверх одним рывком и улетает на противоположную сторону кровати. Саша проводит ладонью по груди и сжимает — не грубо, но без лишней деликатности. Просто берёт, как своё.

Следом он откидывает одеяло — и я оказываюсь верхом: тёплая, полусонная, полностью в его власти. Тело реагирует скорее, чем успевают проснуться мысли, обиды или ревность.

Заниматься сексом при дневном свете — когда видно каждую тень, неровность и реакцию — почему-то стыднее, чем ночью. Но в то же время адски возбуждает смотреть сверху вниз: как подрагивают крылья носа, приоткрыт рот, как Саша вцепляется в мои бёдра пальцами — до красных отчётливых пятен.

Отодвинув тонкую полоску стринг, я приподнимаюсь на коленях и направляю в себя член. Опускаюсь плавно, с глухим шипением — от воздуха, от жара, от натяжения внутри. Всё плотно, сладко и по-хорошему больно.

Немаленький размер выталкивает из меня весь воздух, заполняет до предела, до последней клетки, превращая меня в тугую, трепещущую оболочку, заточенную только под него.

— Да, вот так, — рассеяно кивает Саша.

Кровать поскрипывает, когда он начинает двигаться навстречу — быстро, с отдачей, подмахивая бёдрами так, что я едва удерживаюсь на нём, теряя ритм.

Я провожу ладонями по крепкой, мужественной груди, наслаждаясь тем, как под пальцами перекатываются мышцы.

Хочется пошутить — на всех ли девушек до меня так сильно скрипела кровать, или я особенно вдохновляющая. Но мне неожиданно закрывают рот, проталкивая между губами пальцы.

Саша цепенеет, и я чувствую, как в его теле нарастает то самое напряжение — то, от которого на лбу и висках выступает пот. Зрачки расширяются, он дышит глубже, а я продолжаю — с нажимом, с энтузиазмом, с удовольствием, посасывая пальцы, чуть втягивая щёки и задорно играя языком.

А потом — перекинув ногу через бедро, неожиданно сползаю вниз.

— Нет, — требовательно звучит Лекс. — Вернись, пожалуйста, обратно.

— Нет?

Я устраиваюсь между его ног, проделывая те же манипуляции, но уже не с пальцами — исследуя член губами, языком и помогая себе рукой, под довольное:

— Да...

Я чувствую дрожь внизу живота, пальцы между спутанными прядями — и только усиливаю ласки, пока не довожу Сашу до пика. Пока на язык не ложится терпкий, горячий вкус, и я не принимаю всё, что он отдаёт, с тихим удовлетворением и разливающейся пульсацией внутри, потому что вместе с ним разряжаюсь и я.

Силы покидают меня, как только голова опускается на подушку. В теле всё размякло, будто меня разобрали на части и забыли сложить заново.

Рывок — и Саша прижимается к моим лопаткам, оборачивает руку вокруг талии и притягивает ближе, словно ему всё ещё мало.

— Оль… — зовёт и... осекается.

Я тяну к себе его голову и ловлю поцелуй — сначала в затылок, потом в шею.

— Что?..

Пауза затягивается, но у меня нет желания разбираться, почему она вообще возникла.

— Нет, ничего… — отвечает на одном выдохе. — У тебя веснушки на плечах. Знала?

Прошептав что-то невнятное про солнце и лето, я почти сразу проваливаюсь в сон, выключаясь из реальности, в которой мне слишком… слишком хорошо.

***

Раньше моя мать была известным в городе адвокатом, брала сложные и интересные дела. С возрастом страсть к стрессу и адреналину прошла, и она переключилась на более тихую, локальную работу. Стала женой, мамой и бабушкой — той, что по выходным нянчит внуков, печёт пироги и жарит блинчики.

Но я до сих пор испытываю при этом лёгкий диссонанс. Даже в свои двадцать восемь мне непривычно видеть её в этом уютном, домашнем образе.

Я думаю, что рано или поздно в моей жизни тоже настанет такой момент. Мне захочется сбавить темп. Захочется тишины, спокойствия и простых человеческих радостей. Но это точно случится не сегодня, потому что эта неделя — редкий случай, когда всё идёт гладко, а меня подстёгивают и стресс, и азарт, и адреналин одновременно.

Я успеваю отхлебнуть глоток кофе из стаканчика, как в проёме двери мелькает Григорий Леонидович.

— Оль, зайди на минуту, — звучит ровно, но безапелляционно.

Оставив плащ на спинке стула, я выпрямляюсь, приглаживаю волосы и направляюсь за ним, примерно догадываясь, о чём пойдёт речь.

Начальник уже у двери и держит её приоткрытой. Я приближаюсь без промедлений. Эти просьбы обычно длятся дольше, чем утренний кофе. Которому, похоже, не суждено быть допитым.

— Располагайся, — кивает он, закрывая за мной замок. — Есть рабочий момент, Оль. Срочный.

Я усаживаюсь в кресло, привычно готовясь фиксировать в голове всё важное, но на всякий случай у меня есть и ручка, и блокнот.

— В дело по «Форстреку» добавили ещё одного прокурора. Сегодня в рамках расследования — вручение подозрения. Выезд согласован. Поедете втроём: следователь, ты и Степурин.

Информация сыплется потоком, но внутри у меня медленно закручивается буря от всех этих изменений. Григорий Леонидович отвлекается на звонки и монитор, поэтому не смотрит на меня и не улавливает всего, что я чувствую. А это и злость, и раздражение, и целый ворох резких негативных эмоций.

— На месте сориентируетесь, Оль. Подписи есть. Флешку получите у Степурина. Возможно, сразу поедете в суд — если адвокат не начнёт затягивать. И да, Оль… Просили максимально корректно — с фигурантом не конфликтуем. Дело громкое, медийное. Реакция может быть разной, плюс камеры. На провокации не ведёмся и действуем строго по стандарту.

Пока я жду на улице машину, успеваю сбегать за новой порцией кофе. Едва делаю глоток, как у тротуара останавливается серый седан со служебными номерами.

Мне неприятно, но приходится сесть плечом к плечу с Иваном, который провожает меня похабным взглядом — и на улице, и в салоне. Я показательно одёргиваю чёрную юбку-карандаш и нарочито громко отпиваю из стакана, чтобы переключить его внимание со своих ног на что-то другое.