Жаворонок - Макгоуэн Энтони - Страница 9

— Я не мог оставить тебя тут одного, — ответил Кенни. — Что бы мне потом отец сказал?

До того я, скрючившись, лежал на камнях, теперь мне удалось сесть, но от этого стало так больно, что я заскулил, как побитая собака. Внизу у ручья стало совсем темно, почти как ночью, и я едва видел Кенни.

— Кенни, ты должен пойти и позвать на помощь, — собравшись с силами, проговорил я.

— Нет! Я сам тебе помогу! Мы с тобой… Я потащу тебя на руках! Мне это раз плюнуть. Отец говорит, что управлялся с засранцами, которые весят побольше тебя.

Мне стало смешно: отец говорил так, когда раскручивал меня маленького в воздухе. Поразительно, неужели Кенни и это запомнил? Чего только не хранится у него в голове. Но вместо смеха я захлебнулся кашлем, потому что на меня с новой силой навалилась боль.

— Кенни, ты меня не утащишь. Я слишком большой, и у меня слишком сильно повреждены ноги. Лучше полезай обратно наверх. Ты ведь сможешь?

Кенни смерил взглядом стенку ущелья.

— Смогу попытаться, но тут слишком скользко, — ответил он. — Соскользнуть вниз легко, а заскользнуть наверх невозможно.

— Ты постарайся, — сказал я. — Как будто ты Человек-паук. Но только осторожно. Потом быстрей иди к дороге и останови какую-нибудь машину. Деревенские — люди отзывчивые. Они остановятся. Расскажешь им, что случилось. Скажешь, чтобы они вызвали помощь — полицию и скорую.

— Но я не хочу оставлять тебя одного.

— Я остаюсь не один, а с Тиной.

— Уже почти ночь, — сказал Кенни.

Я не знаю, о чём он при этом подумал: о том, как я останусь один на берегу, или о том, как за ним погонится красноглазый гайтраш.

— Иди всё время вдоль реки. Она выведет тебя прямо на дорогу. И знаешь, Кенни…

— Что?

— Ты должен идти. Прямо сейчас. Я здорово расшибся… У меня не действуют ноги.

В последнее время Кенни обычно никого не обнимал. Раньше он норовил обнять каждого встречного, а потом перестал, потому что в школе кто-то сказал ему, что обнимаются только малыши. Но теперь он опустился рядом со мной на колени и неуклюже попытался заключить меня в объятия. Я поцеловал его в макушку. Сам не знаю почему.

А потом Кенни полез вверх по склону ущелья. Сначала у него вроде бы получалось неплохо — из склона торчало много камней, по которым было удобно взбираться. Но дальше стало труднее, Кенни запыхтел от напряжения. Вниз посыпались земля и мелкие камушки.

— Осторожней, Кенни, — крикнул я. Крик обжёг меня как огонь.

Увидев в сумраке, что Кенни всем телом откинулся назад, я решил, что он пытается миновать нависший над ним выступ. Но тут он замахал в воздухе ногами и полетел вниз. Он даже не долез до середины склона и упал всего метров с двух или трёх, но всё равно громко охнул от боли.

— Кенни! Кенни, ты цел?

— Ага, — отозвался он и живо вскочил на ноги. — Попробую ещё.

На этот раз он свалился даже раньше, чем добрался до выступа.

Сразу же после второй попытки Кенни предпринял третью. Мало-помалу он долез до злосчастного выступа, но, чтобы преодолеть его, надо было быть профессиональным скалолазом. Кенни застрял на нём, и я только вздохнул с облегчением, когда он снова съехал со склона.

— Ничего не получается, Ники, — деловито сказал Кенни.

Я попытался собраться с мыслями, чтобы что-нибудь придумать. Это было трудно. В голове царил кавардак. Мысли прыгали с пятого на десятое. Но тут я заметил, как терпеливо смотрит на меня Кенни, дожидаясь, чтобы я сказал, что делать.

Я сосредоточился изо всех сил.

Он мог бы подняться вверх по течению до того места, где берега были не такие высокие и крутые. Но выше того места, где мы с ним сейчас очутились, обрывистые каменные склоны подступали вплотную к реке. Кенни пришлось бы долго идти по ледяной воде. А мы с ним и так промёрзли до костей. А если он ещё и промокнет… Я даже не хотел думать о том, что тогда будет.

Путь вниз по течению показался мне более лёгким. Поток там мчался даже быстрее, чем раньше, но зато между ним и склоном ущелья тянулась полоска плоского берега, на ней попадались завалы камней, через которые было просто перелезть. Двигаясь вниз, Кенни вполне может дойти до места, где у него получится выбраться из ущелья.

От боли и потрясения я было забыл, как сильно я замёрз, но стук зубов мне об этом напомнил. Они издавали звук, похожий на тот, каким мы в детстве изображали стрельбу из пулемёта. Сквозь это тра-та-та было очень трудно говорить. Но я всё-таки выдавил из себя несколько слов.

— Туда, Кенни, — проговорил я. — Иди в ту сторону вдоль реки, пока не сможешь вылезти наверх. Дорога должна быть близко. Её, кажется, даже чуть-чуть слышно.

Мне и правда казалось, что, если прислушаться, можно расслышать отдалённый рёв машин. Но от боли и холода у меня туманилось в голове, и на самом деле это шумел несущийся по камням поток.

Кенни нерешительно замер.

— Боюсь, — сказал он.

— Ну что ты, как дурак? Я пошутил. Гайтраша не существует.

— Я не его боюсь.

— А чего? — спросил я. — Боишься заблудиться?

— Нет.

— Чего же тогда? — Прозвучало это как ч-ч-че-го ж-ж-же т-т-тогда — так сильно у меня стучали зубы.

— Я боюсь, что ты… что ты… — Докончить фразу Кенни не смог.

Когда он снова меня обнял, мне на лицо капнуло несколько горячих слезинок.

— Со мной всё будет хорошо, — сказал я. — А тебе пора идти.

— Я не хочу остаться один.

— Ты никогда не останешься один. Мы всегда будем вместе. Но чтобы мы были вместе, сейчас тебе надо идти. Давай, пожалуйста, иди.

Наконец Кенни встал и пошёл прочь. Тина тоже встала. Сначала она посмотрела на Кенни, потом на меня. Казалось, собака пыталась понять, кому из нас она нужнее, хотя скорее просто соображала, в чьей компании у неё больше шансов выжить. В итоге Тина сделала выбор и засеменила за Кенни. Несколько секунд спустя они скрылись за поворотом ущелья.

Только я собрался издать оглушительный вопль ужаса и муки, который я сдерживал с самого момента падения, из-за поворота бегом вылетел Кенни.

— Вот, — сказал он. — Тебе это нужнее.

Он снял с себя шарф и перчатки.

— Нет, Кенни, лучше оставь себе. Я же ненавижу «Лидс Юнайтед».

— Всё равно надевай, — сказал Кенни. — Я про это никому не расскажу.

Про шапку он, наверно, просто забыл, а то бы отдал мне и её. Напоминать я не стал. Он намотал на меня шарф и даже натянул перчатки, хотя я и прятал руки в рукава. Перчатки Кенни промочил, когда пытался взобраться на склон, но и в мокрых в них было лучше, чем без них.

— Я мухой туда и обратно, — сказал Кенни, повторяя за отцом, который раньше говорил так, отправляясь в паб.

А потом он ушёл, и Тина вместе с ним.

13

Я лежал на холодных сырых камнях. Беспомощный, напуганный и дрожащий. Если не шевелиться, боль от ноги просто тупо пульсировала во всём теле, но малейшее движение вызывало страшную муку. В довершение ко всему я был совсем один.

Сколько ещё мне так лежать? Сколько времени понадобится Кенни, чтобы вдоль русла реки дойти до тропы, а по тропе — до проезжей дороги? Двадцать минут? Полчаса? Но потом ему надо будет поймать машину. А если машин не будет? Кого понесёт ночью кататься по холмам? Нет, кто-нибудь обязательно поедет. Тут же всё-таки не Внешняя Монголия, а чёртов Йоркшир. Тут полно народу. За всю мою жизнь не бывало такого, чтобы я за целый день не встретил ни души. Так устроен мир. Люди — они везде. От них не спрячешься, даже если захочешь. Приезжаешь, например, в Лидс, а там их тысячи, миллионы, миллиарды, их столько, что не сосчитать. Они кишат повсюду, такие разные и при этом такие одинаковые, и никто из них ничего про тебя не знает. Даже в деревне теперь почти так же. Новые дома, новые люди — люди, о чьём прошлом ты никогда ничего не узнаешь.