Громов: Хозяин теней 4 (СИ) - Демина Карина - Страница 34

Щит разворачивается, запирая палату и нас в палате. И по взгляду вижу, что вопросов у Карпа Евстратовича великое множество. Но пока сдерживается.

Пока.

— Вот так. Алексей Михайлович, если вы меня слышите и понимаете, то попытайтесь направить свет внутрь. И не противьтесь ему, — Михаил Иванович сунул шарик в рот и этот рот закрыл, придерживая рукой. — Я прочту молитву…

И прочёл, что характерно.

Главное, вроде шёпотом, но в какой-то момент каждое слово её начало отзываться в моей башке ударом клятого колокола. И щит завибрировал, словно по нему изнутри не словами — молотом лупили. По лицу Карпа Евстратовича потек пот. Вот и губы задрожали, как и щит.

Но держал.

Стоял. Качнулся, вцепился обеими руками в железное изголовье кровати, но щит не упустил. До последнего…

Светом, конечно, полыхнуло.

И свет этот окутал всю-то фигуру Алексея Михайловича. И внутрь прошёл. И это наверняка было больно, потому как заорал господин жандарм так, будто его живьём сжигали.

А может, и без «будто».

Палёненьким-то запахло вполне ощутимо. И дымок поднялся над телом, а потом и вовсе пробились язычки пламени. Или это свет? Молитва оборвалась и тихо охнул Карп Евстратович, явно матеря про себя и нас, и нашу глубоко альтернативную медицину. Он качнулся, явно намереваясь спасать, правда, не очень уверенный, как именно это делать и не поздновато ли.

— Не шевелитесь, — а вот Михаил Иванович наблюдал за происходящим с жадным интересом. Он аж вперед подался. — Это… нормально.

— Нормально⁈ — кажется, Карп Евстратович хотел закричать, но получилось шёпотом. — Вы… называете это… нормальным⁈

— Свет наполняет его, но не спешит испепелить. Хороший знак. А тьмы… тьмы я больше не ощущаю.

Честно говоря, я вообще мало чего ощущал. Свет этот…

Он вдруг раздался в стороны, а потом обнял всю-то фигуру Алексея Михайловича. Затем волною прошёлся от голых пяток до макушки. И над нею замер, вытягиваясь… сперва это показалось палкою. Вот такой длинной светящейся оглоблей, которую вбили в изголовье кровати.

Но на вершине оглобли появились два отростка.

— Крест? — Карп Евстратович изголовье выпустил и поспешно осенил себя крестным знамением.

Хотя как по мне какой-то непропорциональный крест. Уж больно отросточки махонькие, а вот снизу свет стал будто пошире, тогда как вверху — уже и…

— Меч! — сказал я то, что в голову пришло. И лежащее на кровати тело вскинуло руку, а светящийся меч лёг в неё, как будто так и надо.

— Меч… меч разящий, — Михаил Иванович тяжко опустился на одно колено. — И ты, сыне человечь, прорцы и восплещи рукама и усугуби мечь: третий мечь язвеным есть, мечь язвеным велик, и ужасиши я.[3]

Алексей Михайлович рывком сел на кровати и обвёл палату мутным взором. И главное, взор этот на мне задержался. Долго так. Я прям мысленно начал прикидывать, в какую сторону мне от этого новоявленного воителя бежать.

— Слово… — голос его был сипл, но вот и он по ушам ударил. — И дело…

На этом свечение мигнуло и погасло. Алексей же Михайлович рухнул на кровать.

— Вот, — я первым решился подойти к нему, а то стоят, смотрят. Михаил Иванович, кажется, снова молитву завёл. Я же осторожно взял Слышнева за руку. Кожа казалась раскалённой, а ещё белоснежной, словно мраморной. И белизна эта была хорошо мне знакома.

Пульс прощупывался.

— Что ты делаешь, — Карп Евстратович тоже отмер. — Что он…

— Живой, — говорю и наклоняюсь к груди. А пышет от него, что от печки. Но сердце внутри трепыхается, и дышать он вроде дышит ровно. — Живой — это ж хорошо, не?

Для меня по крайней мере.

[1] На самом деле к рыбе имя отношения не имеет. Имя происходит от греческого слова «карпос» — плод, и одно из толкований — плодовитый. Одно из весьма популярных имён до революции.

[2] Гематоэнцефалический барьер (ГЭБ) — это полупроницаемая мембрана, которая отделяет мозг от кровеносного русла. В общем, это уже биология.

[3] Иезекииль 21:14. Современный перевод: Довольно, смертный, ударь ладонью об ладонь и изреки пророчество! Пусть дважды и трижды обрушится меч, несущий смерть, уготованный для великой бойни, он разит со всех сторон

Глава 17

А для лечения болезней суставов используйте смесь профессора Шумме. Дождевых червей, предварительно очистив от земли и грязи, поместить в чистую бутылку и испечь, после чего перемолоть и смешать с вином. Выдавать больному по 30 капель. Самое главное, соблюдать пропорцию: сто червей на ⅞ бутылки вина.

Народный лекарь [1]

— Господи, какой ужас, — Светочкин голос звенел на всю палату. И тянуло бы поморщиться, но умирающим и бессознательным морщиться не положено, поэтому просто лежу. — Я, когда услышала, так просто ушам своим не поверила! Прорыв и прямо на фабрике…

Палату нам выделили новую, поближе к выходу и невеликую, зато на двоих. Метелькину кровать поставили у окна, потому что ему свежий воздух надобен, а вот мою — поближе к стене. В стене, что характерно, пряталась печная труба, и потому сама стена была тёплою.

Алексей Михайлович выжил.

Мы тогда до утра просидели, как-то в тишине и собственных мыслях. Карпа Евстратовича, конечно, от этих мыслей корёжило, он то и дело на меня поглядывал, явно сдерживая вопросы. А вот Михаил Иванович молился. И судя по тому, что рядом с ним находиться было неуютно, молился от души.

Ну а пациент… что сказать.

Лежал себе смирнёхонько. Порой даже начинало казаться, что всё, что уже можно и звать кого, чтоб время смерти зафиксировали. И тогда я ли, Карп Евстратович касались бледных рук, убеждаясь, что всё не так плохо. Жар спал ближе к рассвету. Тогда же и дыхание выправилось, сделавшись глубоким и ровным.

Ну а потом уже мне сказали:

— Думаю, вам стоит вернуться в палату. Михаил Иванович, как-то это всё надо будет объяснить. Правдоподобно. Насколько получится, чтобы правдоподобно. Сами ведь понимаете.

Михаил Иванович кивает, мол, именно, что понимаю.

Оно и мне понятно, что воскрешение вчерашнего покойника — изрядное событие.

— Молитва и вера творят чудеса, — Михаил Иванович не без труда поднялся с колен. — Но пока, думаю, лучше будет если известие о… чуде не разойдётся далеко.

— Пожалуй, что так, — согласился Карп Евстратович презадумчиво. — Но надолго утаить тоже не выйдет. Даже если сейчас ограничим доступ, то всё одно… не та фигура, чтобы тихо получилось вернуться. Слишком многие сейчас за ним следят.

И вовсе не потому, что на выздоровление надеются. Скорее уж смерти ждут, пусть Карп Евстратович и не скажет этого вслух.

— Его переезд в госпиталь и без того сочли знаком…

— Конца? — не удержался я.

— Именно. И полагаю, многие ожидают, что вопрос решится в течение двух-трёх дней.

Вопрос лежал тихонько. Два-три дня? Хрен вам. Я вообще крепко подозреваю, что вопрос со здоровьем Алексея Михайловича решился кардинально. И не так, как ожидающие рассчитывали.

— И эти два-три дня надобно использовать наилучшим образом, — Карп Евстратович поправил сетку для волос, которая съехала набок. — Если, конечно…

Он замолчал, явно не желая озвучивать сомнения.

— Он очнётся? — я всё-таки сказал это вслух. — Должен…

Вопрос не в том, очнётся ли. А в том скорее, кем он очнётся. Но это уже не мне выяснять.

— Хорошо. В таком случае… что медицина бессильна, это все знают, — Карп Евстратович дёрнул сетку и сунул её в карман. Сам же, взъерошив волосы, которые поднялись дыбом, продолжил. — Но вот если и вправду в сторону веры повернуть? Скажем… молебен заказать во здравие? В Синоде? Чтоб по всем церквям? Или… к мощам? Реликвия…

Он отходил и снова начинал мыслить практично. Хотя сетку вытащил и начал мять, перебирать, точно чётки.

— Допустим… попросить, чтобы принесли… крест какой-нибудь? Или вот икону… даже не к нему, но в госпиталь?

— Во исцеление пострадавших от взрыва? — протянул задумчиво Михаил Иванович. — Вполне может получиться. Савелий, ты иди, отдохни, а то тут мы надолго. А ты умаялся весь. Только… ты целиком иди, добре? И свою зверушку придерживай на всякий случай. А то меч разящий, он и сам собою разить может, без особого разбирательства. Особенно, когда в таком от состоянии… а мы уж тут побеседуем. Есть неподалёку икона одна, из числа новообретённых…